— Елена Ливен… — медленно проговорил Олейник, словно пробуя имя на вкус. — Ну, шо ж, операция «Новус» накрылась?

— Или только началась! — фыркнула Исаева. — Знаете, меня не покидало ощущение, что я нахожусь на премьере любительского спектакля, а ставят отсебятину по мотивам «Ошибки резидента».

— А вы молодец, Мариночка, — одобрительно кивнул Борис Семенович. — У этой дамочки двойное, если не тройное дно!

— Или она не врала нам! — настоял Олейник на своей версии, задетый за профессиональные струнки. Как бы товарищи не подумали, что он купился на откровенность перебежчицы…

— Тоже вариант, — миролюбиво кивнул Иванов, и спохватился: — Ох, Мариночка, забыл совсем! Есть новости о Григории Ершове.

— Что с ним? — насторожилась Марина. — Гриша ведь где-то в Африке… Он жив хоть?

— Жив, жив! — заторопился генерал-лейтенант. — Ранен тяжело, но жив. Его из Эфиопии переправили на самолете, сейчас лежит в госпитале Бурденко.

Исаева ощущала в эти вялотекущие мгновения ледяной холод и неприятную смесь из бессилия и растерянности. Но бойцовский характер брал свое — в размякшей слабости кристаллизовалась решимость.

— Товарищ генерал-лейтенант…

— Ну, разумеется, Марина, — мягко сказал Иванов, не дослушав. — Николаевский аэропорт ближе всего. Передавай Грише привет!

Вторник, 23 марта. Утро

Гавана, набережная Малекон

Набережная Малекон — это то самое «масло масляное», от которого истинных филологов корежит, как вампиров на солнце. Малекон по-испански и есть «набережная». Ну, или «мол», на худой конец.

На добропорядочных официальных планах эта широкая эспланада у лукоморья Гаванской бухты зовется Авенида де Масео. Но ни одному кубинцу и в голову не придет так называть их любимый Малекон! Здесь назначают свидания, здесь воркуют парочки, уминая широчайший парапет, а народ постарше фланирует, любуясь потрясающими закатами.

Вакарчук вертел головой, переводя взгляд с обшарпанной старины Ведадо на синий простор Атлантики, и обратно. Чак смотрел вперед, на фортецию Сан-Сальвадор, безразличный к красотам. А вот полковник Воронин был «на нерве».

«Мундир бы ему точно подошел, — лениво подумал Степан. — Ну, или строгий черный костюм, как у «…других официальных лиц».

Однако Николай Иванович, осмугленный солнцем, выступал в белых штанах и в того же молочного цвета рубашке-гуайябере, походя на богатенького туриста или партийного функционера, удалившегося от дел.

— Николай Иваныч, — проворчал «Стивен Вакар», — да говорите уже, чего изводиться-то…

— Что, так заметно? — вымученно улыбнулся полковник.

— Есть маленько…

— Ладно, — крякнул Воронин. — В прошлом году я летал в Москву, было закрытое совещание в ПГУ. В повестке дня стоял один вопрос, но весьма интересный… Пожалуй, еще одно отступление. Слушая радио или читая газеты, люди часто негодуют на всяких президентов или премьеров — вот, дескать, опять безобразия учинили! То войну затеят, то переворот, то еще чего. А ведь даже президент Штатов всего лишь кукла, которую дергают за веревочки те, кто и есть подлинная власть. Главные буржуины, так сказать. Ротшильды, Барухи, Рокфеллеры, Морганы, Виндзоры… Вдумайтесь только — девяносто процентов всех богатств мира принадлежат нескольким десяткам семей! Это они развязывают войны, свергают неугодных им правителей или назначают президентов. Конечно, случаются и сбои — назначенец вдруг начинает «вести себя», поступать вопреки хозяевам. Тогда его убирают. Как Рузвельта, как Кеннеди. И что толку от разведки, если мы не в курсе планов истинных владык западного мира? Вот этот самый вопрос мы и обсуждали в Ясенево прошлой осенью. Разработали мероприятия, назначили ответственных, призвали инициативу… того… проявлять. А тут такое дело… — он смолк, приблизившись к компании белозубой молодежи, отплясывавших сальсу под гитары и барабан. Особенно полуголый негр старался — лупил по истертому бонго, зажав его между икрами ног, самозабвенно. — А тут такое дело — на прошлой неделе шторм разгулялся, и пограничный катер приволок в Сантьяго-де-Куба потрепанную яхту. А на ней — два трупа. Белого американца и мексиканца. Похоже, янки вытащил мексиканца, но тот истек кровью — акула вырвала ему полбедра и прокусила бок. Однако, именно он был капитаном, потому как белый не справился с парусом — затянул не тот узел. Хватило порыва ветра, чтобы гик отвязался — и с маху разбил янки голову. Никто пока не знает о случившемся, мы всё засекретили наглухо. Американец — это Брайен Уортхолл, бизнесмен средней руки, «стоит» двенадцать миллионов долларов. А мексиканец — его охранник, помощник и так далее. Зовут Мануэль Бака…

— Вы хотите, — заговорил по-испански Призрак Медведя, — чтобы мы обратились в этих двух и заняли их место?

— Да! — облегченно выдохнул полковник. — Но это строго добровольно. Я не могу вам приказывать, просто… Шанс выпадает редчайший! У мистера Уортхолла нет детей, он не женат, да еще и сирота. Подчиненные видят его редко. Конечно, придется немного… э-э… перелепить лицо. Ну, там, шрам оставить на щеке… Ваш курносый нос, товарищ Вакарчук, выпрямить…

— Ох, и красавцем стану! — рассмеялся Степан.

— Вы что? — насторожился Воронин. — Согласны, что ли?

— А почему бы и нет? — небрежно пожал плечами Вакарчук. — Мое второе высшее — экономист. Уж как-нибудь разберусь с ихним бизнесом!

— Задача — не просто вести дела, — покачал головой полковник, — а разбогатеть! Сказочно разбогатеть, выйти в миллиардеры! Впрочем, даже огромное состояние еще не гарантия того, что вас допустят в круг приближенных «главных буржуинов». Ну, тут уж придется повертеться! В крайнем случае, есть способ заинтересовать Ротшильдов или Рокфеллеров, опасный способ…

— Разорить их? — ухмыльнулся Вакарчук.

— Ну-у… Это вряд ли. Никто толком не знает, сколько у тех же Ротшильдов заныкано миллиардов. Может, они и вовсе триллионеры уже! Но если перебежать дорогу «главным буржуинам», нанести им солидный убыток, то они сразу проявят к вам интерес — прикажут устранить конкурента. Но вам обязательно помогут! Товарищ Питовранов обещал направить толковых спецов, сведущих в бизнесе… — Николай Иванович смолк, недоверчиво глядя на Вакарчука: — Так вы что, правда, согласны?

— Ты как, Мануэль? — Степан поглядел на индейца. — Согласен?

— Си! — кивнул Чак.

— И я — си! — ухмыльнулся Вакарчук. — Всегда, знаете ли, мечтал побыть мистером Твистером. Вы только не сочтите меня за легкомысленного энтузиаста. Просто на мне столько грехов, что… — он махнул рукой. — Не замолишь! Но можно же и отработать долг.

Воронин впервые заулыбался.

— Тогда… Начинаем операцию «Сафари»!

— Начинаем! — Степан ощутил, как ветер, дувший с океана, наполняет его легкие тем лихим и бесшабашным неистовством, с каким шли на абордаж или поднимались в атаку.

— Хау, — хладнокровно обронил Чак, что означало: «Всё сказано, и говорить больше не о чем».

[1] Уменьшительная форма от Дитрих.

[2] Высший уровень секретности.

Среда, 24 марта. Десятый час утра

Московская область, «Заречье-6»

Покинув Белорусский вокзал, я еще толком не окунулся в московскую круговерть, а меня уже встречали — моргнула фарами знакомая «Чайка». Стильная машина стояла наособицу, отливая черным лаком да сверкая хромом, словно барин во фраке и цилиндре среди простолюдинов — мелких «Запорожцев», раздобревших «Волг», глазастых «Жигулей».

«Начинается…» — подумалось обреченно.

Ромуальдыч крепко пожал мою руку, с ворчаньем обронив: «Вытащим, если что…», и полез я на заднее сиденье лимузина, скрипя тисненой кожей. В салоне пахло, как тогда, в парке Горького — куревом и одеколоном «Шипр». По-моему, и офицеры впереди сидели те же, что и месяц назад. Прикрепили ко мне, вот и сидят. Бдят.

Тот, что справа — белобрысый, нос сапожком — обернулся и молча, по-приятельски кивнул. Водитель лишь глянул в зеркальце — серые глаза блеснули любопытством. Вырулив со стоянки, он плавно, умеючи разогнал «Чайку».