Подвиг совершали кочегары у котлов, машинисты у машин, обеспечивая сохранность находившейся на опасном пределе температуры, с которой не справлялась никакая вентиляция, техники кораблей.
Свою высокую живучесть, мореходность и умеренную качку, несмотря на перегрузку, продемонстрировали и корабли во время жестокого шторма, в который 8 декабря 1904 г. они попали у мыса Доброй Надежды. Проявив себя подлинным мысом Бурь (как и предполагал назвать его Бартоломеу Диаш), мыс Кап стал свидетелем того, как броненосцы, проваливаясь меж валами, полностью исчезали из поля зрения соседних кораблей и как волнение предшествовавшего дня сменилось еще более жестоким ураганом. Тысячетонные массы воды стеной накатывались на корабли, превращая их почти что в подводные лодки и снося на палубах все, что удавалось сорвать с креплений. В мгновение были смыты заботливо по приказу адмирала уложенные на бортовых срезах запасы угля. При каждом размахе продольной качки корабли то вздымали над водой до киля весь таранный штевень, то всем своим высоким полубаком с носовой башней уходили в воду, вызывая отчаянный перебой винтов. Бортовой качки почти не было – ее гасили, действуя как судовые кили, бортовые срезы у башен 152-мм орудий.
Замеченную рыскливость на попутном волнении устранили (как это было на "Орле") по предложению корабельного инженера В. П. Костенко, создав дифферент на корму затоплением нескольких отсеков. Целые сутки тщательно следили за подкреплениями из вымбовок и упоров крышек иллюминаторов. Опускаясь на волнении глубоко в воду, они отчаянно фонтанировали в стыках, но выдержали удары и давление и тем спасли корабль от близкой, как никогда, гибели.
Корабли и люди выдержали жестокое испытание, и эта победа над стихией у мыса Доброй Надежды (неспроста, видимо, португальский король дал ему такое название) породила у многих веру в счастливый исход всей операции. Всем казалось немыслимым, чтобы, придя на край света и имея такие корабли и сроднившиеся с ними экипажи, эскадра могла потерпеть неудачу.
Но трудности похода, сколь бы значительными они не были, составляли лишь половину задачи. В конечном счете предстояло вступить в бой с изощренным и уже имевшим боевой опыт противником, и задача неустанной и настойчивой подготовки к бою как кораблей, так и эскадры в целом должна была стать главной целью похода. Понимая это, командиры и офицеры не жалели сил на каждодневные тренировки в освоении их экипажами техники и вооружения. Регулярно проводились частные и общие учения, тренировки с приведением в действие всей системы подачи боеприпасов и ПУАО, отработка приемов заряжания, практика в дальномерном и глазомерном определении расстояний, приобретение навыков быстрого прицеливания. Но все эти действия без венчающей их боевой стрельбы были не более чем работа вхолостую. Все понимали, что корабль тогда только можно считать готовым к бою, когда стрельба для него стала постоянным и привычным занятием.
Но З. П. Рожественский словно и вовсе забыл о стрельбе. Уподобившись капитанам чайных клиперов, адмирал, как и они, дневал и ночевал на мостике, и как они не спускали глаз с парусов, выжимая из них все возможное, так и адмирал не сводил глаз со следовавших за ним кораблей, следя за безукоризненностью их строя. И если никто не нарушал равнения и не оттягивал (то есть не увеличивал промежуток до мателота), что считалось особенно большим прегрешением, то на мостике царили тишина и довольство. Но горе было тому кораблю и тому командиру, если по недосмотру рулевого или какой иной причине идеальная линия единого кильватера вдруг нарушалась или кто- то (по какой причине -адмиралу было все равно) начинал отставать, отклонясь от наистрожайше предписанного интервала в 2 каб. между следовавшими друг за другом кораблями. Тогда на мостике начиналось светопреставление с дикими воплями, судорожно трясущимися адмиральскими кулаками, потоками злобной матерной брани и немедленно поднимавшимся на фалах "Суворова" выговором.
* Поход вокруг Африки можно все же считать оправданным, т. к., оказавшись в Средиземном море, эскадра под любым "предлогом" Англии могла бы оказаться в своеобразном "мешке". (Прим. ред. альманаха "Корабли и сражения".)
Во время шторма у мыса Доброй Надежды.
Все эти, по выражению В. П. Костенко, каждый раз неукоснительно разыгрываемые адмиралом "спектакли" с усиленными семафорными запросами через другие корабли, приездом расследовательской комиссии и бичеванием виновников в хлестких, смаху и часто невпопад, лично сочинявшимися адмиралом приказами вконец затерроризировали командиров. Стремясь не быть застигнутыми врасплох и избежать очередного унизительного разноса, они начали все больше времени проводить на мостике, лично следя за точностью курса и за работой рулевых, и это именно занятие привыкали считать своей главнейшей командирской обязанностью.
Страх перед гневом адмирала за малейшую задержку, вызванную неожиданным повреждением в машине или рулевом устройстве, заставлял командиров вместе со старшим механиком до последней крайности оттягивать остановку, требующуюся для исправлений. Шли на риск еще больших повреждений и были безмерно счастливы, когда ремонт • удавалось, рискуя новым "спектаклем", выполнить во время стоянки, вызванной неисправностью другого корабля. Казалось бы, так естественно периодически назначать в пути общую плановую остановку, и, разом исправив все накопившиеся неполадки, эскадра могла бы затратить на переход гораздо меньше времени.
Но о такой крамоле, подрывающей главный, исповедывавшийся адмиралом принцип мощного безостановочного движения вперед, никто даже не смел и заикнуться. Обстановка на эскадре ("Цусима" А. С. Новикова-Прибоя в ее отображении ничем не грешит против истины) становилась все более мрачной и безотрадной. И если первые письма, которые лейтенант П. А. Вырубов писал в пути отцу, были окрашены спортивным задором по поводу победы над постоянно первенствовавшим в скорости погрузки угля "Александром III" и бодрым настроением вследствие успешного прихода (не потеряв ни одного корабля) на Мадагаскар и соединения с отрядом контр-адмирала Фелькерзама, то дни стоянки в этом африканском пекле выглядят совсем иначе. Минер по специальности, лейтенант прекрасно понимал, что главная мощь корабля – это все-таки артиллерия, и уже 22 января 1905 г. с сарказмом сообщал отцу: "Адмирала наконец надоумили добрые люди произвести учебную стрельбу. Ведь мы с Ревеля не стреляли". И тут же, говоря, как после неудачи первой мадагаскарской стрельбы, вторая и третья оказались несравненно лучше, он с горечью добавлял: "до очевидности ясно, как нам нужна практика".
Бак броненосца "Орел" после угольной погрузки.
Но то, что было очевидно лейтенанту-минеру, почему-то оказалось недоступно пониманию "патентованного" артиллериста, каким был командующий эскадры. И уже не в силах сдержать всю боль и досаду, П. А. Вырубов завершает свое письмо отчаянным откровением: 'В своем адмирале мы окончательно разочаровались. Это человек, совершенно случайно заслуживший такую хорошую репутацию; на самом деле самодур, лишенный каких бы то ни было талантов. Он уже сделал и продолжает делать ряд грубых ошибок. Одна надежда на его личную храбрость, благодаря которой мы хоть будем иметь возможность хорошо подраться". "Но все-таки, как видите, мы не унываем, и я глубоко убежден, что с божьей помощью мы с честью выйдем из этой грязной истории".
Но все это напускное бодрячество уже спустя неделю рассеялось полностью. И, видимо, есть смысл привести окончательное мнение одного из тех, кто лично и каждодневно наблюдал в действии своего адмирала и в котором, вопреки мнению обширного строя нынешних его апологетов, принужден был разувериться окончательно и бесповоротно.
