А ведь все это началось со звонка Миллета в четыре часа утра. Миллет! Проклятая собака! Пока он развлекался в теплой постели со своей очередной женой, я доигрался до того, что меня будут разыскивать по подозрению в убийстве!

Необходимо ехать домой и все объяснить Салли. Объяснить все, что касалось женского трупа. Объяснить свое пробуждение перед домом Джоан. И еще очень многое: труп на кровати, разбросанная одежда, револьвер без двух пуль.

В шкафчике над умывальником я нашел бритву и крем для бритья, быстро вымылся и побрился. Следы губной помады исчезли вместе с моей растительностью. Я все еще оставался Джонни Слэглом, великолепным и жестким Джонни Слэглом, который бросил свою работу в полиции и перешел на работу, связанную с частным расследованием, потому что поддался мечте. Мечте по имени Салли...

Я мог бы уже быть с ней где-нибудь в Сан-Диего. Предложение Пола Глэда ведь было совершенно серьезным. Достаточно только протянуть руку и взять чек – больше ничего не требовалось.

Я вытерся полотенцем и швырнул его в угол. Салли должна узнать обо всем от меня, а не из газет.

Пол хотел, чтобы я исчез из города, и заплатил Джоан, чтобы она уговорила меня сделать это. Но Джоан слишком много выпила, не справилась со своей задачей, и это, должно быть, привело Пола в бешенство. Возможно, также, что Джоан знала еще о чем-то. И могла мне об этом сказать, если бы я был предупредительнее по отношению к ней. Но теперь уже поздно гадать: что было бы, если бы... Джоан мертва, а полиция придет к выводу, что ее убийцей является Джонни Слэгл. Кто-то играл в очень серьезную игру. Чертовски серьезную.

Несмотря на то что дом наш находился высоко на холмах, моя поездка на машине была подобна поездке на корабле по морю. Я проплыл на своем "кадиллаке" через море воды прямо в гараж и остановился рядом с машиной Салли. Ее синий "форд" был на пять лет старше моего "кадиллака", но теперь мне придется воспользоваться им. Как только полиция объявит о моем розыске, каждый постовой будет приглядываться к серым "кадиллакам".

– Джонни!

Это была Салли. Она стояла в дверях гаража по щиколотку в воде. В пижаме и халате она выглядела такой же молодой, как и Шерри Гембл.

Я вылез из своей машины.

– Хэлло, малютка!

– Все закончено? – поинтересовалась она.

– Если бы так... – Я взял ее под руку и пошел в кухню.

– У меня все ноги мокрые, – сказала она.

Салли сбросила туфли и обтерла ноги полотенцем. Ножки ее были как у куколки. Но под глазами я увидел темные круги. Судя по всему, она не спала. Ее густые светлые волосы были стянуты на затылке. Я обнял ее, и мы поцеловались. Я давно ждал этого, сам того не подозревая. Неприятное жжение в желудке исчезло – Салли наверняка поймет меня.

– Я приготовлю завтрак! – сказала она.

– Не надо.

– Ты снова уезжаешь? – В ее голосе промелькнуло беспокойство.

– Так надо, дорогая.

– Что ж, раз ты так говоришь, значит, действительно надо.

– Но сначала я должен тебе кое-что рассказать. А потом ты можешь приготовить кофе.

Она испуганно посмотрела на меня.

– Что случилось, Джонни?

Каким образом можно рассказать женщине о страшных вещах и при этом не испугать ее? Каким образом помочь ей преодолеть страх? Как в спокойных тонах рассказать об убийстве, в котором ты невиновен?

Она пощупала мою куртку.

– Ты же весь мокрый. Все промокло насквозь.

– У меня неприятности, – сказал я.

– Я знаю, – кивнула Салли. – Это сразу видно по твоему лицу. Ты что, убил Стива Миллета?

– Нет.

Она сложила руки на коленях и выжидательно посмотрела на меня.

Я начал рассказывать. Рассказ получился сухой и беспощадный. Я не упустил ни малейшей подробности.

– Поэтому я не могу оставаться здесь. Самое позднее через полчаса они приедут.

– О, боже ты мой! – простонала она и закрыла лицо руками. Потом вдруг подняла голову и сказала сухо: – Ты еще успеешь принять горячий душ и надеть теплую одежду. Или ты собираешься получить воспаление легких?

Она думала только обо мне.

Я положил руку ей на плечо и поцеловал ее.

– Я люблю тебя, Салли.

– Я люблю тебя, Джонни.

Ее тело, которое я так хорошо знал и которое все также волновало меня и всякий раз казалось новым, плотно прижалось к моему мокрому пальто.

– Я понимаю тебя, – прошептала Салли. – Хотя мне все это не нравится. Но я понимаю, что сейчас не найти тех слов, которые могли бы тебя заставить отказаться от задуманного.

– Ты права, – рассеянно кивнул я.

– Ты – твердолобый, и я боюсь за тебя, Джонни. Ты не успокоишься, пока с тобой что-нибудь не случится. Но я люблю тебя, такого твердолобого!

– Спасибо, Салли.

Она поцеловала меня в кончик носа.

– А сейчас ты должен что-нибудь поесть. Или хотя бы выпить чашку кофе. Прими очень горячий душ и надень сухую одежду.

Душ и сухая одежда сделали меня совершенно другим человеком. У меня было только два пальто, но Салли успела высушить и выгладить второе. Я надел его и прошел на кухню.

Салли поставила на стол кофе, яйца всмятку, ветчину и четыре тоста. Я ел, стоя, прислушиваясь к тому, что происходит на улице.

– У тебя есть револьвер?

Я кивнул.

– А сигареты?

Вот в этом я не был уверен. Салли сунула мне в карман пальто три пачки. Когда моя тарелка опустела, зазвонил телефон – громко и настойчиво.

Тарелка упала на стол так неудачно, что разлетелась на кусочки.

– Это уже они. – Я направился к двери черного хода. – Ты знаешь, что им сказать, дорогая?

– Знаю.

– Не забудь запереть дверь гаража.

– Не забуду. – Она с трудом боролась со слезами. Глаза ее были слишком большими, а улыбка – явно искусственной. Мы расстались между домом и гаражом. Звонок телефона проникал даже сюда. Когда я сел в машину, ноги мои опять промокли.

Саул Блисс, должно быть, здорово радовался.

Вскоре я начал сожалеть, что воспользовался машиной Салли. Поскольку я постоянно ездил на "кадиллаке", старый маленький "форд", казалось, имел не мотор, а нечто вроде кофейной мельницы. К тому же по приемнику Салли я не мог слышать полицейского радио.

Я попытался разработать определенный план. При этом думал о Джоан, Лауре Джин и Шерри Гембл. Вспомнил я и о Таддеусе Джонсе, старом джентльмене, самом плохом флейтисте на свете. Если миссис Эдвардс не смогла составить ему сейчас компанию, то он сидит один-одинешенек на Сартилло-авеню, и только воспоминания могут составить ему компанию. Теперь я знал, почему должна была погибнуть Лаура Джин. Но почему пытались убить и старого джентльмена, мне было неясно. Три покушения! Каким же образом мистер Джонс вписывался в эту историю?

Порой голова моя казалась мне совершенно пустой. И я забывал включать сцепление, думая, что сижу в своем "кадиллаке", снабженном автоматикой. Только что я чуть не выключил мотор, когда на перекрестке зажегся зеленый свет. Две патрульные машины проехали мимо меня, но я сидел в стареньком "форде", который ничем не выделялся в потоке других машин. Лос-Анджелес уже проснулся и принимался за трудовую деятельность.

Я заехал в Юниверсэл-сити и остановился на свободном месте перед аптекой, неподалеку от ворот студии. Судя по всему, здесь снимали какой-то вестерн. Стулья в баре были заняты ковбоями и девушками времен Дикого Запада – все они были очень милые и симпатичные. Но никто из них не вызвал во мне настоящую веру в то, что они действительно были с Дикого Запада.

Вот тот ковбой, которого я встретил на канале, – другое дело!

Одна из девушек знала меня.

– Как поживает Салли, Джонни?

Я ответил ей, что Салли поживает хорошо и чувствует себя прекрасно, и прошел в глубину к телефонным будкам. Насильственная смерть Джоан Уорнер и "тяжкие нарушения" против моей личности еще не были известны широкой общественности. Я позвонил домой и спросил Салли: