Капиталистическая экономика в сущности очень похожа на Алису в Стране чудес, где надо очень быстро бежать, чтобы оставаться на месте, – уже предотвращение роста неравенства требует постоянных усилий. История свидетельствует о том, что, поскольку рыночная экономика не выработала экономического равенства, совместимого с демократией, всем демократиям пришлось «вмешаться» в дела рынка с целым рядом программ, имевших целью содействовать равенству и предотвращать рост неравенства (4).

За принудительным общественно финансируемым начальным и средним образованием последовали в девятнадцатом веке дешевые университеты на бесплатно предоставленной им земле. Гомстед-акт предоставил землю американцам, желавшим двинуться на Запад, не требуя от них за это платы. Железные дороги регулировались, чтобы помешать их собственникам использовать свое монопольное положение, снижая доходы потребителей из среднего класса. Позднее были введены антитрестовские законы, чтобы помешать другим типам монополистов осуществлять свою рыночную власть. Те и другие были капиталисты, действовавшие по правилам «выживания наиболее приспособленных», которых правительство намеренно ограничивало в применении этих правил. Затем последовало двадцатое столетие с прогрессивным подоходным налогом – богатые должны были платить больше, чем равную долю государственных расходов; выброшенным с работы было предоставлено страхование от безработицы; слишком старым для работы было предоставлено социальное обеспечение; вдовы и сироты получили финансовую помощь (AFDC). После Второй мировой войны был придуман закон о помощи военнослужащим, предоставивший бесплатное образование целому поколению американских мужчин. В 60-е гг. были гражданские права, война с бедностью и система социальных квот (affirmative action) в пользу меньшинств. В 70-е гг. были программы медицинского страхования для престарелых (Medicare) и для бедных (Medicaid). В результате всех этих усилий Соединенные Штаты все еще имеют очень неравное распределение дохода и богатства, но намного более равное распределение покупательной способности, чем если бы эти меры не были проведены.

Как видно из истории, средний класс создали демократические правительства, а вовсе не рынок (5). Такие программы, как закон о помощи военнослужащим и программа «Medicare», были очень ясным обращением демократии к тем, кто в то или иное время проигрывал в рыночной конкуренции. Эти программы говорили: как бы плохо ни обращался с вами капитализм, демократия на вашей стороне. Демократия обеспокоена экономическим неравенством, присущим капитализму, и стремится его уменьшить. Это сочетание сработало. Потенциальный конфликт между капиталистической властью и демократической властью был предотвращен.

После возникновения капитализма могли быть периоды, когда экономическое неравенство в какой-то степени возрастало, но в то время его не измеряли, и оно осталось неизвестным или, во всяком случае, спорным. С тех пор как стали получать точные данные, периодов резкого роста неравенства не было. Но теперь мы переживаем как раз такой период быстро растущего и широко известного экономического неравенства, с которым правительство решило ничего не делать. В такой ситуации одновременное существование двух различных систем власти никогда еще не подвергалось испытанию. Теперь это испытание происходит.

Использование политической власти для уменьшения рыночных неравенств – это образ действий, требующий тонкого чувства равновесия. Если отчуждать в виде налогов слишком большую долю дохода у тех, кто наживает его по правилам капитализма, и передавать ее другим в виде дохода, основанного не на их производственных усилиях, а на чем-то другом, то перестают действовать самые стимулы капитализма. Фирмы, у которых получается слишком большой разрыв между тем, что они платят, и тем, что они получают, просто перемещаются в другие места земного шара, где им не приходится нести высокие социальные расходы. Точно так же отдельные рабочие исчезают в подпольной экономике, где нет социальных затрат и где не платят налогов. Оба эти явления истощают поступления налогов, необходимые для оплаты программ перераспределения. Консерваторы правы, утверждая, что государственные меры социального обеспечения представляют собой чужеродные прививки на стволе капитализма. Неудивительно, что правые политические партии лишь нехотя приняли государство всеобщего благосостояния, полагая, что оно все же не так плохо, как полный социализм.

Конечно, главный вопрос в том, насколько правительство сможет помешать росту неравенства, прежде чем оно достигнет опасного предела. Это в некоторой степени зависит от того, какого рода налоги и расходы используются для ограничения разрыва в доходах. Можно собрать больше налогов, основывая налоговую систему не на доходе, а на потреблении, поскольку во втором случае от налогов освобождается инвестиционная деятельность, основная для производительности капитализма. Подобным образом, можно собрать больше налогов без отрицательного воздействия на механизмы экономического стимулирования, если эти налоги предназначаются для финансирования программ повышения квалификации, чем если они служат для оплаты программ прямой передачи доходов. В самом деле, индивид, получивший профессиональную подготовку, хотя и получил дар от правительства, но должен работать, чтобы воспользоваться этим даром. Напротив, передачи доходов позволяют индивидам эффективно избегать капиталистического процесса. Они получают, не внося никакого вклада.

Есть опыт стран вроде Швеции, где значительная масса дохода была перераспределена до того, как возникли проблемы стимуляции. Вероятно, государство всеобщего благосостояния могло бы развиваться еще долго в большинстве стран, если бы не проблемы престарелых и «второго поколения», описанные в главе 5. Но эти проблемы реальны, и государство всеобщего благосостояния отступает. В будущем оно не будет уже посредником между капитализмом и демократией. По мере того, как расширяется разрыв между верхом и низом общества, а средний слой его сужается, демократические правительства будут сталкиваться с серьезными проблемами неравной социально-экономической структуры, оставленными без внимания (6).

Демократия в смысле всеобщего голосования – очень новая общественная система; еще не доказано, что это самая «приспособленная» из имеющихся политических форм. Концепция демократии родилась очень давно в древних Афинах, но до возникновения демократии в Америке она применялась в весьма ограничительном смысле. В древних Афинах демократия не касалась женщин и большого числа мужчин – может быть, большинства мужчин, – которые были рабами. Древние Афины были, как мы бы их теперь назвали, эгалитарной аристократией. Это было не то, что мы теперь называем демократией.

Ясно, что даже в Америке «отцы-основатели» не имели в виду дать право голоса всем. Рабам и женщинам не разрешалось голосовать, и «отцы-основатели» рассчитывали, что штаты установят ограничения права голоса по имущественному положению, чего штаты, впрочем, никогда не сделали. Для введения всеобщей демократии понадобилась Гражданская война, уничтожившая рабство, и поправка к конституции, давшая избирательное право женщинам. Французская революция произошла примерно в то же время, что американская революция, но в большей части Европы, где земля имела большую ценность и давала политическую власть, демократия началась намного позже – в некоторых случаях не ранее конца девятнадцатого века; а всеобщее избирательное право – это совсем новое

Некоторые весьма успешные общества, известные из истории, существовали в течение тысячелетий с огромными неравенствами в распределении экономических ресурсов – таковы были Древний Египет, императорский Рим, классический Китай, государства инков и ацтеков. Но все эти общества имели политические и социальные идеологии, согласные с их экономическими реальностями. Ни одно из них не верило в равенство в каком бы то ни было смысле этого слова – ни теоретически, ни политически, ни социально, ни экономически. В Древнем Египте и Риме официальная идеология требовала весьма неравного раздела власти и экономических благ. В Древнем Риме большую часть населения составляли рабы, и официальная идеология полагала, что рабство подходит для людей с рабским психическим складом (7). Поскольку понятие о справедливости определяется социальным процессом, в котором главную роль играют сравнительные и нормативные референтные группы, то в древнем обществе рабство казалось справедливым и великим мыслителям, таким, как Аристотель, и самим воспитанным в этом обществе рабам (8). Политическая и экономическая сторона жизни были основаны на вере в одни и те же неравенства.