— Не переживай, я проверялся неделю назад. Здоров как бык, а вот твой энтузиазм начинает мне нравиться, — ухмыльнулся и сел, кивая мне на место сзади себя.

Я выдохнула и с гневом, пылающим внутри, уселась на байк, обхватывая парня за талию.

— Боюсь представить, для чего ты проверялся, — фыркнула, хотя ответа не требовалось.

Всё было понятно без слов.

— Не то, о чем подумал твой воспаленный извращенный мозг, Аида, — донесся до меня его глухой насмешливый тон, а затем мы резко подорвались с места.

И я не смогла ответить ничем на эту колкость. В лицо засвистел ветер.

Мы ехали и ехали. Мне казалось, что в больницу, как я и требовала, но дома проносились быстро мимо, и вот уже показалась окраина города. Только я порывалась наклониться и потребовать, чтобы он развернулся и не морочил мне голову, как каждый раз он то ускорялся, то заходил на новый поворот, и от потока воздуха я начинала задыхаться.

А когда мы остановились близ неприметного частного строения, я с опаской оглянулась по сторонам, слезая с байка. Ноги гудели, грудь резво поднималась, а в мыслях проскальзывали нотки страха.

— Куда ты меня завез?

Даже голос сел и прозвучал слишком глухо и тихо.

— Боишься? — чуть зловещим голосом ответил Кирилл и даже как-то нахмурился. — Поздно, цветочек, поздно.

— Тебе не идет роль антагониста, — фыркнула, когда услышала лай собак и звон металлических решеток.

И без его ответа догадалась, куда он нас завез. За это время губа немного зажила, кровь не шла, но всё слегка побаливало.

— А ты много их знаешь в реальной жизни, Самойлова? — снова улыбнулся Соловьев, а затем взял и дернул меня за локон.

— Ты что, издеваешься? — ударила по мужской руке и откинула растрепавшиеся от поездки волосы на спину.

Пригладила их как смогла, хотя они продолжать торчать во все стороны.

— Так ты не ответила на мой вопрос, Аида, — продолжал допытываться Кирилл, ставя байк в наклонное положение и фиксируя подножкой.

— Ты тоже не на все мои вопросы отвечаешь, я же молчу, — поджала губы и глянула на входную дверь в неприметное здание звериного приюта “Надежда”.

— А ты не только вредная, но и книжки любишь читать. Они тебя научили общаться с парнями? — никак не унимался неугомонный парень, но поделать с его характером я ничего не могла.

— Отстань, — буркнула, устав от его бурлящей энергии.

— Тогда неудивительно, что ты такая злюка. В твоих розовых книжках не расскажут дельного, — в голосе была улыбка.

— А ты прям расскажешь, — разозлилась на него и глянула зло исподлобья.

— Я, Самойлова, — прохрипел и подошел ближе, наклонился к уху: — сделаю лучше. Покажу. Так что можешь выбросить свои книжки на помойку, твои влажные мечты, детка, воплотились в реальность.

И двинулся к крыльцу, щелкнув меня по носу. Оставив меня стоять и глядеть ему вслед с открытым ртом и алыми от стыда щеками. Каков наглец, да как он смеет!

Только я хотела крикнуть колкость, как дверь вдруг скрипнула и отворилась. Оттуда вышла женщина лет пятидесяти с добродушным выражением лица. Что ж, Соловьев, в этот раз твоя взяла.

Мне бы сейчас развернуться и уйти, но я оглянулась по сторонам и совершенно не узнала эту часть города. Показалось, что вокруг тихо и безлюдно. Страх сковал клеточки тела, и я кинулась вперед, поближе к ненавистному Соловьеву, но в этот момент он был единственным якорем, за который я могла зацепиться. А уж когда он вернет меня обратно домой, больше никогда не попадусь на его уловку. Точно-точно!

Глава 13

Кирилл Соловьев всё больше меня удивлял. То, как он относился к собакам, впечатляло. Оказалось, что с собой он привез корм, а когда я отошла, наблюдая за маленькими щенками в загончике, сделал финансовое пожертвование.

— Это Лайка, — кивнул на собаку, лежащую в углу, Соловьев, подходя ко мне ближе и присаживаясь рядом.

— Что за порода? — машинально спросила, поглаживая ближайшего щенка черной масти, в то время как остальные кормились у матери под боком.

— Беспородные, — хмыкнул парень. — Породистых сразу люди разбирают.

— Они же милашки, — погладила за ушком зверя, а затем тот убежал к матери.

— У Лайки повреждена лапка, и она хромает, поэтому и не забирают, а щенки пока маленькие, с двух с половиной или трех месяцев начнут раздачу. Не хочешь себе одного? — спросил парень и взял на руки подбежавшего щенка с белым ухом.

— Некуда, — хмыкнула, а сама вспомнила о квартире, в которой я не была больше года.

В сердце кольнуло при мыслях о родителях, но было слишком стыдно, поэтому я отбросила всё из головы, когда услышала лай.

— Вечный антистресс, — сказал Кирилл и снова поставил щенка на место, и тот унесся к своим братьям и сестрам.

— А у тебя много стрессов? — вздохнула, понимая, что не зря приехала.

Обстановка в приюте была такая, что свои проблемы сейчас казались мне пустяком. Особенно глядя на животных, которые оказались никому не нужны. Внутри сейчас царило сожаление о том, как устроен мир.

— Никогда бы не подумала, что ты можешь оказаться в таком месте, — дернула губами и отвернулась в сторону закрытых клеток.

Встала, размяла затекшие ноги и прошла дальше, оглушенная собачьим лае. Здесь было много собак — и черных, и светлых, и крупных, и маленьких.

— Близко не подходи, многие пока дикие, могут укусить, — предостерег Кирилл и схватил меня за руку, которую я было протянула к прутьям, за которой смотрела на меня средняя желтой масти собачка.

— На вид вроде спокойная, — вздернула брови и встретилась с ней глазами.

— Не рискуй, — в голосе Соловьева было странное напряжение, а когда я повернула голову, увидела в его глазах какой-то затаенный страх.

— Что-то не так? — не могла не поинтересоваться.

Отчего-то казалось, что за этим стоит какая-то история. Мышцы его тела были натянуты, тело стало деревянным, а хватка на моей кисти усилилась.

— Кирилл, мне больно, — просипела, пытаясь выдернуть свою руку.

— Прости, — спохватился он и отпустил, даже сделал шаг назад.

Соловьев встряхнул головой, в глазах его появилось осмысление, страх пропал.

— Не объяснишь? — спросила спустя несколько секунд, чувствуя, что воздух сгустился, даже лай собак заглушился под стуком сердца в ушах.

Сначала воцарилось молчание, а затем он развернулся боком, глядя на вольеры снизу.

— Я в приюты для собак начал ходить в качестве терапии, чтобы перестать бояться их, — пожал он плечами и улыбнулся.

— Почему боялся? — спросила, но чувствовала, что хожу по тонкому льду.

— У нас в детстве был пес, я его звал Рич, мой лучший друг, — начал он говорить, а я затаила дыхание, ожидая дальнейших слов.

— Что-то случилось? — всё же задала вопрос, когда молчание стало затягиваться.

— Мне тогда десять лет было, я шел из школы домой по другому маршруту. Вместе с Ричем двигался, он меня встречал, — стал говорить немного невпопад, видимо, в мыслях о прошлом, в плену воспоминаний. — Всегда ходил по прямой, а в тот раз хотел через футбольное поле перейти, не знал ведь, что там дикая собака будет.

И снова осекся, глаза остекленели, он отошел от вольера и пошел на выход. Я двинулась следом за ним.

— Они разорвали Рича? — предположила я, ведь других вариантов не было.

— Они напали на меня, — сказал он, но я шла сзади и не видела выражение его лица, хотя голос был севший. — А Рич меня защищал. Я почти не помню ничего, благо, что рядом были люди и разогнали свору, вот только Рич умер, а я потом месяц с укусами в больнице лежал, мне сделали уколы. Родители опасались, что я заболею бешенством, вот только я с тех пор стал бояться собачьих. Не знаю, может, дело в нападении, может, в смерти Рича.

По его тону и напряжению спины сразу было понятно, что вся эта история тогда еще десятилетнему мальчику тяжело далась. В груди возникло чувство жалости, ведь и я теряла домашних любимцев.

— Мне жаль, Кирилл, я… — протянула руку, желая коснуться его спины, вот только в этот момент его плечи расправились, а он резко пошел к мотоциклу, на ходу перебивая мою речь.