Вскоре подвернулся другой случай. Эд Большой предложил мне отправиться к Карлу Мартеллу.

— Отвезешь мое послание. В нем я требую компенсацию за нападения на мои владения на левом берегу Луары. Мартелл сейчас в Меце собирает армию для похода на саксов. Я уверен, что он постарается уладить этот вопрос мирным путем, не дожидаясь моего ответного нападения на Нейстрию, когда он будет далеко от нее, — сказал правитель Аквитании и объяснил, почему выбрал именно меня: — Это задание, конечно, не для человека твоего ранга, но мне надо, чтобы во время пира, на который тебя обязательно пригласят, ты «случайно» проболтался, что я заключил с Мунузой договор о военном союзе. Поскольку мажордому сообщат, что ты один из моих старших командиров, тебе должны поверить. Пусть думает, что я могу ударить не один, а второе нападение мавров подданные не простят ему.

Надо же, а я считал Эда Большого простаком, не способным придумать даже обходной маневр во время сражения. Хотя, вполне возможно, что кто-то, скорее всего, Сепп, подкинул ему эту идею.

41

Мажордом Карл Мартелл выглядел моложе своих сорока лет. Наверное, благодаря подвижности. Он даже сидеть спокойно не мог, дергался, будто скачет на лошади. Роста среднего, склонен к полноте, но еще не раскабанел. Темно-русые волосы на голове подстрижены под горшок. Лицо выбрито идеально, не то, что у большинства его помощников, хотя одет небрежно, даже рано утром туника и штаны из дорогих тканей были мятыми, точно спал них. Может, так и было. У богатых свои причуды. Темно-голубые глаза мажордома смотрели в глаза собеседника пристально, но коротко и только вначале, а потом избегали их. Наверное, из-за боязни разрушить сложившееся при первом взгляде впечатление. Не знаю, что увидел в моих глазах, на его пухловатом лице ничего не проявилось. Жестом приказал он передать привезенный папирус секретарю — тщедушному типу с узким заостренным лицом и такой же, птичьей, грудью. Послание выслушал равнодушно: кто-то там что-то написал…

— На словах ничего не передал? — спросил Карл Мартелл таким тоном, словно ему-то пофиг, но этикет надо соблюсти.

Меня это почему-то цепануло, поэтому ответил вопросом:

— А должен был?

Мажордом дернулся, будто лошадь по ним взбрыкнула, посмотрел мне в глаза еще раз и, скривив пухловатые губы в подобие улыбки, произнес как бы шутливо:

— Ты меня рассмешил! Пожалуй, возьму тебя на службу!

— Эд Большой ценит меня не только за шутки, поэтому останусь у него, — отказался я.

— А за что еще? — с искренним любопытством поинтересовался Карл Мартелл.

— За то, что спас ему жизнь под Суасоном и прочие мелочи, — ответил я.

— Под Суасоном? — переспросил он, задумался ненадолго и задал второй вопрос таким тоном, будто говорил о чем-то забавном: — Это не про тебя мне рассказывал Милон, что ты ограбил мой шатер?!

— Да там грабить нечего было! — в тон ему произнес я.

Карл Мартелл захохотал так, будто услышал что-то невероятно остроумное.

— Да, в то время с деньгами у меня было не очень! — вытерев выступившие от смеха слезы, весело признался он, после чего распорядился: — Ладно, иди отдыхай. Слуга отведет тебя и твоих людей в отведенную вам помещение в епископском доме, а вечером жду вас на пиру.

Я приехал в сопровождении шести лангобардов из, так сказать, первого призыва. Они были смелы и преданы лично мне. Отряд был достаточно большой, чтобы на нас не напала мелкая шайка разбойников, и достаточно мал, чтобы передвигаться быстро, делая восемьдесят-сто километров в день, иногда в потемках, чтобы не ночевать в лесу. И в Мец мы прибыли, когда городские ворота уже были закрыты. Я хотел обернуться по-быстрому и продолжить коротать сиесты с Лампагией.

Поскольку Мец сейчас столица Автсразии, епископ жил рядом с дворцовым комплексом — четырехэтажным и тремя большими двухэтажными зданиями, обнесенными каменной стеной высотой метра три с половиной — резиденцией нынешнего короля франков Теодориха Четвертого, четырнадцатилетнего чахоточного мальчика, который органичнее смотрелся бы с очками на переносице в библиотеке. К сожалению, ни очков, ни библиотек пока нет, так что бедолаге приходится изображать короля, делая то, что велит мажордом. Комнату — темное помещение длиной метра четыре и шириной два с половиной, в котором почти все пространство занимали деревянные нары, застеленные соломой, накрытой дерюгой — нам выделили на третьем этаже, где обычно живут слуги, но сейчас размещались воины из свиты Карла Мартелла. Двое были лангобардами, знакомыми моих спутников, поэтому нас приняли радушно.

Пир проходил в большом зале одного из двухэтажных домов. В центре короткой перекладины П-образного стола сидел Теодорих Четвертый. У меня сложилось впечатление, что король франков живет в коконе из мечтаний, и с реальностью соприкасаться не желает. Посоветовал бы ему продолжать в том же духе — и проживет долго и счастливо, потому что честолюбивого реалиста придушат по-тихому или не очень. По правую руку от него занимал место Карл Мартелл, по левую — Хугберт, правитель части Баварии, которую, можно сказать, получил из рук франков в прошлом году, потому что была отобрана дядей Гримоальдом Вторым, который хотел быть единственным герцогом всей территории. Теперь «полугерцог», чем-то похожий на короля франков, разве что старше на двадцать два года, покрепче здоровьем и посообразительней, отрабатывал должок — собирался принять участие в походе на саксов. Я сидел за правой перекладиной стола третьим от мажордома. То ли мои шутки понравились ему, то ли меня посадили так высоко, как посла суверенного правителя, с которым не хотели ссориться в данный момент. Короткая перекладина стола ела с серебряной посуды, довольно громоздкой, чтобы, наверное, было тяжело прихватить ее с собой после застолья. Нижняя — из специально выдолбленных, овальных углублений в дубовой столешнице. Рабы приносили корзины с нарезанным, пшеничным хлебом хорошего качества, без песочка, и большие блюда с самым разным мясом, печеным и вареным, еще парящим, ставили их на стол, и каждый брал руками или ножом понравившиеся куски, клал в углубление и ел, громко чавкая и запивая красным вином, вполне приличным, которое три раба по зову наливали из больших глиняных кувшинов в кубки, серебряные в верхней части стола и медные в нижней. Еще два были готовы поднести медную миску с теплой водой и полотенце, чтобы помыть руки. Впрочем, пока эти двое стояли у стен без дела.

Кушать из углубления в столешнице мне было, конечно, не в диковинку, но и восторга не вызывало. Хорошо, хоть было чистое. Обычно я не выпендриваюсь, ем, как все, но тут решил показать Карлу Мартеллу и его окружению их культурный уровень. Тулузский двор тоже не блистал аристократизмом, но хотя бы ел из тарелок, пусть порой глиняных или деревянных. Бамбер подал мне серебряную вилку и столовый нож с серебряной рукояткой, и я приступил к трапезе. Гомон за столом сразу затих. Все, кроме приехавших со мной лангобардов, которые уже видели такое, пялились на меня, потому что им в диковинку было есть не руками. Даже король франков выглянул из своего кокона и уставился на меня с приоткрытым от удивления ртом. Я делал вид, что не замечаю повышенное внимание к себе, продолжал неторопливо насыщаться.

— И где тебя такому научили?! — насмешливо спросил Карл Мартелл.

— В Константинополе, — ответил я. — Там иногда встречаются благородные люди.

— Эти ромеи умудряются усложнить всё, что угодно! — презрительно произнес он, демонстративно взял большой кусок говядины рукой и вгрызся в мясо жадно, как голодный пёс.

Вслед за мажордомом вернулись к жратве и остальные.

Утолив голод, участники пира принялись болтать, разбившись на несколько групп по интересам. Я ждал удобный момент, чтобы сообщить о договоре между Эдом Большим и Мунузой. Сделать это надо было так, чтобы Карл Мартелл обязательно услышал. Пока не получалось, потому что он что-то тихо перетирал с сидевшим справа ушастым типом, явно не военным, но и не священнослужителем. Наверное, мажордом королевского мажордома. При этом умудрялся слышать и то, о чем говорили по соседству, вставлял иногда слово-два. Сидевшие напротив меня заспорили о том, с кем тяжелее воевать — саксами, которые теперь прячутся в лесах, избегают прямых столкновений, предпочитая засады, или маврами, легкая и быстрая конница которых засыпает врага стрелами с дальней дистанции, оставаясь неуязвимой.