Ее желание показалось ему искренним.

– Я вижу, что дворецкий вышел звонить к ленчу. Но после ленча я буду счастлив показать вам гравюры.

– Что вы собираетесь рисовать теперь, лорд Хайятт?

– Почему бы вам не называть меня просто Хайяттом? Я уже пользуюсь вашим позволением звать вас по-дружески Лаурой.

– Да, я надеюсь, мы с вами друзья. Но вы не ответили на мой вопрос.

– А вы еще не назвали меня просто Хайяттом, – он улыбнулся.

– Что вы собираетесь рисовать, Хайятт? Вы уже запечатлели жизнь и высших и низших слоев.

– Что же остается?

– Жизнь среднего класса. Вы должны рисовать буржуазию.

– Что и было моим намерением! Мы с вами одинаково мыслим, Лаура!

Дворецкий прозвонил колокольчиком. Хайятт крепко сжал ее локоть и быстрым шагом повел к дому.

– Должно быть, вы очень голодны, – рассмеялась Лаура, когда они обгоняли менее проворных гостей.

– Да, голоден, но спешный шаг вызван не едой. Я хочу переставить карточки за обеденным столом.

Хайятт хорошо ориентировался во дворце. Ни разу не ошибившись в поворотах, коридорах и дверях, он вывел Лауру к столовой. Он прошелся вдоль стола, вглядываясь в карточки с именами, и переставил две из них.

– Вы хотите подольститься к некой даме, чтобы склонить ее позировать вам? – спросила Лаура, силясь понять, что он замышляет.

– Нет, конечно. У дамы уже хватило здравого смысла отказаться позировать мне. Я всего лишь хочу побыть за обедом в ее компании. И обещаю не принуждать вас к сеансам.

Лаура взглянула на карточки: он поставил рядом со своей карточку с ее именем.

– Может, не следовало этого делать? Герцогиня заметит.

– Она не обратит внимания, даже если мы все усядемся на полу. Карточки раскладывает ее дворецкий, а Дансон не станет возражать. Мои чаевые намекнут ему, что ваше место рядом со мной на весь этот уик-энд. Вы не против?

– Нет, – призналась Лаура, заливаясь краской до ушей.

Беспорядочно подтягивались другие гости. Джентльмены отодвигали для дам стулья. Все расселись, и только два места во главе стола остались пустыми.

– Где мой сын? – требовательно спросила герцогиня. – На него это не похоже! Он никогда не опаздывает к ленчу, так как знает, что я ненавижу холодную пищу. Разыщите его, Дансон, и подавайте суп. Мы не станем его ждать.

Лаура пробежала взглядом по присутствующим и поняла, что второе пустующее место-место Оливии. Она бросила виноватый взгляд на Хайятта, который уже кивком подзывал Дансона.

– Конюшни! Скажите Дансону, чтобы он заглянул на конюшни, – прошептала Лаура Хайятту.

Дансон кивнул, выслушав Хайятта. Вносили суп, когда запоздалая парочка, раскрасневшаяся от быстрой ходьбы.

– Прошу прощения, мама, господа, – сказал Тальман, отодвигая стул для Оливии.

Оливия только улыбнулась и уселась безо всяких извинений. Это было зловещим началом уик-энда, который, при таком начале, Лаура боялась, мог продолжиться совершенно ужасно.

ГЛАВА 12

Лаура была свободна от необходимости присматривать за Оливией во второй половине дня. Лорд Тальман сопровождал баронессу на верховой прогулке. Он хотел поразить баронессу обширностью имения. Оливию, однако, привлекала лишь стремительная скачка на первоклассном рысаке из конюшни Кастлфильда. Верхом на лошади баронесса чувствовала себя гораздо привычнее, чем в светском салоне. Любая незначительная грубоватость ее манер могла быть признана особенностью верховой езды.

Оливия была приятной спутницей, когда все ее капризы исполнялись, а лорд Тальман стремился потакать всем прихотям баронессы и поездка удалась на славу: Оливия нашла великолепное место для встреч с Ярроу!

Среди владений герцога Кастлфильдского протекала река Моул. По ее берегам росли высокие ивы, придававшие очарование пейзажу, они могли защитить тех, кто желал уединиться, от любопытных взглядов случайных путников. Невдалеке от дворца через реку был перекинут деревянный мост. В записке она попросит Джона встретить ее у моста!

– Вернемся, предложила баронесса. То, что она искала, уже было найдено.

– Я собирался показать вам фермы арендаторов, напомнил Тальман.

– Я сгораю от нетерпенья их увидеть, но, должна признаться, я утомлена, лорд Тальман. В другой раз… возможно…

Тальман рассыпался в извинениях.

– Не простительно с моей стороны утомлять вас после вашего длительного путешествия, баронесса.

– Ваш парк очарователен, – улыбнулась Оливия, направляя свою лошадь ко дворцу.

Свойственное всем женщинам отсутствие выносливости у баронессы произвело на Тальмана благоприятное впечатление. Он спокойным шагом отправился за ней следом.

Как и у Оливии, у Лауры также вышел приятным день. Хайятт повел ее в библиотеку показывать гравюры. Но как хороши не были "Сцены из сельской жизни", и как не стремилась Лаура подольше и побольше расхваливать его работы, восхищение двенадцатью гравюрами не могло продолжаться всю оставшуюся половину дня.

Покинув библиотеку, час они провели в картинной галерее. Хайятт завистливо вздыхал, глядя на собранные шедевры.

– Посмотрите только, как Тициан написал волосы натурщицы, – сказал он. – Никто не может нарисовать рыжие волосы так, как это делал Тициан, кажется, они прожгут холст своим пламенем, и в то же время цвет неярок. Приглядитесь, на концах он и вовсе блекнет, остается одно напоминание о цвете. Я кажусь себе жалким карикатурщиком, когда смотрю на картины этого гения.

– Он достигает впечатляющего эффекта, – согласилась Лаура.

– Влияние ослепительного солнца Италии! Но это слабое оправдание моему несовершенству в передаче цвета.

Они прошли к голландским мастерам, где Хайятт стал восхищаться мастерством Вермеера.

– Кажется, что художник сам присутствует в изображенной комнате, выпив с дамами стаканчик вина, – сказав он, завистливо покачивая головой.

– Возникает странное чувство, что вино струится в бокал, и это чувство настолько реально, что я жду, когда бокал переполнится, – поддержала Лаура.

– Мгновение, заключенное в янтарь света! Я осознаю полное отсутствие правильное композиции у себя на картинах, когда смотрю на работы Вермеера. Как гармонично уравновешивает он все формы и распределяет светотени!

Лаура нахмурилась:

– Светотени?…

– Это щеголеватый способ выражаться о светлых и темных пятнах на картине, – пояснил Хайятт.

– Ни один художник не может выделиться всем сразу! Осмелюсь заметить, Тициан и Вермеер месяцами работали над своими картинами, вы же работаете намного быстрее.

– Слишком уж быстро! Такое стремительное, почти фабричное, производство – отсутствие уважения к искусству.

– Несомненно, все зависит от темы. Вы рисуете портреты, а не сложные композиции.

Мне, к сожалению, известен предел моих возможностей, но, когда я закончу цикл о буржуазии, я попробую групповую сцену.

Лаура вежливо кивнула:

– Вы всегда рисуете людей. Я хочу сказать, вам не интересны пейзажи, здания, животные.

– Вы правы, ничто, кроме людей, не вызывает у меня вдохновения. Я могу только восхищаться работами пейзажистов и анималистов. Стабз! Как этот человек умел рисовать лошадей! Мне же, чтобы приняться за работу, необходимо почувствовать – как бы это сказать? – эмоциональную связь с моделью. Я не способен эмоционально связать себя с лошадью.

– Ага! Вот когда правда выходит наружу! Вот почему вы рисуете так много хорошеньких дам!

Хайятт озорно улыбнулся и ответил:

– Я никогда не мог заставить себя изобразить лошадь или дерево. Вы правы вновь, мне нужна прекрасная дама для вдохновенья.

– Или старый моряк, – добавила Лаура, не заблуждаясь относительно несерьезности сказанных слов.

Она подумала, что вот сейчас Хайятт мог бы вновь предложить написать ее портрет, но он продолжал разговор об искусстве.

– Я с удовольствием пишу как привлекательных, так и не привлекательных внешне людей. От прекрасных леди быстро устаешь. Контраст привлекает.