— Никогда я не переваривал этих националистов, — воскликнул он. — Участь человека в единении, не в разделении. Разделение в конце концов приведет нас к сообществу обезьян, швыряющих друг в друга орехами со своего дерева каждая.

— И все же, — сказал Король, — мне кажется, у них имеется достаточно поводов для обиды. Быть может, мне не следует с ними бороться?

— Сдаться что ли? — спросил Кэй, скорее забавляясь, чем с испугом.

— Я мог бы отречься.

— Ты Король, — упрямо сказал старик. — Никто не скажет тебе ни слова, если ты отречешься.

Чуть позже он заговорил более мягким тоном.

— А знаешь ли ты, — сказал он с некоторым сожалением в голосе, — что и сам я принадлежу к Древнему Люду? Отец мой был, как уверяют, демоном, а мать — из гаэлов. Вся человеческая кровь, какая есть в моих жилах, досталась мне от Древних. И все-таки я противник их националистических идей, их политиканы кличут таких, как я, перебежчиками, ибо, раздавая клички, они набирают очки в дешевых дебатах. И еще, ты знаешь, Артур, жизнь — штука достаточно горькая и без территорий, войн и благородной вражды.

Сено уже собрали, еще неделя, и поспеют хлеба. Втроем они сидели в тени на краю пшеничного поля, наблюдая за белозубыми, дочерна загорелыми людьми, беспорядочно сновавшими по залитому солнцем полю, — кто приспосабливал новую ручку к косе, кто натачивал серп, — все готовились к окончанию ежегодных сельских трудов. Мирный покой осенял ближние к замку поля, здесь нечего было бояться стрел. Глядя на сборщиков урожая, они срывали полусозревшие колосья и с удовольствием покусывали зерна, наслаждаясь мягким молочным вкусом пшеницы и шелушистой, не столь обильной плотью овса. Жемчужный вкус ячменя, пожалуй, показался бы им странноватым, ибо ячмень еще не добрался до Страны Волшебства.

Мерлин все еще продолжал свои объяснения.

— Когда я был молод, — говорил он, — бытовала такая идея, что любая война — дело неправое. В те дни очень многие заявляли, что они просто-напросто никогда и ни за что сражаться не станут.

— Возможно, они были правы, — сказал Король.

— Нет, не были. Одна честная причина для драки все же имеется, и состоит она в том, что драку затеял кто-то другой. Понимаешь, войны, конечно, греховны, они, может быть, греховнее всего, что творят греховные виды живых существ. Они греховны настолько, что их вообще не следует допускать. Но если ты совершенно уверен, что войну начал другой человек, значит, наступило такое время, когда остановить его — это до некоторой степени твой долг.

— Но ведь любая из сторон всегда объявляет зачинщиком своего врага.

— Разумеется, объявляет, и даже хорошо, что ей приходится так поступать. По крайней мере, это показывает, что втайне каждая из сторон сознает, какой грех — развязывать войны.

— И все же насчет причин, — возразил Артур. — Если одна из сторон каким-то способом доводит другую до голода, — способы могут быть самые мирные, экономические, с военными действиями вовсе не связанные, — тогда голодающая сторона получает право сражаться, чтобы выйти из этого положения, — ты понимаешь, что я имею в виду?

— Я понимаю, что ты, как тебе кажется, имеешь в виду, — сказал волшебник, — однако ты не прав. Войне нет оправданий, нет вообще, и какого бы зла твой народ ни причинил моему — не считая военного нападения — именно мой народ будет неправ, если затеет войну, чтобы выправить дело. Убийцу, к примеру, не оправдывают, когда он отговаривается тем, что жертва его была богата и его угнетала, — так с какой же стати оправдывать на этом основании целый народ? Несправедливость надлежит исправлять с помощью разума, а не силы.

Кэй сказал:

— Допустим, Король Лот Оркнейский выстраивает армию вдоль всей северной границы, — что остается делать нашему Королю, как не послать свою армию, чтобы она встала на той же самой линии? Теперь допустим, что все воины Лота обнажают мечи, тогда ведь и нам останется лишь обнажить наши. Ситуация может быть и сложнее Похоже, неспровоцированное нападение — это такая штука, с которой трудно быть в чем-то уверенным.

Мерлин рассердился.

— Это оттого, что тебе хочется, чтобы было на то похоже, — сказал он. — Совершенно очевидно, что зачинщиком будет Лот, ибо именно он угрожал нам силой. Установить главного виновника можно всегда, если только не плутовать в рассуждениях. И в конечном счете, им безусловно является тот, кто наносит первый удар.

Кэй, однако, не желал так просто расстаться со своим доводом.

— Давай вместо двух армий возьмем двух людей, — сказал он. — Они стоят друг против друга, оба вытаскивают мечи, делая вид, что у них есть на то свои причины, оба начинают кружить один вокруг другого, выискивая слабое место, и оба делают ложный выпад мечом, притворяясь, будто желают ударить, но не ударяя И ты хочешь мне доказать, что зачинщик — это тот, кто по-настоящему нанесет первый удар?

— Да, если иных оснований для решения нет. В твоем же случае зачинщиком, очевидно, является тот, кто первый вывел свою армию к границе.

— Все эти разговоры о первом ударе — просто пустой звук. А если они ударят одновременно, или, допустим, ты не видишь, кто наносит первый удар, потому что слишком много народу стояло один против другого?

— Да почти всегда есть что-то еще, на чем можно основываться, вынося решение, — воскликнул старик. — Обратись к здравому смыслу. Посмотри, к примеру, на этот гаэльский мятеж. Есть у Короля причины для нападения? Он ведь и так их феодальный властитель. Какой же смысл прикидываться, будто это он на них нападает? Никто не нападает на свое достояние.

— Я-то уж точно не чувствую себя во всем этом зачинщиком, — сказал Артур. ~ По правде сказать, я и не предвидел событий, пока они не разразились. Наверное, это из-за того, что меня растили в глуши.

— Любой разумный человек, — продолжал его наставник, не обращая внимания на помеху, — если он пребывает в твердом уме, в девяноста войнах из ста способен назвать зачинщика. Прежде всего, он способен увидеть, какая из сторон больше выиграет от войны, а это уже серьезная причина для подозрений. Затем можно выяснить, какая сторона первой пригрозила силой или принялась вооружаться И наконец, часто можно с точностью указать, кто нанес первый удар.

— А что, — сказал Кэй, — если одна из сторон первой применила угрозу силой, а другая нанесла первый удар?

— Ой, послушай, иди, сунь голову в бадью с холодной водой. Я же не утверждаю, что решение возможно в любом случае. С самого начала нашего спора я говорил, что существует множество войн, в которых ежу понятно, кто агрессор, и что в таких войнах сражение с преступником может оказаться долгом всякого порядочного человека. Вот если ты не уверен в его преступности, — а тут ты обязан отдать себе полный отчет, собрав воедино всю честность, какая у тебя только найдется, всю, до крохи, — тогда, разумеется, поступай в пацифисты. Помнится, я и сам был когда-то яростным пацифистом — во время Бурской войны, когда моя страна оказалась агрессором, — и одна молодая дама едва не оглушила меня пищалкой в ночь Мафекинга.

— Расскажи нам про ночь Мафекинга, — сказал Кэй. — А то меня уже мутит от этих разговоров насчет того, кто прав, кто неправ.

— Ночь Мафекинга. — начал волшебник, всегда готовый рассказывать кому и о чем угодно. Однако ему помешал Король.

— Расскажи нам про Лота, — сказал он. — Раз уж придется с ним драться, надо бы знать, кто он такой. Вообще же эта тема — кто прав, кто неправ и почему, — меня заинтересовала.

— Король Лот… — начал Мерлин тем же самым тоном, но теперь Кэй его перебил.

— Нет, — сказал Кэй. — Расскажи о Королеве. Похоже, она интересней.

— Королева Моргауза..

Впервые в жизни Артур использовал право вето. Мерлин, заметив, как приподнялась его бровь, с неожиданным смирением вернулся к рассказу о Короле Оркнея.

— Король Лот, — сказал он, — рядовой член сословия пэров и королей-землевладельцев. Попросту ноль. И нечего о нем думать.