— Скажи, Мэгги, как тебе удается сделать так, чтобы эти маленькие колбаски с дарами моря не разваливались? — спросил он.

— Маленькая хитрость, — живо ответила Мэгги. — Кукурузный крахмал.

Они вынуждены были кричать друг другу в уши, настолько шумно было в зале от музыки и разговоров. Тем временем пара крепких парней из Йеля внесли колоссальный шоколадный торт в форме традиционного рождественского полена, украшенный грибами из меренг и веточками карамельного падуба, и с триумфом возложили его на буфет под хор восхищенных охов и вздохов. Мэгги встала на цыпочки и спросила у Шерлока:

— Кто эта молодая штучка рядом с Чарли Даквортом?

Шерлоку пришлось вытянуть шею, осматривая зал, прежде чем он заметил эту пару.

— Лора Уилки, — доложил он. — Она аналитик.

— Да ну, она слишком молода для психоаналитика.

— Нет же, она — не психо-, а просто аналитик. И работает с нами. Говорит, что стоит брать, а что — не очень. Выпускница Принстона. Умница.

— Ага. И давно?

— Она пришла, ох, дай бог памяти, в сентябре.

— Да ну? И сколько это у них уже длится с Чарли?

— Эй, вот это новость! Я и не знал, что она — с Чарли. Чарли везет!

У Мэгги кровь прилила к лицу, она протянула свой бокал проходящему мимо официанту, попросив его налить еще.

Музыканты закончили играть «Воды Голландии», и волна душевного трепета прошла по большому залу. Фредерик Свонн, английская рок-звезда (он записывался на студии у Эрла Вайса), вышел на сцену, если можно так сказать, в самом центре танцевального зала. Все разговоры стали постепенно умолкать, пока в зале не стало слышно только легкое покашливание и треск дров в камине. Без всякого представления и под аккомпанемент небольшой фисгармонии, доносящийся с балкона, Свонн спел старинную американскую песню такой неотразимой и величавой красоты, что женщины в зале впились в него глазами от восторга, да и у многих мужчин приятно закружились головы. Он был одет во что-то типа дуэльной блузы, черные кожаные штаны и красный шелковый жилет, украшенный вышивкой. Длинные курчавые светлые волосы обрамляли его лицо венчиком, как у ангела на флорентийской фреске. Свонн был способен на бравурные вокальные пассажи à la Рэй Чарльз. И его обычно действительно обвиняли в подражании маэстро. Но сегодня он пел чистым звенящим тенором, удивившим тех, кто был знаком с его обычной манерой исполнения.

Я жил в кругу чудесных дней,

Беспечных птах семья

Была среди густых ветвей

Блаженна, как и я.

Спроси у вод, моя слеза

Влилась ли в их поток?

И вздох мой бурная гроза

Взяла ли в свой чертог?

Свонн спел этот куплет дважды и низко поклонился. Фисгармония наверху сыграла ритмичную коду, и наступила сверхъестественная тишина, а затем изумленные гости разразились аплодисментами, перешедшими в крики и свист. После этого Свонн растворился в восхищенной толпе. «Бездельники» заиграли «Девичью тропу», а Мэгги, изумленная пением не менее других, отправилась из танцевального зала на кухню.

6

Неожиданный удар

Нина с четырьмя своими помощницами уже вытерла столы и плиты. Пирамида пластиковых коробок и корзин, наполненных остатками пищи, все еще стояла на большом столе из струганой сосны, ожидая, когда ее уберут. Мэгги откупорила две бутылки «Вдовы Клико» и разлила шампанское в матовые стаканы аметистового цвета для коктейлей на всю кухонную команду.

— Все было совершенно великолепно, — сказала она Нине. — Я так горда вами. Всеми вами. Мэгги обняла Нину.

Двух бутылок хватило им ненадолго. Когда Мэгги вернулась к гостям, она была уже немного пьяна. Она не помнила, когда такое случалось с ней в последний раз. Должно быть, давно, еще в семидесятых, когда Никсон убрался в своем вертолете подобру-поздорову. На пути в танцевальный зал, в библиотеке, она натолкнулась на Эрла Вайса и Фредерика Свонна в компании с Эдом Пэрротом из «Парамаунт Пикчерс» и Антонио Зарриласом, набиравшим популярность продюсером, которому все прочили выдвижение на «Оскара» за фильм «Книга лунного света» с Джеком Николсоном. Мужчины, что было вполне очевидно, сплетничали. Но, завидев, что Мэгги идет к ним, сразу же прекратили это постыдное занятие. Вайс представил ее Свонну.

— Вы великолепны, — сказал Свонн ласковым голосом, с безупречной для театральных подмостков Мэйфэйр интонацией.

Мэгги попыталась представить, откуда он родом, и подумала, может быть ошибочно, что он из люмпенов откуда-нибудь из доков Центрального Лондона, из Саутарка. Она догадалась, что поскольку Свонн талантливый актер, да к тому же и лирический певец, то, скорее всего, разговор, прерванный ею, шел о возможном карьерном продвижении. Все время, пока Свонн говорил с ней, его глаза шарили по Мэгги, как пара шаловливых рук. У нее появилось странное ощущение, будто она стояла перед ним полностью обнаженной. Она даже дотронулась до края выреза платья, чтобы убедиться, что была одета.

— Вы пели ангельски, — сказала она. — Такая красивая песня. Мне раньше не приходилось ее слышать.

— А ведь это американская песня, вы знаете, — держа большие пальцы в карманах жилетки, сказал Свонн, задав сразу невероятный, но вполне очаровательный серьезный тон. — Возможно, это первое музыкальное произведение подлинно американского автора. Парень по имени Фрэнсис Хопкинс написал его в тысяча семьсот пятьдесят девятом году. Он был одним из тех, кто умел все. Он был художником, писателем, адвокатом, действительно разносторонним человеком. Вдобавок подписал вашу Декларацию о независимости, дерзкий негодник…

Так случилось, что Мэгги заметила что-то, двигавшееся на заднем плане. Это свойственно человеческому глазу даже в битком набитом помещении. Напротив библиотеки в коридоре, который вел в танцевальный зал, была туалетная комната, где Мэгги успокаивала себя во время приступа тревожности. Сейчас оттуда выходила молодая женщина в черном платье без бретелек, Лора Уилки, стоявшая между Чарльзом Даквортом и Кеннетом перед ужином. Лора Уилки тщательно закрыла за собой дверь, разгладила на себе платье и удалилась по коридору.

— …а слова, тем не менее, написаны английским поэтом Томасом Парнеллом, это из его «Любви и невинности»… — продолжал Свонн.

Тем временем в поле зрения Мэгги попал Люциус Милштейн. Он попробовал открыть дверь туалетной комнаты, но, подумав, что она закрыта, стал ждать рядом. Мэгги захотелось подойти и сказать ему, что там свободно, но вдруг дверь открылась. Оттуда появилась знакомая лысая голова, которая повернулась в сторону дальнего конца коридора, ведущего в танцевальный зал. Мэгги инстинктивно спряталась за Свонна, незаметно выглядывая из-за его крепкого плеча. Лысая голова повернулась к библиотеке, ее лицо оказалось лицом Кеннета. Потом он появился весь, поправил галстук и исчез из виду, направившись к танцевальному залу.

— …я собираю музыкальный антиквариат, — продолжал Свонн. — И мне хотелось бы записать альбом из произведений старых авторов когда-нибудь, но сдается мне, что Эрл скорее подпишет договор с певицей К. Д. Ланг на запись альбома голосов птиц. С вами, м-м-м, все в порядке, миссис Дарлинг?

Действительно, Мэгги побелела, и ее всю трясло.

— Все в порядке, — солгала она, — я просто только что вспомнила, что мне срочно нужно на кухню. Извините меня, господа.

Мэгги попятилась из библиотеки и неуверенной походкой стала пробираться в кухню, опираясь по пути на стулья, столы и стойки перил, как будто она была старухой, готовой в любой момент упасть. У нее кружилась голова. Ее мысли, казалось, затягиваются в водовороте в плотный, непрозрачный, кипящий соус, похожий на бешамель. Два юноши из Йеля и девушка из колледжа Сары Лоуренс курили и пили шампанское, сидя за большим столом. При появлении Мэгги они вскочили и смылись. Не обращая на них внимания, Мэгги вылила литр молока в соусницу, насыпала туда какао-порошка и сахара, брызнула ванильного экстракта и взбила все это до пены. Затем налила то, что получилось, в большой термос из нержавеющей стали, взяла две кружки, сняла холщовую куртку с крючка у двери и исчезла в темноте.