Я кивнул. Принцип был мне ясен – все равно что ружье и прицел.

– Разница только в масштабах.

– И в самоотдаче, бесстрашной самоотдаче.

Я кивнул. По правде говоря, мне хотелось упасть на мягкую кровать и поспать. Я моргнул при виде ревущего огня, при виде чернеющих в пламени тел. Кого-то бросили в огонь еще живым – я заметил поднятую руку со скрюченными пальцами. Но потом и он умер. Бедный дьявол.

Она коснулась холодной рукой моей щеки, губ, разгладила спутавшиеся волосы и откинула их назад.

– У тебя ведь никогда не было учителя – да? – спросила она. – Магнус оставил тебя сиротой в ту же ночь, когда создал тебя. Отец и братья были глупцами. А мать ненавидела своих детей.

– Я всегда сам был своим учителем, – хладнокровно ответил я. – И должен признаться, я всегда был своим самым любимым учеником.

Она рассмеялась.

– Может быть, это был небольшой заговор, – продолжал я, – между учеником и учителем. Но, как ты правильно заметила, больше никого не было.

Она улыбалась мне. В ее глазах отражалось пламя, лицо светилось пугающей красотой.

– Подчинись и доверься мне, – сказала она, – и я научу тебя тому, о чем ты и не мечтал. Ты никогда не ведал битвы. Настоящей битвы. Ты никогда не ощущал чистоты правого дела.

Я не отвечал. У меня кружилась голова, не только от долгого полета, но и от нежной ласки ее слов, от бездонной черноты ее глаз. Казалось, что значительная часть секрета ее красоты крылась в приятном выражении лица, в его спокойствии, в том, что глаза оставались прежними, даже если черты лица изменялись, когда она улыбалась или чуть-чуть хмурилась. Я знал, что если я дам себе волю, то происходящее приведет меня в ужас. Должно быть, она тоже это понимала. Она опять обняла меня.

– Пей, принц, – прошептала она. – Наберись сил для того, чтобы сделать то, что я хочу.

Не знаю, сколько прошло времени. Когда она отстранилась, я на мгновение почувствовал опьянение, потом к глазам вернулась привычная ясность. Сквозь стены доносилась громоподобная музыка.

– Азим! Азим! Азим!

Когда она потянула меня за собой, я словно лишился собственного тела. Я чувствовал свое лицо, кости под кожей, я дотронулся до чего-то твердого – это оказался я сам; но кожа… ощущение было абсолютно новым. Что от меня осталось?

Перед нами, как по волшебству, распахнулись деревянные двери. Мы молча прошли в длинный коридор, обрамленный узкими мраморными колоннами и остроконечными арками, но это оказалась внешняя сторона огромного центрального зала. Зал был переполнен исступленно кричащими верующими, которые не видели нас и даже не почувствовали нашего появления, но продолжали танцевать, петь, подпрыгивать в воздух в надежде хоть на миг увидеть своего единственного бога.

– Держись рядом со мной, Лестат, – прорезал шум ее голос, словно коснувшись меня бархатной перчаткой.

Толпа резко расступилась, люди кинулись в разные стороны. Вместо пения сразу же послышались вопли; когда путь к центру окончательно расчистился, начался хаос. Цимбалы и барабаны смолкли; нас окружили стоны и тихие жалобные крики.

Потом, когда Акаша сделала шаг вперед и откинула с лица покрывало, раздался громкий вздох изумления.

Далеко, в середине, на богато украшенном полу стоял кровавый бог Азим, облаченный в черный шелковый тюрбан и усыпанные драгоценными камнями одежды. С искаженным от ярости лицом он воззрился на Акашу и на меня.

Из толпы донеслись молитвы; пронзительный голос принялся выкрикивать гимн «вековечной матери».

– Молчать! – приказал Азим. Язык был мне незнаком; но это слово я понял.

В его голосе я слышал кровавые нотки; я видел, как кровь бежит у него по жилам. Я никогда еще в действительности не видел ни одного вампира, который бы просто давился кровью; он, безусловно, был не моложе Мариуса, но его кожа отливала темным золотом и вся была покрыта тонким слоем кровавого пота, вплоть до запястий крупных, мягких на вид рук.

– И ты смеешь являться ко мне в храм! – сказал он, и снова я не мог разобрать слов, но понял их лишь телепатически.

– Сейчас ты умрешь! – произнесла Акаша еще более тихим голосом. – Ты, кто сбил с пути истинного этих утративших надежду, наивных людей, ты, кто пьет их жизнь и кровь, словно раздувшаяся пиявка!

Среди верующих раздались вопли, мольбы о милосердии. Азим снова велел им молчать.

– Какое право имеешь ты осуждать мой культ, – воскликнул он, указывая на нас пальцем, – ты, с незапамятных времен молча сидевшая на своем троне?!!

– Время началось не с тебя, мой проклятый красавчик, – отвечала Акаша. – Когда ты родился, я была уже стара. И теперь я восстала, чтобы править, как мне и подобает. И смерть твоя послужит уроком для твоего народа. Ты мой первый великомученик. Ты сейчас умрешь!

Он собрался броситься на нее, и я попытался встать между ними. Но все произошло слишком быстро: она схватила его невидимой рукой и оттолкнула назад, так что он поскользнулся на мраморных плитах, качнулся, чуть не упал и, закатив глаза, заплясал, пытаясь обрести равновесие.

А потом, издав булькающий вопль, он загорелся. Сначала – его одежда, потом задымился он сам, в полумраке к потолку поднялась тонкая серая струйка, а потрясенная толпа закричала и завыла. Он извивался на полу, пожираемый пламенем; затем внезапно, согнувшись пополам, поднялся, пристально посмотрел на нее и помчался к ней, вытянув руки.

Казалось, он доберется до нее прежде, чем она решит, что делать. И я снова попытался заслонить ее, но быстрым движением правой руки она отшвырнула меня в людскую массу. Я упал на полуобнаженные тела, старавшиеся выбраться из-под меня, пока я пытался подняться на ноги.

Я развернулся и увидел, что он стоит ближе чем в трех футах от нее, рычит и стремится пробиться к ней сквозь невидимую и непробиваемую стену.

– Умри же, проклятый, – вскричала она. Я закрыл уши руками. – Пади в бездну забвения. Я создам ее для тебя!

Голова Азима лопнула. Из разорванного черепа повалил дым и вырвалось пламя. Глаза почернели. Вспыхнув, воспламенилось все тело; но он опустился на пол совсем по-человечески – вскинув кулаки и изогнув ноги, как будто все еще надеялся подняться. Потом его фигура совсем исчезла в оранжевом костре.

Толпу охватила паника, как тогда, после рок-концерта, когда начался пожар, а нам с Габриэль и Луи удалось бежать.

Но здесь истерия достигла опасной грани. Люди натыкались на тонкие мраморные колонны, все бросились к дверям, давя друг друга.

Акаша резко развернулась на одном месте, взметнулся вихрь черного и белого шелка, невидимые руки схватили смертных и швырнули их на пол. Тела затряслись в конвульсиях. Женщины, увидев поверженных жертв, взвыли и принялись рвать на себе волосы.

Я не сразу осознал, что происходит: она убивала мужчин. Не огнем. Невидимым ударом по жизненно важным органам. Из их ушей и глаз хлынула кровь. На нее бросились несколько разъяренных женщин, но их постигла та же участь. Всякая попытка напасть на нее мгновенно подавлялась.

Потом у меня в голове раздался ее голос:

«Убей их, Лестат. Уничтожь мужчин, всех до единого».

Я был парализован. Я встал рядом с ней, чтобы никто до нее не добрался. Но у них не было такой возможности. Это было страшнее самых кошмарных снов, превосходило все ужасы, в которых я когда-либо в своей проклятой жизни принимал участие.

Неожиданно она оказалась прямо передо мной и схватила меня за руки. И разум мой затопил ледяной звук ее тихого голоса:

«Мой принц, любовь моя. Сделай это ради меня. Уничтожь мужчин, чтобы легенда об их избиении пережила легенду о храме. Это приверженцы кровавого бога. Женщины беспомощны. Накажи мужчин во имя меня».

– О Господи, помоги мне! Пожалуйста, не требуй этого от меня, – прошептал я. – Ведь это лишь жалкие смертные!

Толпа утратила боевой дух. Те, кто выбежал на задний двор, оказались в ловушке. Повсюду лежали трупы и рядом – те, кто их оплакивал, а из ни о чем не ведавшей толпы у передних ворот послышались жалобные мольбы.