Я встретил Махмуда на берегу. К его прибытию, как раз поспел новый крепкий причал, который мы заложили, когда сошёл лёд. Активно шло укрепление берега камнем.

— Ты, смотрю, на долго здесь закрепляешься, — сказал он, поздоровавшись.

— Жить надо здесь и сейчас, — ответил я. — Чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитую жизнь. Не стоит ждать лучших дней, могут наступить худшие.

Что-то сказать, Махмуд больше не нашелся, и я повёл его в город.

Не увидев над стеной моего подворья небесного камня, о котором он был наслышан, Махмуд посмотрел на меня. Я предложил войти в ворота. К приезду Махмуда мы опустили камень на землю, и уложили вокруг него черепичную плитку.

Махмуд махнул рукой, и приближённые расстелили коврики. Махмуд подошёл к камню, приложил к нему ладони, и стал читать молитву. Остальные его сопровождающие уселись на колени, и молились сидя.

Я показал склянщику скрещенные руки, а потом приложил палец к губам. Он понимающе кивнул головой. Я молился по-христиански. Махмуд замолчал, и повернулся ко мне. Я договорил свою молитву, и показал на свои хоромы.

Сопровождающих мы разместили в гостевых клетях, а мы с Махмудом пошли сразу в баню. Он был не против. К русской бане он был явно привычен, и подкидывал пар чаще, чем я.

— Ты, Махмуд, организмом и телом крепок, пожалей худосочного, — шутливо взмолился я.

Во мне, действительно не было ни жиринки. Мышцы и сухожилия. Но я не переносил сильный жар.

— Не наговаривай на себя, Князь.

— Точно говорю. Твоя толстая кожа, не пропускает огонь, а моя… — Я оттянул тонкую шкуру.

Он плеснул в меня шутливо холодной водой из ковша, набрав её в ладонь. А потом остальную воду вылил на себя.

— Пошли покажу… что-то, — поднявшись с полатей, потянул его за руку я.

Выведя его из парилки, я подвел его под нависающую кадушку с холодной водой, в которую накидали лёд из ледника, чтобы она была похолодней, и слегка потянул за верёвку, повернув её. Та, послушно повернувшись на опорах, обдала Махмуда ледяной водой.

— А-а-а! Сиңа шайтан весвесе кылды! — Заорал он, и в моечную влетели сразу два охранника, мой и Махмуда.

Махмуд смеялся, стряхивая с лица и волос воду.

— Ты опасный человек, Князь. Отвечаешь в десятеро.

— Это я ответил шуткой на шутку, а на зло я сторицей отвечаю. Зато на дружбу — тысячей.

Я подошёл под кадушку, и вылил на себя оставшуюся воду.

— Пошли париться дальше.

— Ты моему брату предлагал небесный камень… — Отдышавшись в парной начал он мучавший его вопрос. — Касим отказался, а я бы взял…

— Жаль, Махмуд. Если бы знал, не отвез бы его Василию Васильевичу, государю нашему.

— Жаль… Да… Глупый Касим. Счастье своё упустил. А ты, Михаил, под Аллахом ходишь. Не зря он тебя своим камнем счастья одарил. Ты же слышал, что это часть храма, который построил очень давно Адам?

— Слышал.

— Эти камни приносят ангелы… А что ты вообще думаешь про ислам?

— Я тебе не буду говорить, что я думаю про ислам, или про любую другую божью Истину, дарованную Единым Богом пророкам. Я скажу только одно… Если бог един, то и молиться все должны в одном храме. На разных языках, разными словами, но в одном месте.

— Как это? — Спросил он.

И я рассказал.

— Мудро. Не все сразу примут это.

— Не все. Но это в первую очередь нужно правителю. Я уже так делаю. В наших храмах принимают всех, кто идет к Богу.

Помолчали.

— Давай, Махмуд о главном поговорим…

— Давай.

Махмуд уезжал, одаренный мной двумя саблями и панцирем, сделанными из метеоритного железа. В панцирь на уровне груди кузнецами, по моей просьбе, был вставлен маленький метеорит.

— Это тебе на счастье, Махмуд. — сказал я при вручении подарка.

Сейчас, прощаясь на берегу реки, я отдал ему саблю с таким же камнем в навершии рукояти, и сказал:

— А это на счастье твоему сыну.

Мы обнялись. Махмуд ушёл в Казань готовиться к зимнему походу на ногаев.

А я остался налаживать своё Рязанское хозяйство.

Когда я сюда убегал из той жизни, я совсем не думал вмешиваться в здешнюю большую политику. Я думал, что буду сыном мелкопоместного боярина. Со всеми вытекающими… А меня завертело так, что и мне самому пришлось вертеться и выкручиваться. Встав во главе одного из крупнейших княжеств, я сначала растерялся и, откровенно, испугался. Теперь же, пережив зиму и часть лета в заботах и трудах, я постепенно успокоился. Мандраж меня уже не бил. Я освоился: перенял манеру поведения, разговора, пополнил словарный запас, вжился в образ пятнадцатилетнего юноши.

Мой «аватар» был крепок, высок, ловок и неплохо сложен физически, однако имел очень серьёзный изъян, как и все те, кто с малолетства «сросся» с седлом. Я раньше не задумывался, но у конников, как оказалось, серьёзно страдает тело и, в частности, позвоночник.

Боярских детей сажают в седло лет с шести, при не окрепшем скелете, отчего возникает его искривление и повреждения межпозвонковых дисков, что я определил и у себя.

К этому к старости добавляется срастание костей таза, окаменение связок и деформация костей и суставов ног. Князья и бояре лет тридцати ходили в «раскоряку», а старше, вообще на «полусогнутых». И пешие воины из них были своеобразные.

Отметив свои физические изъяны, я стал над ними работать, загружая себя специфическими нагрузками. Богатый спортивный опыт моей старой жизни здесь пригодился, как нельзя кстати.

Я стал тянуть спину прогибами и борцовским «мостом», вспомнив «самбо» и йогу, скручивать позвоночник круговыми махами рук, крутить тазом «восьмёрки» и обруч. Ну и, конечно, бегать. Всё это я проделывал не один, а с моими воинами, у коих проблемы были аналогичные.

Для снятия зажимов и восстановления конструкции тела практиковали массажи, коих я знал несколько, и иглоукалывание, в том числе и восточные «шиатсу с дуином».

Дабы не привлекать к нашим занятиям людского внимания, мы уходили конными от города и занимались «телом и делом». Сначала от таких незнакомых ему упражнений организм страдал. Это продолжалось около полугода. Дружина выла и стенала, сквозь зубы поминая меня. Но потом, вдруг, стоны прекратились и пошло веселье.

Пеший бой закоренелого конника, как я уже говорил, был весьма своеобразный. Представьте себе «каратиста», дерущегося только в стойке «всадника», по-японски называемой «киба дачи». Техника ног отсутствует в принципе, кроме бокового «челнока». Разворот корпуса происходит за счет маховых инерционных движений меча и компрессии бёдер и таза.

Техника очень похожа на базовую технику стоек карате, откуда оно и пошло, скорее всего. Попробуйте, проскакав верхом двадцать вёрст, вступить в бой пешим. Я пробовал. Битва крабов, выброшенных на берег.

Именно тогда я понял смысл наших русских плясок с наружным вывертом ног и похлопыванием по голени — разгрузить ноги, растянуть связки и размять суставы. Иначе тело, если сразу завалиться отдыхать, деревенеет, а с годами каменеет. Что я и замечал у самых ленивых и взрослых моих бойцов. На коне — орёл, пешим — даже убежать не сможет. Как там у Розенбаума? «Я с гнедою сросся». Вот-вот.

Работы по восстановлению обороноспособности региона было много. Мы стали восстанавливать крепости Старой Рязани и городка Шилов, ранее стоявшие на Оке, и полностью разрушенные еще сто лет назад. На месте бывших городов стояли небольшие поселения домов в тридцать. По реке завезли кирпич, и стали возводить стены. В этом сильно помогали «гастарбйтеры» из Казани. Я пообещал им, что дам кирпич на храм если они помогут в строительстве.

Крепости ставили не классические «круглые», а угловато-«звездатые» толстостенные с широкими верхними, наклонёнными вниз площадками на башнях под пушки, с зоной обстрела под углом и вдоль стен.

От Шилова стали строить засечную полосу до ближайшего леса. Татары активно участвовали и в этом строительстве. Всем работным людям шла казённая денежка.