Бригада врачей заполнила широкий проход шумом и гамом, и ворвалась в МРТ-процедурную.
— Всё готово, — спешно доложил я главврачу. — Кто?
— Брежнев! — выдохнул доктор медицинских наук.
Скоков побелел, будто с холода, и я погрозил ему кулаком: эй, товарищ, больше жизни!
— Сюда Леонида Ильича, — и строго посмотрел на мнущийся консилиум. — Будете стажироваться, товарищи!
Товарищи неуверенно покивали.
На ходу вдевая руки в халат, вбежал начальник охраны Рябенко.
— Это не опасно? — резко спросил он, оглядывая величественный томограф, продолжавший ритмично отбивать звонкие удары.
— Нет, — обронил я и нарочито плавно уселся перед микроЭВМ.
Генеральный секретарь на носилках выглядел именно тем, кем был — пожилым человеком в крови. Пиджак с него содрали, и разорвали рубаху, затампонировав раны на груди и в боку.
Дрогнув, поднялись веки. В глазах, затуманенных мукой, проявилось узнавание. Хрипло упало:
— Ми-ша…
— Да, Леонид Ильич! — подскочил я. — Все в порядке, не волнуйтесь! Томограф испытан, он сразу покажет форму ран, характер, особенности…
— Ага… — вытолкнул генсек. — Закурю нескоро…
— Чувство юмора живо и здорово, — улыбнулся я с натугой, — а мясо зарастет! Ваня?
— Все готово!
Прикрепленные бережно переложили Брежнева на стол томографа.
— Ремень снять, — скомандовал я. — Убрать из карманов мелочь, часы долой.
— Чисто!
— Леонид Ильич, наденьте наушники, а то внутри шумно. Мы будем вам давать команды, а вы слушайтесь!
— Ладно… — прошелестел ответ.
Я подбежал к пульту, и упал на стул, мельком замечая Андропова, кивнувшего сначала мне, потом начохру.
— Не дышать… Дышите!
Врачи рывком склонились за моей спиной, изучая мутноватое изображение. Кто-то бубнил:
— Кость не задета… Раневой канал… Осколок!
— Так это что… В разрезе? С ума сойти…
— Гемоторакс совсем незначительный…
— Вижу, вижу… Товарищи, вижу!
— Коронарные сосуды целы!
Главврач выпрямился — и пожал Ивану руку. Скоков зарделся…
Томограф молчал, а медсестрички старательно оттирали кровь с гентри, с любопытством заглядывая в полость. Ваня обессилел настолько, что даже на девушек в белых халатиках не реагировал. Он сидел на подоконнике, привалясь к раме, и глядел за стекло, рассеивая внимание.
— А чего ты меня конструктором назвал? — слабо вытолкнул Скоков.
— А кого? — буркнул я.
— Ты хоть помнишь, сколько подсказок давал? — сощурился Иван, являя искру жизни. — И, если бы только по физике! Одни шиммирующие катушки чего стоят. Да мы без тебя еще год бы колупались! А ты — Иван Скоков, Иван Скоков…
— А что? — ухмыльнулся я. — Звучит! Иван Скоков, доктор технических наук, лауреат Ленинской и Государственной премий…
— Да ну тебя!
— Ладно, ладно! Доктор физико-математических наук…
— Щас как дам!
— О, воспрял телом! — мой тон сменился на серьезный. — Вань, главное, что этот томограф — наш, советский. А за меня ты не беспокойся, без славы не останусь…
В процедурную зашел Андропов, и Ваня моментально спрыгнул с подоконника. Кивнув ему, Ю Вэ сказал, малость нервничая:
— Операция прошла успешно. Миша… Мы тут посовещались с товарищами… В палату Леонида Ильича занесли телевизор и провели телефон. Надо бы и микроЭВМ установить… Возьмешься?
— Если договорюсь с деканом, — ухмыльнулся я, — чтобы с занятий пораньше отпускали!
— Декана беру на себя. А завтра с утра… — очки председателя КГБ блеснули на солнце. — Генеральная уборка!
Тот же день, чуть раньше
Вашингтон, Пенсильвания-авеню
Конец марта в Вашингтоне — знаковые дни. Природа давно уже проснулась — деревья пока голые, но вылезла на свет первая трава, пушистыми зелеными ковриками застилая газоны. Народ скидывает тяжелые теплые куртки, греясь на солнце — плюс пятнадцать! И тут начинает цвести сакура.
Скромные вишневые деревца, расплодившиеся по столице благословенных Штатов, за одну чудную ночь окутываются пышными невестиными облаками лепестков, и они будто плывут вдоль раскидистых авеню, теснятся на ужатых стритах, цепляются трепещущей фатой за корявые ветви.
Правда, первой зацветает магнолия, и уже розовые облака качаются ветром над тротуарами, истекая сладким кремовым ароматом…
«Ну, не застал».
Даунинг усмехнулся, жмурясь на солнце — на лужайке Белого дома вымахала старейшая магнолия. Сто пятьдесят лет назад деревце посадил Эндрю Джексон, седьмой президент Штатов, тот самый, что прославился драчливостью — сто раз стрелялся на дуэлях!
— Сэр, — почтительно напомнил вышколенный морпех в парадке, — мистер президент ожидает вас в солярии.
— Да, да, иду, — с готовностью закивал Джек.
Поднявшись на верхний этаж, недоступный для зевак, он толкнул дверь и вошел в светлую, залитую солнцем «Небесную комнату». М-да… Недаром президенты любят этот маленький «пентхауз» на крыше Белого дома! Вознесенный над суетой, солярий словно парил в потоках воздуха и света, даруя покой душе…
— О, неужто сам мистер Даунинг почтил нас своим вниманием! — услышал он ехидный голос Форда, и смутился.
— Простите, сэр, — неловко пробормотал Джек, и церемонно поклонился Первому Джентльмену. — Засмотрелся.
— Бывает, — ухмыльнулся президент. — Присаживайтесь.
Прохладно кивнув Киссинджеру, хихикавшему в кулачок, Даунинг уселся на пухлый диван.
Джеральд Форд после инаугурации, казалось, отдыхал. Словно истощив силы на выборах, взял тайм-аут. Никаких инициатив, ни одного громкого заявления. Глухо, как в танке.
Джека терзали смутные сомнения, что эта русская poslovitsa не совсем точно описывает ситуацию, но она нравилась ему своей брутальной выразительностью.
— Ну, что ж, джентльмены… — президент хлопнул себя по коленям. — Сразу пойду с козырей. Мистер Кириленко передал нам точные данные о предикторе! Теперь мы знаем, кто он, где живет… Не морщитесь, Джек! — рассмеялся он. — Да, это снова работа Вудроффа, но я чувствую за Фредом лишь горячее желание загладить былой грех. С этим двойником… М-да. Подставил он нас крепко, но… Вы же сами говорили, что этот… Максим Валцефф передавал точную, правдивую информацию, делился знанием будущего. О будущем… из будущего… Ну, лучше не гадать. Вы хотите что-то добавить, Джек?
— Да, сэр, — кивнул Даунинг. — В прошлом году — и в тайне от директора ЦРУ — я затеял небольшую операцию. Двое агентов попались КГБ — так и было задумано. А вот третий агент, вернее, агентесса, сама сдалась чекистам. Она русская по крови, но родилась и выросла в Америке. КГБ ее завербовал… Ну, не буду утомлять вас подробностями моей затеи. Главное в том, что наша мисс Бонд проникла в ту самую спецгруппу генерала Иванова, которая охотилась за предиктором, и вызнала кое-какую секретную информацию — то, что называется «послезнанием»…
— Например? — заерзал Генри Киссинджер.
— Например, землетрясение в Румынии. Оно случилось четвертого марта, но Чаушеску предупредили заранее — и в феврале началась эвакуация. А вот сегодняшнюю катастрофу предотвратить не удалось — на взлетной полосе аэропорта Лос-Родеос… это на Канарах… столкнулись два «Боинга-747». В компаниях «КЛМ» и «Пан-Ам» не поверили анонимным сообщениям, и… Пятьсот восемьдесят три человека погибли.
— Ужасно… — поежился Форд.
— Всё еще ужаснее, сэр. Русские предупредили о теракте в аэропорту Лас-Пальмас-де-Гран-Канария, но испанцы не вняли. В итоге террористы рванули бомбу в зале ожидания. Никого не убило, но администрация решила закрыть терминал, а все самолеты направлять в Лос-Родеос… Понимаете? Ну. Вот что стоило этим заносчивым кабальеро задержать боевиков? И не потребовалось бы запрещать полеты! А не было бы толчеи, не случилось бы и столкновения…
— Увы, джентльмены, — вздохнул Киссинджер, — частенько глупость человеческая оценивается в жизнях.
— Тем более, Генри! — президент шлепнул ладонью по низкому лакированному столику. — Тем более я прав в отношении этого… Мики! Мы тут поспорили немного… — он покрутил кистью, обращаясь к Даунингу, и выбрал суховатый тон: — Спасибо, Джек, вы меня окончательно убедили… сами не зная того. И вы не зря здесь. Этого Кириленко… Надо вытрясти из него всё! Любая мелочь может иметь значение. Вот только всякие тайные операции, вроде похищения Мики, я запрещаю! Цэрэушники опять подставились, испытывая на крепость охрану предиктора!
