Царю Ивану Васильевичу, прозванному Грозным, с каждым днем становилось все хуже. Он точно гнил изнутри, источая омерзительный запах. Может, так и было? Ноги его распухли, как бревна, ходить самостоятельно царь уже не мог. Мучили головные боли, изводили тошнота и головокружение. Сам Иван то твердил, что умирает, то, наоборот, заверял, что непременно выздоровеет. Чтобы убедить всех, а еще более себя, что смерть далеко, вдруг велел созвать волхвов и кудесников со всего севера.

Богдан Бельский выполнил приказ царя, в Москву съехалось шесть десятков ведунов. Приговор их был суров: жить Ивану всего-то до 18 марта!

Услышав такие слова, царь пришел в негодование.

– Скажи своим болтунам, что я сожгу их в этот день, потому как останусь жив!

Наступила страшная дата. С утра Иван Васильевич старательно делал вид, что попросту забыл о пророчестве. Он занялся делами, перечитывал завещание, отдавал распоряжения как ни в чем не бывало, потом даже решил попариться. Все было обычно, но в самом воздухе, казалось, разлилась тревога. Бельский нет-нет да и косил взглядом на царя, точно проверяя, не стало ли тому хуже. И сам Иван прислушивался к своему состоянию.

Когда царь распорядился нести себя в ванну, чтобы попариться, кое-кто вздохнул с облегчением. Многие верили, что если Иван Васильевич переживет этот день, то справится и с болезнью, хотя он сам часто твердил о близкой смерти. Показывая англичанину Горсею свою сокровищницу, царь вдруг положил на ладонь бирюзу со словами:

– Видите, изменила цвет с чистого на тусклый, значит, предсказывает мою смерть, я отравлен болезнью.

Но царским словам верить всегда нужно было с осторожностью. И все же не понимать своей болезни Иван не мог, потому смотрели ближние с опаской.

Пар и горячая вода принесли больным суставам облегчение, царю стало много легче, появилось желание что-то делать. Для начала он вдруг потребовал, чтобы пришли те самые предсказатели, их сожгут, потому как царю много лучше вчерашнего!

Бельский, качая головой, отправил к волхвам человека. Тот вскоре принес страшный ответ: мол, день кончается с заходом солнца. Передать слова волхвов Ивану Васильевичу Бельский не успел, оказалось не до того. Велев подать шахматы, чтобы развлечься на досуге, царь вдруг замер в своем кресле, уставившись широко раскрытыми глазами в дальний угол комнаты. Сколько ни смотрели туда бояре, ничего не увидели, но такое с государем бывало и раньше, ему временами чудились то чьи-то тени, то голоса, потому сначала испугались мало. Только когда Иван Васильевич вдруг стал валиться навзничь, окружающих охватил ужас.

А Грозный не зря так долго смотрел в сторону, перед его глазами и впрямь проходили многие и многие некогда жившие рядом люди. Нет, это не были тени замученных или казненных царем, Иван видел своих наставников в монашеских одеяниях, словно снова держал с ними совет, винился или спорил…

Из темноты угла выплыл малознакомый силуэт, хотелось спросить: «Кто ты?», но, сделав усилие, Иван вспомнил сам – митрополит Даниил!

– Это ты, святой отец? Ты меня крестил. Знал ли, что я не царский сын или то все ложь бесчестная?

Митрополит склонил голову:

– Ни к чему ворошить… Кто правду знает, тех давно на свете нет. Только твоя мать и знала. Ни к чему поминать…

Иван взъярился:

– Ни к чему, говоришь?! Георгия Тишенкова, этого разбойника Кудеяра мне всю жизнь поминали! И материнскую любовь к Ивану Телепневу тоже! Тетка Ефросинья только и ждала, чтобы объявить, что не я, а ее Владимир законный наследник!

Царь закашлялся, зайдясь беззвучным криком. Окружавшие не слышали ни его слов, ни ответов тени митрополита Даниила, потому с ужасом смотрели на начавшего синеть Ивана. Кто-то побежал за лекарем, кто-то за розовой водой…

За тридцать два с половиной года до рождения московского царя Ивана IV Васильевича, прозванного Грозным, 4 февраля 1498 года в Успенском соборе Москвы проходило необычное для Руси действо – венчали на царство Дмитрия Ивановича, 15-летнего внука самодержца всея Руси Ивана III Васильевича. Отец Дмитрия тоже Иван по прозвищу Молодой, сын Ивана III Васильевича, некоторое время правил страной вместе с отцом и считался достойным его преемником, но вдруг умер. К тому времени сам Иван III был женат вторым браком на греческой царевне Софье Палеолог, от которой имел четырех сыновей. Великую княгиню и ее окружение не без оснований подозревали в причастности к внезапной смерти князя Ивана Молодого. Самодержец был крут на расправу, нескольких заговорщиков казнили лютой казнью, княгиня и старший сын Гавриил попали в опалу, а наследником назван сын умершего Ивана Молодого Дмитрий.

Но Софья на то и была византийкой, чтобы уметь выпутаться даже из таких серьезных обстоятельств. Стать государем Руси Дмитрию Ивановичу оказалось не суждено. Напротив, теперь уже он попал в немилость к деду безо всяких видимых на то причин. А наследником назван старший сын «грекини» Гавриил, взявший себе новое имя – Василий.

27 октября 1505 года самодержец всея Руси Иван III Васильевич скончался. Перед смертью он просил прощения у внука и снова называл его своим наследником. Но в письменном завещании таковым оставался Василий Иванович. Судьба Дмитрия была ужасной – новый правитель Руси не только не пожелал быть с ним великодушным, но и дал волю своей ненависти к племяннику. Княжича немедленно заковали в железо и поместили в самую темную и мрачную темницу, где через четыре года бедолага умер то ли от голода, то ли от угарного газа. По Москве ходили упорные слухи, что его попросту удушили. При этом издевательством выглядят те деньги и драгоценности, которыми одарил бедного узника, не выпуская, однако, из темницы, новый правитель Руси Василий III Иванович.

Итак, к власти пришел достойный продолжатель дела своего отца Василий III Иванович, сын византийки Софьи Палеолог. Ему было 26 лет, и он уже был женат. Правда, на сей раз не стали искать заморскую царевну, обошлись своей, русской. За 53 дня до кончины отца Василий женился на дочери боярина Юрия Сабурова, красавице и умнице Соломонии.

В своем правлении Василий продолжил дело отца Ивана Васильевича, при нем мало что изменилось. Новый великий князь правил Русью твердой, чаще даже жестокой рукой. Современники отмечали у Василия III полную нетерпимость к малейшей критике и нежелание видеть рядом с собой умных людей. То есть умные люди-то были, но свои светлые головы приходилось опускать пониже княжеской, не то их могли укоротить. «Умничанья» государь не выносил. Для него существовало два мнения – его и то, за которое следовало сечь голову, «везти» в Москву-реку, то есть попросту топить, четвертовать, рвать языки, носы, жечь в деревянных клетках и т. д. Его сын Иван Грозный далеко не был новатором в вопросах сожжения на костре, четвертования, колесования и всяких иных «-ваний»…

С женой Василий долгие годы жил душа в душу, Соломония умела справляться и с приступами княжеского гнева, и с его дурным характером, часто давала мужу очень верные и умные советы, притом никогда открыто не вмешиваясь в государственные дела. Но Господь этот брак не благословил, двадцать лет совместной жизни, многочисленные поездки по святым местам, моления в различных монастырях, богатые отчисления и даже собственноручно вышитые княгиней подарки церквям и соборам родительского счастья царской чете не принесли. Это было большим горем для Соломонии и сильно тревожило Василия. Он желал оставить престол только собственному сыну и никому другому, потому даже запрещал жениться своим младшим братьям Юрию и Андрею, чтобы не иметь племянников. Кто был виноват в отсутствии детей – одному Богу известно, но в 1525 году князь, видимо, решил сменить жену. Хотя вполне возможно, что не только ради долгожданного наследника решился на второй брак Василий, ему попросту была необходима женитьба по настоящему расчету. Для новой жены следовало избавиться от прежней. Но в XVI веке на Руси запросто расторгнуть брак было невозможно, тем более с княгиней, к которой и претензий-то не было. Слово оставалось за русской церковью.