– Так стоять или бежать? – растерялась Таня.

– Бежать! Быстро!

Они помчались, словно на соревновании – кто первый. Вихрем налетели на стоящего Сарымая. Алтаец тупо смотрел на свой фонарик, щелкал кнопкой, словно пытался понять, от него загорелся свет или по какой другой причине.

– Там целая комната змей! – завопила Таня, увлекая Ожича за собой.

Сзади накатывал топот, будто рептилии обрели вдруг ноги.

Коридор перетек в лестницу. На одной из нижних ступенек лежал сотовый. Таня подхватила его, машинально просмотрела список звонков. Приема на лестнице не было. Звонков тоже. Потрясенная всем этим, она не заметила, как выбежала за дверь, перепрыгнула широкий порожек и по инерции побежала наверх. Полина стащила ее со ступенек, заставляя развернуться. Следом показался Ожич. За ним, споткнувшись и врезавшись в стену, вывалился Макс Макс. Он тут же кинулся закрывать дверь, но в нее с другой стороны стали ломиться с криками: «Ты чего? Ты чего?» Сарымай отпихнул Макс Макса. Дверь распахнулась, хлопнув о стену. Ромка рухнул на широкую ступеньку, судорожно втянул ноги. Макс Макс, тяжело сопя, освободился от захвата одноклассника и захлопнул дверь в подвал.

– Кожина! – тонко пискнула Таня, вспоминая об Олёнке.

Макс Макс снова приоткрыл дверь.

Она была тяжелая, дубовая, стянутая железными полосами с большими выпуклыми заклепками. Вверху привычный прямоугольник венчался полукругом. Отсвет ламп от винтовой лестницы башни осторожно ощупывал несколько первых ступенек подвала и, поджимая лапки, не решался идти дальше.

Все с тревогой глядели вниз, ожидая, что сейчас появится Олёнка. Но из темноты на них шел только утробный подземный гул. Мрак вздыхал, переживая, что упустил пленников.

– Is it the right direction [7]? – осторожно спросили у них за спиной.

– No! – грубо ответил Макс Макс, наваливаясь на дверь.

Аккуратный старичок, робко указывающий в сторону подвала, понимающе закивал и, изобразив на лице вселенское терпение, потопал наверх.

– А как же Олёнка? – Нормальный голос к Тане все не возвращался, она тоненько пищала – судорога сводила мышцы горла.

– Ушла уже твоя Олёнка, – зло прошептала Полина и побежала вниз.

Ожич, что-то привычно бормоча себе под нос, пошел следом.

– Как подменили, – выдал общее наблюдение Макс Макс.

– Нормальная она, – хрипло отозвался Ромка.

– А ты где застрял? – накинулся на него Макс Макс, которому надо было на ком-то сорвать раздражение от пережитого страха. – Или ты с ними заодно? – Он все еще искал виновников произошедшего.

Таня по стеночке начала спускаться. Ноги неприятно подрагивали, хотелось присесть и хотя бы на секундочку закрыть глаза.

А в церкви полным ходом шло приготовление к свадьбе. Двое парней таскали корзины с белыми цветами. Когда двери церкви распахивались, звучал орган. Музыка взлетала под готические своды, сыпалась на плечи и головы притихших подопечных Эдика колючим дождем. Временами музыка спотыкалась, пальцы искали верную ноту, пробовали то один аккорд, то другой, начинали заново. Все это было страшно своей неестественностью и невозможностью.

– Где вы были? – Эдик улыбался. Он готов был выслушать любую версию.

– Дверью ошиблись, – с трудом ответила Кудряшова и закашлялась – спазм не хотел отпускать.

А вокруг знакомые лица. Все стоят, с любопытством смотрят. А все ли? Она раз за разом пробегала глазами по одноклассникам и только на четвертый отыскала Кожину. Бледная Олёнка стояла над крайней корзиной с цветами, сжав кулачки, и пристально смотрела на Таню. Глаза у нее были припухшие после долгих слез, нос натерт до красноты. Светлый тон пудры, которую Кожина успела положить на лицо, некрасиво выделялся на болезненно покрасневших скулах. Кудряшова отвернулась. Ей неинтересно было задавать макс-максовский вопрос: «Где ты застряла?» С Олёнкой, которая оказалась слабой, говорить было не о чем. Нарастающий гул ахов и восклицаний шел от группки, где Полина что-то быстро рассказывала девчонкам и подошедшему Эдику. Тот понимающе кивал, перевязывая ей правую руку белой тряпкой.

Так, так. Хазатов в сторонке изучает потолок, Сарымай шажками, шажками пробирается к выходу. С этими все понятно. Но девчонки! Никто из них и не подумал подойти, спросить, что произошло. Всем интересно послушать Полинин бред, после которого уже ничего нельзя будет изменить – поверят Зерновой, никого ни в чем потом не переубедишь. Обидно, но пережить можно.

Ей не хотелось стоять рядом с теми, кого Зоя Игоревна недавно назвала дружным коллективом. Никакой он не дружный. Каждый сам за себя.

В двери, ведущей из башни, появился Макс Макс. Вид у него был помятый, испачканный и злой.

– Если вы мне сейчас не скажете, кто все это учудил, то я вообще здесь всех прибью. А тебя, Саранча, в первую очередь.

Это уже было скучно.

Таня вышла на улицу. Ощущение было такое, словно в подвале она провела не полчаса, а целую жизнь. Даже улица изменилась. Потемнела, присела, состарившись. С нее исчезли нарядные краски, перестало перекатываться по черепичным крышам солнце. Облако зацепилось за макушку шпиля. Ветер гнал по голой улице рваную афишу. Странно, Таня только сейчас заметила, что в городе почти нет деревьев. Город, как в панцирь, был забран в камень, строго держал осанку и лишь чуть прищуривался, когда ветер бросал в окна домов песок.

Пережитый страх неприятной занозой шевельнулся в душе. Какое знобкое чувство. Раньше она никогда не испытывала такого одуряющего состояния. Которым нельзя управлять. И которое так не хочется пережить вновь.

– Будет дождь. – На крыльцо вышел Эдик. – Мы, наверное, не сможем продолжать экскурсии – они все пешие.

Кудряшова снова глянула наверх. Небо заволакивали темные тучи. Они наступали на город, клубились, недовольно ворчали.

– Мне все равно! – выдохнула Таня, решительным шагом выходя на улицу Лай. – Слышите? Все равно!

Она побежала направо, уперлась в странное круглое низенькое здание с конической крышей. А потом вдруг увидела ступеньки и пятачок зелени и ринулась туда, под ветки старых кряжистых лип, упала на скамейку и расплакалась, сама не понимая почему. Ветер кружил прошлогодние листья. Проносящиеся под холмом машины глушили шум ветра и ругань грозы. Но сам воздух, наполненный электричеством, не давал забыть – идет ураган.

Таня задрала голову. Липы были страшными. Они корявыми воинами обступили холм, уперлись в небо сучковатыми ветками. Старые деревья с болезненными шишковатыми наростами. Словно какой-то колдун в ярости заставил их расти криво. На уровне человеческого роста они начинали раздваиваться, растраиваться, а то и делиться на четыре ствола. Кроны лип шелестели, напоминая о неприятном столкновении в подземелье башни.

Нет, Кудряшова больше туда не пойдет. Ни за что! Полина, оказывается, и сама могла спокойно выйти. А они-то, дураки, полезли ее спасать! Никому не нужны их подвиги. Каждый сам за себя.

Ветер играл Таниными волосами, путал их. Кудряшова снова собрала их, резинкой перехватила в хвост. В небе зарокотало, и по-хорошему надо было бежать в гостиницу – утро было настолько солнечным, что Таня и не подумала брать зонт. Но уходить было рано.

Кудряшова сползла с лавки и вышла на ступеньки, ведущие обратно на улицу Лай и к церкви Олевисте.

Ветер сдул с мостовой прохожих, и только машины, проезжающие под холмом, напоминали о том, что жизнь продолжается, что никаких перемещений во времени не случилось.

Вернется домой, все-все расскажет маме, а потом залезет в Интернет и узнает про этих полозов, поймет, что это за свадьба такая, змеиная, и что особенного в Таллине, где все это произошло. Поскорее бы вернуться. Впрочем, и осталось-то всего три дня, две ночи. Все нашлись, больше ничего не произойдет. А про полозов она и в гостинице сможет прочитать. Придет в номер, упадет на кровать и зайдет с мобильника в Интернет.

Далекий еще раскат грома звонко прошелся по черепичным крышам, а ветер заставил вертеться флюгеры на шпилях.