— Сейчас… — Умар вытянул тангетку рации, и забубнил, вызывая Первого.

Всем скопом мы спустились и вышли по другую сторону 1-го суперфосфатного, где снежные наносы мешались с ядовито-желтыми наметами серы. Невдалеке фырчали два БТР, сквозь гул и шип пробивались очереди и одиночные. Рита тихонечко ойкала и жалась ко мне, а я стоял под голубым небом и ярким солнцем, и каждой клеточкой впитывал мгновения счастья.

Вдали, за градирнями, черной тенью скользнул длиннотелый, распластанный «ЗиЛ-114», и пропал, сливаясь с темным ельником.

Глава 7.

Среда, 26 января. Послеполуденный намаз

Багдад, Каср ар-Рихаб

Худой «Боинг-727», рейсом из Бейрута, недолго кружил над безрадостными барханами — лениво валясь на крыло и разморено пошевеливая закрылками, потянул к аэропорту Эль-Мутана. В иллюминатор косо вплыл Багдад — пустынного цвета россыпь кубиков, куполов и штырей, кое-где заляпанная зеленой пеной.

«В Багдаде все спокойно!» — припомнила Исаева.

Заунывный хамсин, удушающая пыльная буря, подует не скоро, но в воздухе все равно висела легчайшая дымка, полупрозрачными лессировками пеленая город, придавая ему вид нездешний и сказочный.

Едва лайнер теранулся о бетонку, пуская дым из-под колес, пассажиры загомонили, славя Аллаха и хватая пожитки.

Марина колко усмехнулась, не боясь обидеть попутчиков — белоснежный хиджаб, расшитый мелким жемчугом, скрывал ее лицо до самых глаз, искусно подведенных по местному обычаю. Длинное воздушное платье в тон головной накидке скрывало девушку, позволяя любоваться лишь изящными ступнями, оплетенными модными босоножками.

Весь багаж Исаевой составляла дорогущая сумочка, а иной клади и не полагалось восточной принцессе. Держась прямо и гордо, девушка продефилировала к терминалу.

В гулких объемах аэропорта витал монотонный шумок, озвучивая многолюдное хождение и разноязыкий говор. Губы Марины снова дрогнули — жгучим арабам в своих «ночнушках»-галабийях и платках-игалях было достаточно видеть ее черные глаза… нет, лучше так — черные очи в разлете ресниц. Остальное похотливые бородачи додумывали сами, угадывая красу фигуры по извивам трепещущей ткани.

Ершова она углядела сразу. Одетый по-европейски, в традициях иракской верхушки, он сливался с местной мужицкой породой, такой же смуглый и черноусый. А карие глаза прятались за темными очками в серебристой оправе. Ага, встрепенулся…

Марина, дразня суженого, придала походке оттенок эротического танца, и Ершов сорвал очки, ширя глаза и ломая губы в восторженной улыбке.

— Ассаляму алейкум, Халид! — пропела «Роситу», памятуя, что на Востоке не одобряют мужчин, первыми обратившимся к девушке.

— Ва-алейкум ас-салям ва-рахмату-Ллах, ас-сайида Исаеф аль-мухтарама! — пылко, но почтительно ответствовал Григорий, сгибая шею в дозволенном поклоне, но не тая горящего взора.

— Уходим, — шепнула по-русски Марина, — а то на нас уже оглядываются!

— Не на нас, — залучился Ершов, — на тебя!

— Веди, любезник…

А снаружи-то, под выцветшим небом, далеко не знойно!

— Холодина какая! — поежилась Исаева, усаживаясь в машину. — Багдад называется…

— Плюс двенадцать с утра, — Ершов нырнул за руль, и с ходу покинул стоянку — мощный мотор рявкнул, подгоняя зализанный, словно обточенный ветром «Мазератти». Взгляд водителя то и дело соскальзывал на прекрасную пассажирку.

— На дорогу смотри! — заворчала Марина, переходя на деловитый тон. — Что с акцией, товарищ майор?

— Действуем по плану «Б», — сосредоточился «Халид».

— Подожди… Как?! — поразилась девушка. — Прямо сегодня?

— Так вышло, Марин, — стал оправдываться Ершов, излагая мысли отрывисто и скомкано. — Ахмад Хасан аль-Бакр верит нам полностью! Стоило мне упомянуть Саддама Хуссейна… Ну-у… — он качнул головой. — Зря я считал себя знатоком арабской ругани! Аль-Бакр так полоскал своего зама… Портовые грузчики из Адена покраснели бы! Нет, я его прекрасно понимаю. Саддам рулит всеми спецслужбами, и Ахмад Хасан боится его. Каждый день! Каждую ночь! Аль-Бакр сам предложил перенести акцию на сегодня. Через два часа он встречается во дворце Каср ар-Рихаб с вождями палестинцев. Присутствие Хуссейна строго обязательно. А наш Освальд, наш Гаврила Принцип — курд. Мало того, Аббас еще и шиит!

— Он молод? — негромко спросила Марина, водя глазами по изгородям песчаного цвета, над которыми выплескивались листья финиковых пальм.

— Тридцати нет, — молвил Григорий, непримиримо сжимая губы.

— Его убьют… — девушка словно размышляла над судьбой немного убийцы.

— Аббас — шахид! — чуть повысил голос майор. — Его мечта — умереть за веру, а если при этом еще и жизнь отнять у страшного врага… Главного врага! Ты бы видела, с какой детской радостью он смеялся, стоило мне передать ему спецпатроны — там в каждую пулю, помеченную зеленым, оружейник запрессовал по клыку свиньи!

— Да-а… — недобро усмехнулась Исаева. — Страшная месть! — она прищурилась, оценивая Гришину мужественность. Пожалуй, «товарищ майор» перерос спесивых брутальных мачо, обретя спокойную уверенность. Война выжигает лишнее. — Тогда… Не объяснишь ли, для чего здесь я? Зачем было мчаться из Тель-Авива в Бейрут, а оттуда — сюда? М-м?

Ершов насупился.

— Ты мне нужна! Аль-Бакр поклялся сделать меня советником, а затем и директором 5-го Управления в Спецбюро «Мухабарат»!

— Муха… Как?

— «Джихаз аль-мухабарат аль-амма», — произнес «Халид», словно зачитывая заклятие. — ГРУ, по-русски. А 5-е Управление — это контрразведка.

— Внушительно, — мягко улыбнулась Марина. — Андропов тебя сразу повысит до полковника. Только причем тут я?

Григорий смущенно засопел.

— Ну-у… Аль-Бакр обещал меня женить на принцессе из Дома Хашимитов, а я… Я сказал ему, что обручен с Мармарин из Ливана, и что она самая прекрасная девушка на свете, и… И тогда он велел звать тебя сюда.

— Договаривай, договаривай… — промурлыкала «Росита».

«Халид» капитулировал.

— Ну-у… Аль-Бакр хочет сыграть нашу свадьбу тут, в Багдаде, — промямлил он. — Сказал, что директору не место в холостяках…

— Останови машину, — потребовала девушка.

Удрученный «Халид» притормозил, и Марина поцеловала его. В угасшем взгляде Григи полыхнуло ошеломление.

— З-за что?.. — пролепетал он, касаясь щеки.

— Дурачок ты, Ершов. Трогай!

В просторном внутреннем дворе Каср ар-Рихаб, выложенном мраморной плиткой, и заставленном фаянсовыми вазонами с кустами роз, было людно. В узорчатой тени галереи, за тонкими резными колоннами, выше распускавшими каменные кружева, толпились гражданские в строгих суконных парах и при галстуках на западный манер, а на солнце кучковались военные — кто в полевой, а кто в парадной форме, обвешанные орденами.

Палестинцы изрядно нервничали, поглядывали трусовато, ощущая себя бедными родственниками, и жались посередке.

— Отведайте, Мармарин-ханум, — пророкотал вальяжный Аль-Бакр, протягивая крохотную тарелочку с ароматной пахлавой. — Французский вам ближе, чем арабский, м-м?

— Гораздо. Спасибо, — улыбнулась Марина, намечая ямочки. — Ваш язык я все равно освою, в нем слышится древняя певучесть… От тягучего зова муэдзинов у меня просто мурашки по коже! Только вот рано звать меня «ханум», я ведь еще не замужем.

— Эт-то дело поправимое! — посмеиваясь, президент Ирака зорко оглядел двор, и осекся. — А вот и наша мишень…

Девушка, щепетно держа липкую пахлаву, обернулась. Вокруг сухого фонтана шагал вразвалочку рослый усач в форменке цвета пустыни и в черном берете набекрень. Хищно улыбаясь, он сжимал зубами раскуренную гаванскую сигару. Саддам Хуссейн Абд аль-Маджид ат-Тикрити.

Откусив тающее во рту лакомство, Марина холодно подмечала малейшие детали — тупое самодовольство Саддама, его вялые и небрежные козыряния, цепкий и жадный взгляд, как у царедворца, что в шаге от заветного трона.