Парторг, верный сталинец, недовольства не выразит — отнесется с пониманием к моему выбору. Теперь же…
А вот не буду я отнекиваться и увиливать! Напишу заявление! Еще и Суслова попрошу дать рекомендацию… И стану кандидатом в члены КПСС. Дадут мне два года испытательного сроку — и вручат партбилет. Уж я постараюсь…
И обойду судьбу.
— Миша, здравствуй! — навстречу мне шагнул Корнилий, взметывая черную рясу. — А я смотрю и думаю — ты или не ты?
— Он это, он! — посмеиваясь, я крепко пожал руку старцу.
— Слух прошел, будто американцы пожалуют…
— По мою душу, — усмешка у меня вышла кривой, хотя визит Форда волновал меня мало. — Сыграю роль старой пифии. Товарищ Брежнев от своих щедрот дарует презику три бесплатных ответа, а уж чего спросит Первый Джентльмен… — я пожал плечами.
— Бог тебе в помощь, — серьезно сказал монах-атеист, и перекрестил меня.
«Аминь!» — чуть не сорвалось с моих губ, но я устоял — в вопросах любви и веры лучше обойтись без шуточек…
Коридор наводнили сотрудники Секретной службы и КГБ вперемежку. Американцы тщательно ощупали и обнюхали каждый квадратный сантиметр стен, пола и потолка в моей рабочей комнате на предмет «жучков», а наши присматривали.
Я в это время подбирал себе одежду помешковатей, чтобы скрыть фигуру. Парик а ля хиппи уже украсил голову, как орлиные перья — воина ирокезов, а знаменитая нашлепка придала хищную горбинку моему безупречно прямому носу. Очки довершили старый новый образ — чуть затемненные очки искажали цвет и разрез глаз, зрительно их увеличивая.
Генерал Руденко заглянул, присвистнул, и показал большой палец.
— Ваш выход!
Сутулясь, удерживая на лице отрешенность, как и подобает пророкам, я прошел в рабочую комнату. Оттуда все вынесли — и комп, и принтер, и шкаф с бумагами. Оставили лишь стол, да пару стульев. Тяжелые гардины задернули дневной свет, напуская сумраку, за что штатовцам стоило вынести благодарность — полумрак сгладит издержки грима.
Заняв стул, я сложил руки на груди, и подумал, что смахиваю на Лидочку из «Наваждения» — когда она хмурит брови в стиле Вольфа Мессинга, и грозно роняет: «Входите!»
А вот и Шурик…
Дверь отворилась, впуская вальяжного мужчину средних лет, в безукоризненном костюме. Обшарив комнату смятенным взглядом, он через силу улыбнулся.
— Хэллоу!
— Здравствуйте, мистер президент, — заговорил я в неторопливой манере Сталина, копируя голос вождя. Правда, по-английски акцент солнечной Грузии не давался, но повадкам зачем перевод?
— Присаживайтесь, — я плавно повел рукой, воображая, что в пальцах у меня погасшая трубка.
Форд уселся напротив и сложил руки на столе.
— Наверное… — затянул он, успокаивая нервы. — Наверное, именно вас или ваших коллег я должен поблагодарить за удачные выборы?
— О, мистер президент, — скупо улыбнулся я, уходя от прямого ответа, — вы тоже приложили достаточно усилий.
— Так вы — Миха? — прямо спросил мой визави.
— Это первый вопрос? — вкрадчиво произнес я.
— Нет-нет! — президент США покрутил шеей, словно галстук жал, и осклабился. — Вопрос номер один. Возможен ли мой третий срок?
— Сэр, — улыбнулся я. — Вы уже изменили будущее — стали президентом вместо Джимми Картера, — и теперь в этом нет предопределенности. Но и точного знания — тоже. Чтобы вас избрали в третий раз подряд… Ну, тут задачка в два действия. В первом вы должны очень понравиться американцам. Сотрудничайте с СССР, чтобы поднять уровень жизни в США — и выборщики отдадут вам голоса избирателей! Но тут есть одна тонкость. Если заодно не ублажите конгрессменов, сенаторов и их спонсоров, задачку не решить. Ведь во втором действии нужно будет убрать помеху — отменить статью Конституции. Да-да, ту самую, что ограничивает президентство двумя сроками. Ну-у… Четыре года у вас есть, так почему бы не попытаться? Потребуются наши рекомендации — дадим, — я тонко улыбнулся: — Оплата через Госбанк.
Джеральд задумчиво кивнул, и встрепенулся, отвлекаясь от мечты догнать и перегнать Рузвельта.
— Грозит ли Америке опасная катастрофа, пока я в Белом доме?
— Да, мистер президент, — мое лицо приняло постный вид. — В семьдесят девятом году, двадцать восьмого марта произойдет радиационная авария на АЭС «Три-Майл-Айленд». Расплавится половина активной зоны реактора на втором энергоблоке. Правда, основные потери понесет ваша атомная промышленность — почтенная публика до того напугается, что после ЧП ни одна станция не будет введена в строй. Кстати, вот вам бесплатная рекомендация: примите меры — и спасете атомную энергетику США. И еще один момент — советский обогащенный уран в двенадцать раз дешевле! Улавливаете разницу?
— Да уж… — промычал Форд, суетливо потирая ладони. — И последний вопрос… — он замер в нерешительности, но пересилил себя: — Когда состоятся… мои похороны?
— Вы действительно хотите это знать? — мягко спросил я.
— А вы? — президент навалился грудью на столешницу. — Вы знаете, когда покинете… — он повел рукой. — Сию юдоль скорби?
— Знаю.
— Вот и я… — президент ослабил узел галстука, и спросил с натужной бесшабашностью: — Так сколько мне осталось?
— Двадцать девять лет.
— О-о… — повеселел Первый Джентльмен. — Спасибо!
— Не за что, — улыбнулся я, и заскучал.
Все разъедутся — звенеть бокалами, жевать икру, болтать о разрядке, а мой удел — писать подробнейший отчет для КГБ…
Суббота, 2 июля. День
Московская область, «Заречье-6»
Жара разморено обвисала на сосновых лапах, нагоняя смоляного духу. В тени аллеи хоронилась легкая прохлада, и Андропов с удовольствием подставлял лицо ветерку, веявшему меж краснокорых стволов.
Думать ни о чем не хотелось. Как военные говорят? Доклад закончен…
Брежнев, неторопливо шагавший рядом, хмыкнул:
— А ты, Юра, оказался решительней, чем я полагал. Хорошо, очень хорошо… Считай, сорок процентов министров сменили, половину первых секретарей обкомов! И это только самые верхи! — помолчав, он ворчливо добавил: — Молодец, что на меня перестал оглядываться… Знаешь ведь, как моих… э-э… выдвиженцев обзывают? «Молдавско-днепропетровская мафия»! А я, стало быть, крестный отец, хе-хе… Давай-ка присядем, Юр, а то притомился я, без палочки-выручалочки… Учусь ходить!
— Конечно, конечно… — Юрий Владимирович обождал, пока его спутник осторожно, хватаясь за спинку скамьи, присядет, и лишь затем опустился на сиденье, припорошенное иголками.
— Белки, — прокомментировал генсек. Подумал, и согнал с лица добродушную улыбку. Сказал очень серьезно, глуховатым от волнения голосом: — Принимай страну, Юра. Сам потащишь Союз к светлому будущему.
Председатель КГБ застыл. Сказанное отвечало сокровенным, выношенным желаниям, но он просто не был готов. Вокруг будто засверкало, запереливалось нечто колоссальное, красное с золотом.
А Брежнев даже не улыбнулся. Покивал понятливо, вздохнул…
— Прошло то время, когда по восемнадцать часов из кабинета не вылезал… — он несильно хлопнул себя по коленям, повел ладонями взад-вперед. — Силы уже не те, Юра. Да и разве в немощи дело? Ну, вот испробовал я себя, и понял, что вождь из меня никакой. С харизмой нужно родиться! Я же не правил, а юлил, как арбитр, чтобы и нашим, и вашим! А так нельзя. Нельзя стране без твердой руки! Понимаешь? Народу царь нужен. Чтобы любить и славить, коли хорош, а уж если плох, то проклясть и расстрелять! — Леонид Ильич покосился на Андропова, и тихонько рассмеялся: — Что, не ожидал? Думал, докладом отделаешься — и свободен? Нет уж, Юра, хватай бразды — и вперед…
— Неожиданно — не то слово, — вытолкнул Юрий Владимирович. — Мне казалось, что Щербицкий…
— А что — Щербицкий? Не-ет, Юра, — замотал головой генсек. — Этого преемника мне «хохлы» навязывали, а я поддакивал. Пока не разобрался, что Костя и сам не прочь, да и Андрей Палыч туда же… Мне и Романова подсовывали. И что? Мужик дельный, не спорю, но он на своем месте! «Хозяин Ленинграда». Кстати, с Гришиным как?
