Грейс Слейд сидела в гостиной, перед ней на столике стоял поднос с чаем. Это была сухощавая, замечательно красивая женщина, и комната, в которой она находилась, была безупречна. Слейды требовали безупречности во всем, даже в людях. Не просто было соответствовать их меркам.

— Какая неожиданность.

В тетином голосе Клео послышались недовольные нотки, и она вздохнула. Конечно, ей следовало позвонить, но она просто не вспомнила об этом. Она утонула в перламутровой парче дивана эпохи Регентства.

— Я переночую у вас, а завтра вечером уеду.

С холодным достоинством она утверждала свое право быть здесь. Тетины уроки не прошли даром. Порой Клео спрашивала себя, не теряет ли она человечности, надевая маску бездушного достоинства, строгой сдержанности. Спрашивала, не приведет ли ежеминутное подавление в себе живого чувства к полной потере его, не превратится ли она в машину для демонстрации хороших манер, безукоризненного воспитания и преданности долгу, что составляло в сумме основу репутации семьи.

Но теперь, глядя на тетю Грейс, такую спокойную, выдержанную, элегантную, Клео решила, что пошла по верному пути, когда много лет назад, пытаясь снискать ее любовь, подражала ей во всем. Единственный прорыв в царство чувств обернулся катастрофой, именно он породил ту отвратительную ситуацию, в которой она оказалась. Но это больше не повторится.

— Я позвоню, чтобы тебе принесли чаю, — произнесла тетя Грейс, бесстрастно глядя на Клео. — Ты, наверное, устала с дороги.

«В другое время — возможно, — горько подумала Клео, — но сегодня дорога тут ни при чем». Две бессонные ночи подряд, навязчивые мысли о Джуде Мескале никак не способствовали хорошему цвету лица. От чая Клео, однако, отказалась:

— Нет, благодарю вас, тетя. Как здоровье дяди?

— Хорошо, насколько позволяет его общее состояние. Он беспокоится о банковских делах, что не приносит ему облегчения. Я не раз напоминала ему, что теперь делами занимается Люк.

Они поговорили еще немного, беседа протекала изысканно-любезно, но натянуто; наконец Клео извинилась и пошла к дяде. Она застала его в библиотеке, самой, по ее мнению, удобной комнате особняка. Он сидел на большом кожаном диване, держа на коленях раскрытый альбом с фотографиями.

— Чем больше я старею, тем чаще возвращаюсь мыслями в прошлое.

Клео не удивилась приветствию: такие высказывания нередко можно было услышать от дяди Джона. На первый взгляд они ничего не значили, но от них веяло такой теплотой, что Клео все крепче привязывалась к нему, чего нельзя было сказать о ее отношении к тете Грейс или кузену Люку.

— Мне не сказали, что ты приедешь.

В его добром взгляде застыл вопрос, и Клео, погрузившись в мягкую кожу дивана, сказала:

— Никто и не знал. Я просто собралась и приехала.

— Вот оно что.

Похоже, он был слегка озадачен, словно возможность скоропалительного решения не укладывалась в его голове. За годы, прожитые с тетей Грейс, он сделался осмотрительным, педантичным человеком, ничего не оставлявшим на волю случая.

— Как вы себя чувствуете?

Дымчатые глаза Клео испытующе смотрели в лицо дяди. Он постарел, ослабел и выглядел гораздо хуже, чем два месяца назад, когда она последний раз его видела.

— Хорошо, насколько позволяет мое общее состояние. Это они мне так говорят.

В его глазах мелькнул ужас, мелькнул и исчез с его измученного лица — ведь в этом доме не принято выдавать чувства, даже страх смерти. Клео поняла и переменила тему:

— Люк приедет домой на уик-энд?

Она надеялась, что нет. Ее кузен всегда был высокомерным и чопорным, даже в семнадцать лет. Ей тогда было четырнадцать, и она искала дружбы с единственным сверстником в доме, населенном старыми скрипучими механизмами. Но он уже тогда держался высокомерно и неприветливо; он дал ей понять, что не любит ее и считает обузой в доме, нарушившей его личную жизнь. Именно отношение к ней Люка повлияло на ее намерение искать работу где угодно, только не в семейном банке «Фонды Слейдов».

— Нет, он будет занят на деловых встречах. Смотри-ка… — дядя ткнул пальцем в развернутый на коленях альбом, словно ему было трудно говорить о Люке, и Клео спохватилась, не напомнила ли она ненароком о той отвратительной статейке в колонке сплетен, в которой отразилась другая сторона характера дядиного сына — тщательно скрываемое агрессивное безрассудство. — Это мы с твоим отцом. Играем в деревне в крикет. Этой фотографии уже больше пятидесяти лет. Мне здесь шестнадцать, а твоему отцу почти восемнадцать.

Клео вгляделась в выцветшее фото. Двое юношей в фланелевых спортивных костюмах с клюшками в руках и немыслимо важным выражением лиц. Она усмехнулась, рассмотрев характерную линию челюсти своего отца, намекавшую уже в том юном возрасте на упрямый и решительный нрав будущего зрелого мужчины. Джон Слейд не понял ее и покачал головой.

— Тебе, должно быть, трудно представить, что мы были молодыми, даже детьми. Но, видит Бог, так было! Мы были горячи, даже самонадеянны, и знали, чего хотели, — а может, только думали, что знали. — Его плечи опустились, перед взглядом проходило далекое прошлое. — Пожалуй, мы запоздали с женитьбой, слишком поздно обзавелись семьями — здесь я даже опередил твоего отца, — и вы, молодежь, должно быть, думаете, что мы так и родились стариками. Но, поверь мне, это не так!

— Вам его все еще недостает, — осторожно сказала Клео. Она и сама порой чувствовала, как ей не хватает родителей, и это помогало ее сближению с дядей. Впервые за свою взрослую жизнь она ощутила потребность в близком человеке, и дядя коснулся ее руки, коснулся легко, словно стыдился выдать свою привязанность. Но этого было достаточно, и его пальцы вновь легли на фотографию, будто пытались удержать давно ушедшие дни юности, удержать драгоценное прошлое. Клео вдруг осенило, что там, в прошлом, многое было обещано, но сбылось далеко не все.

И в эту самую минуту, сидя рядом со стариком, чья жизнь уже прожита, Клео поняла, что не имеет права обрушить на его голову семейный позор, омрачив его последние годы или даже отняв их у него.

Решение уплатить Фентону было верным. И единственным способом быстро получить наследство было замужество. Таким образом, ее поступок оказывался единственным выходом.

И вдруг ее потрясла неизвестно откуда появившаяся мысль: что она наделала? Попросила руки Золотого Айсберга! И то, что казалось единственно верным, ужаснуло ее. К какому решению он придет, одному Богу известно. Уволит ее или предложит отправиться на полгода в отпуск! Ей захотелось дать волю закипающей истерике — кричать, швырять на пол все, что попадется под руку, — лишь бы снять мучительное напряжение. Вместо этого она спросила, не желает ли дядя прогуляться с ней по саду, ведь погода на редкость хороша, не правда ли?

Весь день Клео мучилась беспокойством: мысль о Джуде не давала ей сосредоточиться. Она все думала, какое безумство совершила, попросив его жениться на ней, и единственным ее желанием было купить билет на самолет и лететь на край света.

Она надеялась, что брак с таким подходящим человеком решит ее проблему. Разум успокаивал ее, уверяя, что она не вступит в сделку — каковой, несомненно, будет этот брак — с пустыми руками: она вполне респектабельна, ему не придется стыдиться такой жены. Насколько она знала, на ее пути не было женщины, во всяком случае, такой, которая могла бы претендовать на брак с ним. В подобных вопросах Джуд был предельно осторожен.

Возможно, в будущем у него будут женщины; Клео не сомневалась, что он вполне наделен мужской силой. Но, если он проявит благоразумие, она ответит терпимостью, пониманием. А жгучая боль, пронзавшая ее при мысли о возможном «достойном ответе», была лишь страхом, не правда ли?

И все же намерение, казавшееся столь легко осуществимым, постепенно превращалось в глупую, непростительную ошибку. С каждой новой минутой ошибка казалась все глупее, а набегавшее время тяжким грузом ложилось на плечи Клео. Пришел понедельник, утро сменилось днем…