Она взяла его за руку, и они вместе направились к подножию помоста. Забаай спокойно произнес:

— Моя гиена опознала виновных, Антоний Порций!

Римский губернатор поднялся со своего резного кресла и шагнул вперед, к краю помоста. Его голос зазвучал над толпой.

— Этих людей обвиняет их жертва, которую они бросили на смерть. Может ли кто-нибудь из них отрицать свое участие в этом деле?

Губернатор взглянул на восьмерых обвиняемых, которые стояли, опустив головы, будучи не в силах взглянуть в лицо Тамар и всем остальным.

Антоний Порций снова заговорил:

— Мой приговор окончателен. Эти звери будут распяты. Центурион передается племени бедави для пыток и казни. Римский общественный порядок восторжествовал!

Хор приветственных криков рванулся в небо. Потом несколько легионеров из шестого легиона вытащили вперед деревянные кресты, которые принесли заранее. С виновных сняли военную форму и раздели донага. Потом привязали к крестам. Кресты подняли, и несколько солдат удерживали их в вертикальном положении, в то время как другие вколачивали их в песчаную почву, стоя на специальных лестницах.

В этот послеполуденный час стояла непереносимая жара, но если бы галлам удалось дожить до полудня следующего дня, их мучения стали бы еще сильнее. После того, как они проведут утро под жаркими лучами солнца сирийской пустыни, их языки распухнут и почернеют. Влажные ремни из сыромятной кожи, которыми их руки и ноги привяжут к деревянным крестам, высохнут и врежутся в плоть, пережимая кровеносные сосуды и причиняя непереносимую боль. Слабые умрут быстро, а вот физически сильные и выносливые помучаются, прежде чем смерть сжалится над ними.

Крики их центуриона, Винкта Секста, будут преследовать их по пути в ад; он еще поживет, но, оставаясь среди живых, позавидует мертвым. Его уже раздевали под их испуганными взглядами, чтобы начать пытку.

В землю вбили столб, центуриона привязали к нему, поставив лицом к столбу, а спиной — к толпе. Забаай бен Селим, державший в руке тонкий кнут из конского волоса, нанес ему первые пять ударов, не слишком сильных, зато острых, режущих и причиняющих сильнейшую боль. Тамар, которая все еще не совсем пришла в себя, тоже смогла нанести пленнику пять ударов. Потом каждый из сыновей Забаая бен Селима хлестнул римлянина по одному разу. Последние пять ударов ему нанесла Зенобия, которая владела кнутом на удивление хорошо. Пятьдесят пять рубцов пересекли спину Винкта Секста, однако галл был вынослив и ни разу даже не вскрикнул.

Забаай бен Селим мрачно улыбнулся. Еще не пришло время для крика, а этот галл будет молить о милосердии, как молила его жена, его милая Ирис. Пройдет еще много, много часов, прежде чем Винкт Секст испустит дух. Он тысячу раз пожелает смерти, Прежде чем смерть, наконец, придет к нему.

Порка закончилась, центуриона отвязали и поволокли по горячему песку к мраморной колоде. Рядом с ней стоил котел, бурливший над скачущими языками пламени. Винкта Секста заставили опуститься на колени, и он с ужасом увидел, как его руки быстро отделили от тела. Крик протеста постепенно затихал в жарком послеполуденном воздухе.

— Только не руки? — пронзительно кричал он. — Ведь я солдат! Мне нужны руки!

Окружавшие его люди лишь насмешливо скалили зубы в ответ, и тогда он понял, что даже если они оставят его в живых, он будет слишком сильно изувечен и вряд ли когда-нибудь снова сможет сражаться.

Он смотрел, словно зачарованный, как кровь из разорванных артерий алой дугой стекала на золотистый песок. Потом его поволокли к кипящему котлу и погрузили в бурлящую смолу обрубки его рук, чтобы не дать ему умереть от потери крови. В этот момент сквозь ряды зрителей прорвался его первый настоящий пронзительный крик от испытываемой им страшной боли. Зрители, все как один, вздохнули с облегчением: наконец-то центурион испытал такую боль, какую заслужил.

Сын Забаая поднял с песка две отрубленные кисти рук с вытянутыми в знак протеста пальцами. Вождь бедави снова улыбнулся.

— Никогда больше эти руки не смогут причинять людям боль, галл! Мы отнесем их в пустыню и скормим шакалам! — сказал он.

Винкт Секст содрогнулся. Самое ужасное для людей его племени — умереть искалеченным. Без рук он станет скитаться в царстве мертвых, и это царство не будет ни землей, ни раем его лесных богов. Он приговорен, хотя все еще продолжал бороться.

Его проволокли по песку обратно и положили на спину, широко распластав на земле. Тут, проталкиваясь сквозь толпу, к Забааю подошли две женщины с улицы — проститутки — и представились ему. Одна из них сказала:

— Мы поможем тебе, вождь бедави, и ничего не попросим взамен. С тех пор, как этот человек приехал в Пальмиру, он издевался над женщинами из нашей общины. Мы были беззащитны перед ним.

Одна из женщин, высокая брюнетка, уже вошла в пору зрелости. Другой, искусно накрашенной, прекрасной молодой девушке, которая вышла вперед вместе с ней, не было и четырнадцати лет. Голубоглазая золотоволосая блондинка из северной Греции не стала изображать из себя скромницу, скинула бледно-розовые шелковые одежды и предстала перед толпой обнаженная. Ее юное тело было само совершенство, с дивными белыми грудями шарообразной формы, тонкой талией и пышными бедрами. По толпе пронесся вздох.

С нарочитой медлительностью девушка подошла к Винкту Сексту, встала у него за головой, грациозно опустилась на колени, наклонилась и коснулась его лица сначала одной из своих полных грудей, а потом другой. Центурион застонал от чувства безнадежности, в то время как низкий голос Забаая насмехался над ним:

— Какие великолепные плоды, не правда ли, галл? Винкт Секст ощутил боль в пальцах и дернулся, чтобы схватить соблазнительную плоть, которая терлась о его лицо. Он инстинктивно изо всех сил пытался пошевелить связанными руками. Слишком поздно он вспомнил, что у него больше нет рук, и проклятия посыпались из его уст.

Теперь отрубленными кистями рук галла завладел самый младший сын Забаая бен Селима, шестилетний Гассан. Он злорадно приплясывал вокруг связанного человека, потрясая своими трофеями. Взяв кисти рук, он положил их на пышные груди проститутки и стал бесстыдно гладить их. Шалости мальчишки вызвали раскаты смеха со стороны толпы. Центурион пронзительно кричал, перейдя на свой родной язык, но все поняли, что он проклинал толпу, свою судьбу и вообще все, что приходило ему в голову.

— Он должен испытывать ужасную боль. Почему же он не корчится от боли? — спросил князя Антоний Порций.

— Кипящую смолу смешали с болеутоляющим наркотиком. Они не желают, чтобы он умер от боли, вот почему облегчили его страдания, — ответил князь.

Губернатор кивнул.

— Они искусные мучители, эти бедави. Если мне когда-нибудь понадобятся такие люди, я приглашу их.

Толпа охала и ахала при каждой новой изощренной пытке. Отцы держали своих детей на плечах, чтобы им было лучше видно. Два римских легиона и наемники стояли безмолвно, в положении «смирно», однако у многих из них лица побелели, в особенности у тех, кто стоял ближе других к злосчастному галлу. Антония Порция стошнило в серебряный тазик, который держал перед ним его слуга.

В качестве завершающей пытки Винкта Секста осторожно выкупали в подогретой воде, подслащенной медом и апельсиновым соком. Потом каждый из сыновей Забаая бен Селима вытряхнул на его беспомощное тело по небольшому блюду, полному черных муравьев. Это было чересчур даже для закаленного галла. Он неистово и пронзительно закричал, умоляя о милосердии и прося убить его немедленно. Его большое тело отчаянно корчилось, силясь стряхнуть крошечных насекомых, впившихся в его тело. Вскоре его крики стали слабеть.

Поняв, что представление окончено, пальмирцы еще довольно долго оставались на месте, глазея, как римские солдаты ломают ноги распятым на крестах, а потом потянулись в город. Следом за ними маршировали легионы. Солдаты из шестого и девятого легионов по возвращении выпили огромное количество вина в усилии забыть о том, что произошло.