Максим даже и не понял, не осознал, каким образом Егор смог уговорить оставить его. Уже отойдя от ложбины на приличное расстояние, он словно очнулся от гипноза. «Да как же это я? – оторопело остановился он. – Что же это я? Зачем он попросил оставить ему пистолет? Стоп! Неужели?..» – Смутная догадка молнией пронзила ум, и тут же, словно знаменуя эту мысль, сзади хлопнул одинокий пистолетный выстрел, затем еще один и еще…… В ответ ударили из автоматов. Несколько кинжальных очередей уверенно заглушили сиротливые хлопки, и спустя минуту все стихло.

Все это время, пока вдали шла перестрелка, Максим сидел на земле, опустив голову: «Зачем все это? Зачем все эти усилия? Столько всего пережить, а ради чего? А может быть, это кара? Тогда за что? Я слишком молод, чтобы столько нагрешить. Люди проживают жизни, и с ними ничего подобного не случается. Зачем он так поступил со мной? Ради чего я его спасал? Чтобы потом он спас меня? Смысл? Тупик какой-то.… Боже, как я устал от этих вопросов».

Когда Максим вернулся в ложбину, Егора там уже не было, лишь его истерзанное и обезглавленное тело безвольно лежало в большой бурой луже. Вокруг видны были следы его последних минут. Так умереть не каждому дано, Егор был героем, только кому нужны его подвиги? Кому вообще нужны подвиги? Наверное, самим героям, для того чтобы расти и становиться чище, ведь каждый их поступок – это своего рода ступенька в бесконечную даль под названием Вечность.

Вытащив из ножен штык-нож, Максим встал на колени и с силой вонзил клинок в землю. Войдя в почву совсем немного, штык уперся в гранит. Исковыряв всю ложбину, Максим понял, что похоронить тело Егора ему не удастся. Он бессильно опустился на землю. Немного отдышавшись, он бросил взгляд на то, что еще недавно было Егором Чайкой, и новая мысль оживила начинающий отключаться мозг. Вокруг было много камней, и Максим решил закрыть ими изувеченное тело. Закончив свою скорбную работу, он немного постоял над этой неуклюжей грудой и, резко развернувшись, уверенными шагами зашагал в сторону Макавы.

«Я вернусь к тебе, Егор. Мы вернемся к тебе, ты не останешься здесь. Я тебе это обещаю!»

Потрепанный, видавший виды зеленый грузовик с деревянными бортами, поднимая вокруг себя невероятные пыльные облака, медленно полз по петлявшей между выжженными сопками узкой грунтовой дороге. В обшарпанной кабине рядом с водителем, пузатым загорелым дядькой в выцветшей майке и промасленных штанах, сидел парень, возраст которого внешне определить было сложно. «Глаза вроде молодые, – косясь на молчаливого спутника, думал водитель, – но какие-то прозрачные они у него, такие у стариков бывают, да седой вон весь».

Серьезное лицо попутчика сплошь было изрезано густой сеткой преждевременных морщин, а глубокий шрам, наискосок пересекавший высокий лоб, придавал ему вид бывалого и мужественного человека.

Когда из-за сопок показалось море, величаво накатывающее на пустынный песчаный берег свои вспененные барашки, парень заметно оживился.

– Ты шо, первый раз море увидав? – весело подмигнул ему водитель.

– Да, впервые, – коротко ответил Максим, пристально глядя сквозь пыльное лобовое стекло. – Красивое оно, а вы – счастливые люди, каждый день его видите.

– Тю! – искренне удивился водитель. – Та мы же его и не замечаем, шо есть оно, шо его нет. Бывает, лето проходит, а ты еще и не скупался.

– Неужели? – искренне удивился Максим.

– Та когда же нам на него любоваться? Столько дел та забот,… – выдохнул водитель. Его южный говорок приятно ложился на слух.

– Да, наверное, дела, заботы – это, конечно же, важнее, чем море, – усмехнулся половиной лица Максим, собрав вокруг глаза плотную сетку морщин. – Слышь, друг, где у вас тут… кладбище?

Водитель, округлив глаза, осторожно покосился на странноватого парня:

– Тебе-то оно зачем, паря?

– У меня там друг должен быть похоронен, мы служили вместе.

– Это кто ж такой? Я тут всех знаю, – полюбопытствовал водитель.

– Чайка.

– Это Егорка? Та ты шо, с ним вместе служил? От это да! – от удивления присвистнул водитель. – Всем поселком его хоронили, народу было-о – тьма! Из района целая делегация прибыла, сам военком приезжал, такую речь толкнул! Геройски, говорит, погиб ваш земляк, можете им гордиться. А батя Егорки-то, еле его удержали: вскройте, говорит, цинк, хочу на сына в последний раз взглянуть, а военком ему орден Егоркин сует; тот вырвался, схватил орден, да и швырнет его прямо в пустую могилу….

– Как он? – перебил увлекшегося рассказом водителя Максим.

– Кто, военком?

– Нет, отец Егора.

– А-а-а! – протянул водитель. – Егорыч-то? Поначалу тяжко было, чуть было не спился мужик, два раза его дед Степан из петли вынимал, сутками его караулил; думали все, пропал человек, не выдержит горя. А потом словно замолил его кто, как чудо какое-то спустилось. Прислали в наш поселок училку новую, сразу после института, молода-молода, Надеждой зовут, сирота полная, из детдомовских, как оказалось. А у Егорыча как раз совсем худо, дед Степан от него не отходил; ну дак вот, как только она про него узнала, сразу к нему и пришла, будто Ангел с небес спустился. Соседи сказывают, он как ее увидал, сразу в себя пришел, словно душа его вернулась в тело. Говаривают, – понизил голос шофер, – будто Надежда эта один в один лицом на его жену-покойницу схожа. Через годок они и поженились. С тех пор Егорыч словно ожил, да и от вина отошел напрочь. Во дела-то! А еще бабы треплют, – почти зашептал он, – шо это Егорка бате с небес ее прислал. Не от мира он был, ох, не от мира.… Хотя я в это особо не верю.

– А зря не веришь, – вновь перебил водителя Максим. – Таких людей, как Егор, можно жизнь прожить, и не одну, и ни разу не встретить, и даже к ним не приблизиться. Редко, очень редко небо посылает на землю такие души. А то, что он не от мира сего, это правда. Егор не слишком заморачивался внешними картинами, он жил внутри себя, туда мало кто заглянуть способен, он – И Н Т Р О В Е Р Т.

Шофер открыл было рот, чтобы что-то сказать, но, не найдя нужных слов, лишь удивленно посмотрел на молодого ветерана: «Чудаковатый он какой-то».

А тем временем машина подъехала к покосившемуся и проржавевшему во многих местах дорожному знаку с надписью «пос. РЫБНЫЙ ПУТЬ».

– Останови-ка мне здесь, дружище, пройдусь по берегу, – попросил водителя Максим. – И подскажи пожалуйста, в каком доме жил Егор?

– Тут совсем рядом, – плавно остановив грузовик, сказал водитель, – выйдешь на берег и пойдешь в сторону поселка, пройдешь маслиновую рощицу, и слева будет второй дом, не заблудишься.

– Спасибо тебе. – Максим спрыгнул на землю и вмиг был окутан нагнавшим машину серым облаком. Зажмурившись, он попытался улыбнуться.

– Пожалуйста, – высунув небритое лицо в пассажирское окно, сказал водитель и добавил: – А кладбище за поселком, на горке. Егора там сразу найдешь, он со стороны моря лежит, у обрыва, большой у него памятник, мраморный, таких там больше нет. Через год после похорон кто-то поставил, до сих пор непонятно кто. …Ну, как говорится, бывай здоров, ветеран!

– И тебе не хворать, – сказал Максим и помахал отъезжающей от него машине вслед.

Когда грузовик окончательно растворился вдали, унеся с собой шум мотора и серую пылевую дымку, Максима ласково и очень гостеприимно окружила теплая южная тишина. После трех суток, проведенных в дороге, он наконец расслабился. Вот благодать-то!

Где-то в высохшей траве приятно стрекотали кузнечики, мимо пролетели, сидя друг на друге, две большущие стрекозы, а вдалеке над морем грациозно парили чайки, высматривая в синих глубинах свою зазевавшуюся добычу.

Максим не спеша подошел к покосившемуся знаку и попробовал его поправить. Постояв пару секунд в вертикальном положении, тот вновь завалился набок. Отыскав неподалеку несколько булыжников, Максим вновь выровнял дорожный знак и обложил основание штока камнями. Теперь знак стоял идеально ровно. Так-то будет лучше. Вырвав из растрескавшейся земли пучок сухого ковыля, Максим стер с названия поселка налипшую за долгие годы грязь. Внимательно оглядев приведенную в порядок конструкцию, он улыбнулся: «И даже у рыбы есть свой путь».