Пройдя мимо стадиона к реке, спецназовец выбрался к Старой Веже — восьмигранной, зауженной кверху кирпичной башне. Скорей всего, пожарной каланче прошлого века, когда ни стадиона не существовало, ни моста через Южный Буг, а местные барышни воздыхали, мечтая поблистать на петербургских балах.

У самой башни Иван остановился, бездумно следя за течением. Полноводная река вскрылась на днях, прорыхлевший лед сошел, глыбясь у бетонных быков и даже забираясь на берег, а теперь течение несло лишь обломки ноздреватых льдинок, да муть, отстоявшуюся за зиму.

Припадая на палочку, спецназовец обошел Старую Вежу и вытащил книгу в белой обложке — вещественный пароль. Подняв толстую трость, будто отирая подбородок обратной стороной ладони, он вдавил незаметную кнопочку на рукоятке, и негромко пробормотал:

— На месте. Конец связи.

Докладывая, он смотрел за реку, на острую крышу лодочной станции — по губам не прочтешь, да и направленный микрофон не возьмет. Полная секретность.

Минут через пять Иван Третий настолько вжился в роль, что начал брюзгливо ворчать:

— Ну, и где она ходит? Шестой час уже! Мне что тут, до утра торчать?

Минут через пятнадцать рукоятка завибрировала.

— Пятый на связи. Прием.

— Пятый, отбой, — сказала рация голосом Иванова. — Третья ушла, бросив машину под мостом. То ли почуяла нас, то ли мы что-то упустили.

— Вас понял, — вздохнул Иван Третий. Так он и не свиделся с Третьей… Почти что тезка.

Артистично кряхтя, спецназовец поплелся обратно, проклиная стариковские ужимки. Тут идти-то, минут пять от силы! А ему шкандыбать и шкандыбать…

«Старость не радость, — подумал Иван уныло. — Это точно!»

Вечер того же дня

Эфиопия, Огаден

Ершов усмехнулся, вспомнив, как он переживал в Джибути, глядя на лоснящиеся зеленые бока «Т-55» и «Т-64» — они резко выделялись в здешней полупустыне. Гусеничные мишени.

Ничего… Трех дней хватило, чтобы танки занесло красной пылью. Приспособились!

Огаден выглядел чуть веселее Сомали — засушливое плато, вздыбленное голыми холмами или покрытое зарослями кустарника в два человеческих роста вышиной. Правда, сейчас темно, как под одеялом — и так же жарко. Ни глубоких долин не видать, ни горных кряжей — всё затянула ночная чернота.

Самое время передохнуть, посидеть у костра… Дневной зной спадает, а, главное, не жарит с небес безжалостное солнце. Загар — это самое начало, потом всё лицо в язвах…

«Солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья!» Только не здесь. В горах вода закипала при восьмидесяти, и пить ее чревато — того и смотри, подхватишь амебную дизентерию. Дристать будешь, пока не усохнешь, а потом твою мумию похоронят. С почестями.

Григорий обошел стороной остывающий танк — в полдень на броне можно яичницу жарить — и остановился на сыпучем бережку безводной речки. Скоро начнется сезон дождей, и русло переполнится мутной влагой. И понесется гремучий поток, ворочая камни, разливаясь, затягивая простор маревом испарений… Дороги размякнут, и даже танки увязнут в месиве. Ну, до осадков еще дожить надо.

Капитан подставил саднившее лицо ветерку, задувшему с востока. Туда, в сторону утренней зари, сходятся иссохшие горы и безрадостные равнины, вытягиваясь Африканским Рогом, а у его острия разлегся остров Сокотра, заросший алоэ.

Не теми крошечными кустиками с мягкими колючками, что наливаются целебным соком на подоконнике у тети Даши, довольствуясь цветочными горшками, а великанскими кустищами, выше любого баскетболиста. БДК «50 лет шефства ВЛКСМ» сейчас на Сокотре — морская пехота обустраивается на новом месте…

Ершов улыбнулся причудливой траектории мысли.

Навести порядок в Могадишо оказалось куда легче, чем в Бербере или Хургейсе. Наверное, разгадка пришла с просторов Индийского океана. Сомалийских солдат, верных режиму Сиада Барре, пугали, как и всех, авианалеты или танковые атаки, но они просто трепетали, глядючи на советские крейсера.

А уж когда к берегу подошел БДК, открывая носовые раздвижные ворота, и по десантной аппарели скатились бэтээры с лихими морпехами, их проняло до самых сфинктеров.

В тот же день шейх Моктар Мохамед Хусейн триумфально въехал в Могадишо на броне кубинского «Т-55». Он катался по городу, поднимал дух, звал к единству — совершал ритуальные камлания, положенные любому президенту-марионетке.

А на Смоленской и Старой площадях в Москве повеселели и подуспокоились: ситуация под контролем. Конечно, всегда может найтись кукловод побогаче — возьмет, да и перекупит их сомалийского Буратинку. Ну, а героический советский военно-морской флот на что? Базы в Могадишо, Бербере, Кисмайо и Дафете — сила это или не сила? Силища! А героическая советская авиация? Между прочим, взлетно-посадочная полоса 05/23 в Бербере — самая длинная в Африке![1]Экипажи «Ту-95РЦ»[2] чувствуют себя там очень даже хорошо.

Ну, а в крайнем случае одну ученую обезьянку всегда можно заменить другой, более покладистой. Моктара скоропостижно уволить, а вакансию заполнить… Да хотя бы тем же Самантаром, который Мохамед Али. Командовал человек армией, смекнул, что «Афвейне»[3]скоро заткнут — и призвал солдат не стрелять в народ. Сам сообразил или ему подсказали, не важно. Главное, что ерзает сейчас в мягком кресле вице-президента. Надо будет — подсадят чуть повыше. И кубинские товарищи на подхвате, верные интернациональному долгу…

— Грего! — донеслось от ближнего костра. — Хватит виражи закладывать! Давай к нам!

— Иду! — откликнулся Ершов, узнавая певучий голос Мануэля.

Мануэль Рохас Гарсия, летчик-истребитель, «разучивал сальсу» на вертолете «Ми-8». Не сидеть же без дела, поджидая «балалайку»! Так небрежно, по-свойски, летуны прозывали «МиГ-21». Но могли и вызвериться, если услышат подобное сравнение от «рожденных ползать». Небожители, мать их…

У огня сгрудилось всё звено майора Кортеса — капитан Гарсия, старлей Рауль Видаль, лейтенант Эладио Кампос. На железной решетке шипело и скворчало мясо антилопы, нарезанное полосками.

— Ола, Грего! — по-голливудски сверкнул зубами майор.

— Ола, Бенинго, — Григорий уселся на пустой снарядный ящик. — Шашлычком балуетесь?

— Подарок от Сиада Барре! — хохотнул Кортес. — Эти mariconos артналет устроили, лупили по саванне, как законченные pingas! И дикдику прилетело — голову осколком сняло напрочь! Ну, не пропадать же тушке…

— Горячо поддерживаю и одобряю, — ухмыльнулся Ершов.

Прислушавшись, он различил звук работающего мотора. Натужное ворчанье близилось, а вот и лучи фар запрыгали по колючим кустам. Поднимая облако оранжевой пыли, затормозил «УАЗик», прозванный «козликом» за прыгучесть.

Григорий тут же поднялся — дверцей «козлика» хлопнул генерал армии Петров. Василий Иванович был мужиком толковым и в штабах не отсиживался — его, как и Очоа, тянуло на передовую.

— Здравия желаю, товарищ генерал!

— А-а, капитан… — Петров пожал протянутую руку, и кивнул кубинцам, отдававшим ему честь. — Да садитесь, товарищи бойцы, чего вскочили? Отбой скоро. — присев рядом с Ершовым, он уперся руками в колени. — Вертолетчики есть?

— Я! — отозвался Мануэль. — Осваиваю «Ми-8».

— Разведка у нас хромает, — генерал хлопнул ладонями по коленям, выбивая пыль. — Мы, считай, вышли к перевалу Марда. Займем его — и Харэр наш, а куда бить? Вот-вот запустят спутник оптико-электронной разведки… — он призадумался, морща лоб. — Помню, что «Космос», а номер… По-моему, 964. Всю Эфиопию заснимет, вместе с Сомали! А пока… А пока надо слетать за чертов хребет, покрутиться на вертолете — и высадить пару наблюдателей на гору. С рацией, с палаткой, с биноклями…

— Слетаем, камарада хенераль! — осклабился Гарсия.

— А я тогда понаблюдаю, — вызвался Ершов.

— Добро! — кивнул Петров и ухмыльнулся. — Ну, угощайте! Я ж не зря подсаживался…

«Ми-8» летел между отвесными скалистыми кручами, и свистящий рокот турбин гулял рикошетом. Вертолет качало, будто на волнах, и Юдин завопил, скалясь: