Мимо поверженного Олега по тротуару двигалась парочка. Они непринуждённо болтали, укрытые от враждебного мира дизайнерскими щит-масками.
— Чёртовы алкаши, — произнесла стройная дама, которую вёл под ручку солидный пузатый мужик, — Ничему их жизнь не учит. Отрубился. Потерял щит-маску. И всё — каюк. Труп. Смотри, у этого, кажется, маска треснула.
— Тем хуже для него. Помогать нужно только тем, кто не вредит себе сам.
Золотой билет
Ушастый не обращал никакого внимания ни на девушку в приталенном пальто, которая копошилась в отравленном гипе, ни на группу захвата, что загружала в три казённых фургона десятки взятых планетариев. От колонн ДК до Ушастого было метров двадцать.
На мерзкий колючий снег, соткавшийся в промозглом воздухе, Ушастый тоже никак не реагировал.
Он уставился в мобильник. Щит-маска озарялась синим светом. Он ждал, холодея от страха, что не дождётся.
Раздался звук фанфар, отчего омоновец, следящий за погрузкой планетариев, отвлёкся и посмотрел в сторону Ушастого.
Тот задрожал: вот оно! Наконец-то. Сколько лет я к этому шёл!
Залез рукой в карман плаща и извлёк пластиковую карточку размером с бумажник. Рука ходила ходуном, поэтому ничего удивительного, что карточку он тут же выронил. Склонился, хватая её с тротуара и тут же выронил телефон.
Ушастый чертыхнулся фальцетом и наконец-то смог подобрать оба компонента своей победы.
«300 фанаций! 300 фанаций! 300 фанаций» — заходился в цветовых конвульсиях экран мобильника.
«Поздравляю, зайка!» — переливалось на экране смартфона. — «Ты в дамках. Спасибо за службу. Заслужил. Навсегда твоя, Элиса».
На карточке с логотипом «Культлото» на жёлтом фоне был изображён очкастый мужик, разбрасывающий банкноты. Справа располагался экранчик на жидких чернилах. А в центре — значок дактилоскопического узора.
Ушастый ткнул в него пальцем. На экранчике появилась надпись: «Билет активирован». Она сменилась следующей: «Сумма выигрыша». А под ней начали крутиться, как на одометре или бытовом счётчике, произвольные циферки.
Они то замедлялись, то ускорялись.
Ушастый начал хрипеть.
Наконец циферки остановились, и человек в чёрном кожаном плаще не то что хрипеть — как дышать забыл.
— Триста миллионов! Триста миллионов! Триста миллионов!
Всё верно — в квадратиках билета выстроились цифры — «300 000 000 многорублей».
— Эй, парень! Здесь нельзя стоять. Идёт операция. Топай по своим делам, не задерживайся.
Ушастый поднял голову. Его лицо за щит-маской освещалось синим огнем мобильника. Обезьяньи уши пламенели от холода. К нему приближался боец, который до этого следил за погрузкой планетоидов в фургоны.
Внезапно лицо бойца застыло в узнавании:
— Стой! Ну-ка сюда. Быстро ко мне, доходяга!
— Нет-нет-нет-нет-нет, — заскулил Ушастый. По-крысиному осмотрелся и прыснул в сторону торгово-развлекательного центра. Сзади топотал тяжело оснащённый боец группы захвата.
Навстречу показалась парочка патрульно-постовых, которые двигались расслабленно. Один через трубочку и специальный разъём в щит-маске посасывал кофе в бумажном стаканчике.
— Стой, мудила! — орал боец-спецназовец. Ушастый улепетывал прямо на ППС-ников.
Те, стоит отдать им должное, быстро вкурили диспозицию и бросились прямо на планетария, который сорвал свой джек-пот как-то совсем уж не вовремя.
В этот момент справа, с газона, исчезла Елена и остался лежать Олег, сотрясаемый мелкими судорогами, но на эту странность никто не обратил внимания. Пока что.
Ушастый тормознул с юзом, заметался и, вариантов-то других нет, метнулся прямо через широченный проспект — на противоположную сторону. Патрульный (чёрт с ним, с уставом, спецуре помогаем) швырнул в него «демократизатором», попал, и увесистая дубинка приложила беглеца по горбу.
Ушастый, который всё ещё сжимал в руках счастливый билет и мобильник, споткнулся. Потерял темп. Внимание — тоже.
Раздался сигнал клаксона и истошный визг тормозов, а в материальном мире это выразилось в том, что тяжелый грязный грузомобиль с хрустом сшиб дурака. Да так, что тот пролетел вперёд метров тридцать и застыл на уже мокром асфальте изломанным силуэтом.
Поднимая колёсами мелкодисперсную водяную пыль, грузовик-гигант, за секунду преодолел эти метры и остановился.
Одним колесом — на шее Ушастого, который уже не был никаким Ушастым, а сделался мешком костей, лопнувшим мешком, а голова его приподнялась и словно поцеловала грязную шину — чтобы через секунду откинуться назад. И на лице среди грязи остались заметными только выпученные глаза, налитые кровью.
Словно бывший Ушастый до смерти удивился.
Снова визг тормозов — и в зад замершего грузомобиля ввинтилась легковушка.
Боец и патрульно-постовые остановились. На лице первого читалась досада, а уличные менты откровенно струхнули.
Один ботинок Ушастого каким-то чудом приземлился на подножку грузомобиля. Второй — усвистал на крышу тента.
Мобильник хрустнул под колёсами на соседней полосе.
Счастливый билет порхнул на тротуар, где и остался лежать, семафоря миру о неслыханной удаче и безобразном невезении.
Вот такие банальные у многих из нас заветные мечты.
***
Запыхавшаяся Елена Гутенберг, одетая уже почему-то в лабораторный халат и с медицинской сумкой на плече стояла открыв рот.
Девушка смотрела на газон, на то самое место, где буквально только что, буквально вечность назад, умирал Олег Каспер, он же Наговицын, он же Прыгун — по Элисиной классификации.
Сейчас его там не было.
Она стояла прямо на счастливом билете — стоимостью триста миллионов рублей и две человеческие жизни.
Девушку согнуло пополам и её вырвало. При этом она захлёбывалась, кашляла и истерически хохотала. То ли от передоза «негрустина», то ли просто в истерике.
Глава 18. Две смерти и клешня
Почему молчит Порфирий
Воронежполис-2049, середина октября
Тина Романова спешила, потому что две недели — срок, конечно, значительный, но слишком уж много надо было успеть до часа икс. Умелая сенсация прогремела как нужно: люди роптали, что лучший магистр уходит с поста. Безобразие! Что теперь будет с полисом?
Такого уровня народной поддержки, как у Романовой, не было у всех магистров вместе взятых. Когда-то их это вполне устраивало — вот же готовый стрелочник, Че Гевара, на которого в случае глобальных проблем можно свалить всю вину! Идеальный вариант. И вот как всё повернулось-то!
Почти уже бывшая магистресса носилась с клубных собраний на тайные встречи и наоборот по десятку раз на дню. Была и в типомедиаграфиях, и в редакциях, консультировала координаторов и хакеров. Всюду за ней следовал Гримёр — то в облике старичка-редактора, то в виде джентльмена с электрособачкой, то вылитый младший хакер на тайной квартире, то зрелая дама-активистка. Гример нервничал — оригиналы тех, кого он мастерски копировал, приходилось утилизировать, а их число всё росло и росло: «Не маньяк же я какой! Слепому видно, что сука готовит переворот, зачем тянет резину старый пердун Порфирий? Эх, жаль, я не успел довести до финала одну хитрую комбинацию. Не подставил гада. Не сковырнул мерзкого старика».
А Порфирий не предпринимал ровным счетом ничего, разве что в своём кабинете-сейфе втыкал в старомодную пробковую доску всё новые фото, всё новые жёлтые стикеры, испещрённые птичьим стариковскими каракулями, да натягивал всё новые ниточки взаимосвязей. Визуализировал для себя паучью сеть, сплетённую Романовой.
Иногда он выключал верхний свет и устало сидел за столом, закрыв глаза. Отсветы и блики от огромного подсвеченного аквариума бродили по его старому пятнистому лицу. Они будто гладили его, утешали: остановись, глупый. Не лезь во всё это. Уйти на покой. Отдохни. Поплавай с нами.
Романова носилась взъерошенной птицей, практически не спала и не ела. Она похудела и обзавелась тёмными кругами под глазами, но шаг за шагом воплощала свой разветвлённый план — подготовить город, высушить его и залить горючей смесью. Так, чтобы хватило крохотного огонька, одной пламенной речи, чтобы хворост вспыхнул ярким пламенем.
