И туареги, голубые мужчины туареги, вышли им навстречу, чтобы защитить свои стада, свои жилища, своих женщин. Но враги были сильнее и их было больше. И разбитые туареги бежали к своим женщинам. Тогда собрались женщины, высокие белые туарегские женщины, вышли к врагу и разбили его. С тех пор мужчины, покрывшие свои головы позором, закутывают их, пряча лица в черном тюрбане. Это уже не голубые люди с тонкими лицами, а голубые мумии с лицами, упрятанными в черное.

И перестали туареги быть людьми из красивых сказок, потому что вошли они в злой мир, который жил по жестоким законам: хочешь жить — убей. И они убивали. Из шкур быстрых газелей они делали большие щиты, длинные тяжелые мечи держали они в своих сильных мускулистых руках. И убивали других людей этими длинными тяжелыми мечами. А оставшихся в живых брали в рабство. Они пригоняли через пустыню тысячи черных рабов, прошедших по раскаленному песку за их верблюдами длинный путь от берегов зеленого Нигера. Черные рабы пасли скот и делали большие щиты, черные рабы несли на потных спинах воду и волочили колючие ветки таллаха. А черные женщины рожали тоже черных детей. И не стало больше белых туарегов в голубых бурнусах. Сейчас туареги черные. Белыми остались только старые забытые боги.

А самолет все летит над Хоггаром. За круглым иллюминатором старенького «Дугласа» медленно уплывает назад Хоггар. Так же, как и месяц назад, медленно плывет он подо мной. Но теперь это уже не хаотическое нагромождение дантова ада. Теперь это не незнакомая настораживающая и пугающая мертвая пустыня. Розовеют в лучах восходящего солнца черные мрачные скалы. Светлеют между ними песчаные ущелья. В памяти встают знакомые очертания гор, и глаз привычно высматривает в каньонах-провалах гельты с живительными блестками воды. Уже не кажутся непонятными оспинами черные точки тамарисков. Уже не видятся безжизненными желтые равнины уэдов. Уже не вздрагиваешь и не хватаешься за фотоаппараты при слове «туареги». Туареги… Они остались там, внизу, лукавый Таула и старый плачущий Факи, черный рассказчик Шикула и гостеприимный хозяин Шакари, согнутый крестьянин Абдулла и маленький молчаливый кочевник, сидевший ночью у моего костра. Для меня они уже не сказочные голубые туареги с красочных красивых открыток, где они сфотографированы с устрашающими мечами, где их тело прикрыто большим щитом, а лица — черным тюрбаном, с открыток, где сахарское небо и бурнусы одинаково голубые. Это для скучающих туристов. Глядя на эти открытки, может сложиться унылое впечатление о том, что страшные загадочные туареги с утра до вечера позируют перед объективами, время от времени аккуратно снимая пылинки с халатов небесно-голубого цвета.

Но я-то видел их бурнусы! Какого они цвета? Да выгоревшего! Как солдатские гимнастерка или рубашки геологов.

Я просил показать мне туарегский меч. Но у туарегов нет мечей. Я просил показать мне туарегский щит. Но у туарегов нет щитов. Я не видел их. Зато я видел мотыги туарегов и их каналы, из которых они поят верблюдов и пальмы, детей и пшеницу, сады и картошку. Зато я видел четыреста гектаров пустыни, на которые земля принесена с гор в мешках. Четыреста гектаров земли, принесенной на худых мускулистых спинах! Зато я видел женщин, несущих ежедневно за многие километры тяжелые ветки сухого таллаха. Зато я видел, как плачет седой старик с библейским лицом, черный старик с белыми усами, нашедший воду. Зато я видел, как спят туареги, закопавшись в ледяной песок ночной Сахары. И я видел их ноги, ступающие по раскаленному добела песку. И я знаю, что вся жизнь этих людей в этом обездоленном краю — легенда. Легенда о вечных тружениках нашей планеты — Земли.

Он лежит у меня на столе, сухой пучок невзрачного пустынного такмезута. Я втягиваю его терпкий запах. И встают в памяти ночные костры из жаркого таллаха, черные в голубой дымке горы Хоггара, яркое южное небо с россыпями зеленеющих звезд, бесконечные просторы уэдов и холодный сухой воздух, летящий навстречу. И снова кожа не чувствует холода, а мышцы усталости. И снова хочется идти дальними дорогами, видеть над собой безоблачную синь и впереди — приближающиеся горизонты, слушать тихую песню сухого ветра, ощущать, как сила наполняет все клетки твоего тела, и думать о том, что эти короткие мгновения останутся навсегда в твоей душе как праздник, который всегда с тобой.

Почему праздник! Может быть, потому, что хоть на короткое мгновение удалось ощутить, что в мире, как прежде, есть страны, куда не ступала людская нога, где в солнечных рощах живут великаны и блещут в прозрачной воде жемчуга!

Может быть, нашему веку не хватает неоткрытых земель?

Может быть, слишком спокойны наши души, а нам нужны загадки и опасности?

Может быть. Кто знает…

Двенадцать провинций Эфиопии расположились на восточной окраине Африки. Эритрея дает Эфиопии просторный выход в воды Океании через Красное море. Жаркий, муссонный климат создал на ее территории сочный и многообразный растительный мир. Впадина Афар, прикрытая с севера грядой гор, — одно из самых жарких мест на земле. Плодородные саванны пересекаются дебрями сикомор, канделябрового молочая, веерных пальм, а по берегам рек стоят тесными рядами баобабы. Мохнатые, лесистые склоны гор опоясали страну почти замкнутым зеленым кольцом. Всюду видны фиолетовые пики вершин.

Здесь рождается Голубой Нил. Падая жемчужными каскадами из озера Тана, он уходит в раскаленные пески Судана и Египта, наливая плоды финиковых пальм медовым ароматом. Почти не тронутые человеком, саванны Эфиопии покрыты плодородным красноземом. Бесчисленные стада зебу, увязая в сочных травах, бродят по просторам прерий. Первозданная природа таит в себе огромные богатства ископаемых: золото, платину, медь, каменный уголь и нефть.

Древняя страна с многовековой культурой представляет большой интерес для этнографов, историков и археологов: ее культура словно замерла еще задолго до нашего летосчисления. И только в последние десятилетия сюда стала проникать буржуазная цивилизация.

Но эта цивилизация несла не только завоевания человеческой мысли, а и порабощение, разруху, колониализм.

В результате Эфиопия сложилась в государство с удивительно странными и подчас уродливыми формами социального устройства. Первобытнообщинный строй, не успев погибнуть под натиском феодализма, бытует рядом с возникшим капитализмом.

Страна с двадцатимиллионным народом (крестьяне, зарождающийся пролетариат и интеллигенция) составляет Амхарскую империю, руководимую императором. Национальный состав Эфиопии чрезвычайно многоязычен и пестр. Помимо пятнадцати основных наций, составляющих население страны, имеется множество мелких племен, говорящих на собственных языках и диалектах. Извечная борьба за существование и капиталистическая эксплуатация образовали здесь клубок общественных противоречий.

Трудно будет работать нашему, советскому, врачу в этой сложной обстановке, где приходится считаться с бытом, нравами, всеми особенностями социального строя и своеобразием природных условий. Во всем этом нужно разобраться, найти подход к людям, правильно и ясно передать им цели своей работы.

Советская больница Красного Креста расположилась в одном из лучших зданий Аддис-Абебы, любезно предоставленном нам эфиопским правительством. За бетонными стенами трехэтажного корпуса с широкими проемами окон стоит наша отечественная аппаратура новейших марок.

… В больнице тихо. Вот сестра переходит из палаты в палату, разнося медикаменты. По пути что-то говорит по-амхарски больному, и он послушно возвращается к своей кровати. На дверях висит стеклянная табличка с обычными русскими буквами: «Перевязочная». Пахнет эфиром, йодом и еще какими-то лекарствами. Дежурный врач останавливается в стеклянном холле стационара, подзывает к себе сестру, и они вместе обходят палаты.