— Поселковые мы.

— Ой!!!

Она вздрогнула, отшатнулась от него, прижала ручонки к груди. Разинула ротик.

— Чего ты? — заволновался Пак.

— А-а-а-а… — она тыкала пальцем в лицо Паку, но не могла вымолвить и слова.

Пак все понял сам. И прикрыл дваверхних глаза.

— Ты есть оттуда… — отрешенно и без вопросительных интонаций протянула бабища.

Впрочем Пак уже не мог так ее называть про себя. Он еще никогда не видал столь красивых баб — глазища в поллица, губки бантиком, носик маленький, вздернутый, кудряшечки по плечам рассыпаются, грудки-мячики, не то что у Мочалкиной — два мешка помойных до коленок. Кра-аси-вая-я, просто страсть!

— Как есть твой имя? — неожиданно спросила красавица.

Пак промолчал, соображая. И сказал:

— Ты вот чего — давай кончай выдрючиваться, говори нормально. А нето я тебе… — он не досказал, не захотелось досказывать, все равно ничего бы он ей, такой хорошенькой не сделал бы.

— Моя зовут Леда, — красавица заулыбалась, — Леда Попрыгушка… да, примерно так есть перевод.

— Тут я согласен, — важно заметил Пак, вспомнив, как она скакала и подпрыгивала на нем.

Леда залилась мелким рассыпчатым смехом. Минута протрезвления, видно, прошла. И опять ей стало беспричинно весело и лихо.

— А меня зовут Пак, Хитрый Пак!

Он нежно обхватил ее клешнями за талию, привлек к себе. Теперь Пака не надо было тормошить и раздевать. Он чувствовал, как жгучая внутренняя сила, сладостный огонь собираются, разгораются в нем. И погасить этот огонь, усмирить силу могла она — красавица Леда Попрыгушка.

Пак подмял ее под себя, облапил. И ощутил как она снова впилась своим влажным и горячим ртом в его хобот.

Через полчаса они не просто устали друг от друга, а изнемогли. И лежали по разные стороны канавы, тяжело дыша, сопя и глядя в черное прозрачно-звездное небо.

Машина с мигалками и сиренами подкатила неожиданно. Две серые одинаково плотные фигурки выскользнули из нее, пошли к канаве.

Леда опомнилась первой, она встала, уперла ручки в свои пышные бедра, изогнула тонюсенькую талию и просипела каким-то замогильным голосом:

— Чего надо, менты вонючие?!

Пак не понял ее слов. Но смысл уловил.

— Ты гляди, Попрыгушка, договоришься! — предупредил ее левый.

Правый спросил без обиняков:

— Урода с хоботом не видала?

— Это какого еще урода?!

— Из Резервации сбежал, вот какого. Да ты опять накачалась, Попрыгушка. Может, прихватить тебя в участочек… Леда скривилась и плюнула левому под ноги.

— Испугал! Волчара позорный, мент поганый. А ну вали отсюда.

Полицейские переглянулись. Левый осклабился, подмигнул напарнику.

— А чего нам ее в участок тащить, приятель! Она нас и тут обслужит. Верно я говорю, подружка-Попрыгушка? Леда не успела и словечка вымолвить, как он ухватил ее за руки, вывернул их так, что ее голова, в миг оказалась у ширинки его синих форменных брюк.

— Укусишь, сука, я тебе буркалы выдавлю и головенку откручу, ты меня знаешь! — Он кивнул напарнику. — Да не тяни ты, времени мало!

Тот подошел к Попрыгушке сзади, деловито задрал поблескивающий подол, натянул его чуть не на голову. Трусиков на ней не было, зато кружева на чулочках… у блюстителя порядка голова закружилась. Да только в себя придти он не успел — мощнейший удар сбил его с ног и лишил сознания.

Второй блюститель открыл было рот, но не издал ни звука — быстрая черная клешня, хлестнувшая его по затылку, вышибла струйку крови из носа, только клацнули зубы.

Пак не стал дожидаться, пока обидчик Леды упадет, удар пришелся в солнечное сплетение — скрюченное тело дернулось и застыло под ногами..

— Бежать!

Попрыгушка ухватила Пака за руку, дернула. И в ту же секунду над их головами просвистела пуля. Выстрел был еле слышным. Стрелял водитель машины, стрелял, укрывшись за ней. Две несчастные жертвы были словно на ладони.

— Уйди! — Пак с силой оттолкнул Попрыгушку. Она полетела в канаву, вновь высоко задирая ноги. Но теперь она не хохотала.

Он встал в полный рост, махнул клешней. Пуля не заставила себя ждать, она железной осой вонзилась в плечо, разрывая кожу в ошметки. Пак вскрикнул и повалился прямо на скрюченного. Вытащить железяку из кобуры было минутным делом. Теперь ждать. Набраться терпения и ждать. Очень хочется дать деру, подхватить ноги в руки, но надо ждать! Леда тоже ждала. Но еще ничего не понимала. Она боялась высунуть нос из канавы.

Водитель оказался осторожным человеком. Он вышел из-за укрытия минуты через две, не раньше.

Когда он склонился над лежащим Паком, тот решил, что нечего стрелять, нечего лишний раз шум наводить. Одним Ударом он вышиб пистолет и сломал челюсть блюстителю. Что делать, тот сам напросился!

Все три железяки Пак рассовал по драным карманам комбинезона. Вытащил Попрыгушку из канавы. Получил от нее увесистую затрещину. Но сдачи не дал, удивляясь самому себе.

— Вот теперь надо бежать! — просипел он ей в ухо. В небе мигала разноцветными огнями и выла на все лады невесть откуда взявшаяся тарахтелка. Значит, они успели вызвать. Водитель вызвал!

— Бежать! — подхватила Леда. Она прекрасно понимала, что дело добром не закончится, что им крышка. Одна надежда на быстрые ноги. И они побежали. Во тьму. В неизвестность.

Толи глаз совсем ослаб, то ли в пещере стало темней. Мрак! Что же происходит, что же все-таки происходит, черт побери, со всеми на этом поганом темном свете?! И-эх, старость… вот и подкатила, гадина. Скоро придет пора окунуться, раствориться во тьме… навсегда! Нет, это просто с глазом что-то.

Отшельник сполз с грязной занозистой лавки, покрытой полуистлевшей мешковиной, ударился лбом о мокрый и скользкий пол. Ноги его совсем не держали. Тонкие хлипкие ручонки дрожали, никак не хотели слушаться. Мертвое тело! Да, это тело давным-давно умерло, в нем живет только мозг — огромный, разбухший, разросшийся мозг. Будто исполинский светящийся гриб. Нечеловеческий!

В пещере никого не было. Да что там в пещере. Отшельник не ощущал присутствия живой души в округе верст на тридцать. Забыли! Все забыли про него. Ну и плевать. Он прополз в мокроте и слизи три метра, снова уронил голову. Пить! Как хочется пить! Если агрегат заглох, сломался — ему крышка. Он сдохнет без пойла. Сдохнет самое большее через час. Надо ползти. Темно. Сыро. Погано. И страшно. Ему было непривычно это состояние страха. Он никогда не боялся умереть, все опостылело донельзя, его собственный гипертрофированный мозг убивал его самого… Нет, его убивало пойло, и нечего тешить себя байками!

Минут сорок он боролся с собственным немощным телом, преодолевая жалкие метры во мраке и сырости — метры, отделявшие его от ниши. Он ничего не видел, не слышал. Он был только в себе. Поднимался, проваливаясь в полуобморочное состояние, в еще больший мрак, чем был снаружи, но полз, полз, лез к банкам. На его счастье в одной мутнело живительное пойло — больше половины банки пойла! Жизнь! Спасение!

Без трубочки пить было тяжело. Две трети он пролил мимо. Но главное — треть-то через клювик влилось в его полумертвое нутро, оживило его. Сразу стало светло. И не только в пещере. Он увидал мир — на многие версты и мили, на километры и стадии, переходы и парсеки. Тьма ушла. Сердце забилось ровно. И все же, первым делом, едва отбросив от себя опустевшую банку, он шагнул к агрегату, дернул за шланг, пнул в ржавый бок рахитичной ножкой, чуть не упал… но увидел — набухает капелька! услышал — урчат внутренности! все нормальненько! все в порядке! просто заело немного! Он подставил под краник самую большую банку. И отошел к краю ниши. Теперь можно было и осмотреться…

Промелькнувшую было картину обугленного, уничтоженного карателями поселка он прогнал сразу. Надоело! Хватит! Еще поселки — и все в гари, копоти, головешках. Долой! Что-то случилось с головой. Он потерял ориентацию, он совсем не улавливает направления! Еще разок. Ну! Они ушли туда, за Барьер. Там их и надо искать. Эх, Биг, малыш Биг! Разве можно было его оставлять?! Что же он натворил? Где он?! Отшельник ничего не понимал. Мозг отказывался выполнять его команды, он не подчинялся ему — в глаза и уши лезло все, что угодно, кроме нужного. Где же ты, Биг? Отзовись! Неужели… Мозг пронзил истошный, полуживотный визг, перемешанный с дикой руганью, стонами, всхлипываниями, угрозами, мольбами и омерзительным зубовным скрежетом: «Суки! Падлы! И-и-и-и… все равно уйду, мать-вашу-перемать! Падлы! Это все они, падлы, они все! Не я, падлы! И-и-и-и… За что?! Не я это, сукой буду, не я-я-а-а-а!!!» Голый, избитый, ободранный и полубезумный выродок со змеиной головой катался по полу в какой-то непонятной клетке со стенами и решетками, раздирал корявыми когтями кожу на своей гладкой морде, царапал грудь, исходил желтой пеной, сучил ногами, потом вскидывался, бросался на решетку, плевался, рычал, мычал, бился головой о прутья, и снова в истерическом припадке валился на пол, в кучи мокрых опилок. Нет, это не то. Мимо! Отшельник бросил косой взгляд на банку. Там было пойла на донышке — в палец, не больше.