Не зная, как начать и что говорить, но чувствуя, что, представ перед этими людьми, он должен что-то сказать, Андрей заговорил и сам удивился тому, как спокойно и размеренно звучит его голос – ни волнения, ни страха он почему-то не чувствовал.

– Меня зовут Андрэ Новак. Я не воин, не рыцарь. Вы звали, падре, – я пришел. И да поможет мне Бог.

– Ты знаком с братом Патриком? – Было видно, что инквизитор с усилием над собой называет подсудимого братом, но иначе обращаться к старику он не мог: вина того не доказана, пока не свершится Божий суд.

Андрей посмотрел в глаза инквизитору и увидел именно то, что и ожидал увидеть. В глазах поборника веры горел фанатичный огонь, которого никогда и ни с чем не спутаешь, а еще в его взгляде читались злоба и уверенность в своей непогрешимости и праве судить других, и… Право распоряжаться, нет, даже повелевать. А еще этот взгляд был взглядом очень умного человека. Загляни он в эти глаза в другой раз – и мороз пробежал бы по спине, а под ложечкой засосало бы от подступающего страха. Но в этот раз почему-то все было иначе. Ну не боялся он. Должен был бояться, просто обязан, ведь всегда боялся – ан нет, страха не было.

– Нет. Я его в первый раз вижу. Просто чувствую, что он прав, а вы, возможно, заблуждаетесь.

– Еретик! – буквально выплюнул ему в лицо инквизитор.

– Возможно, – спокойно согласился с ним Андрей. – Но мы ведь здесь для того, чтобы выяснить, так это или нет.

Крыть было нечем, и инквизитор, уперев в него полный злобы взгляд, откинулся на спинку грубого кресла.

Площадка для поединка была тут же, рядом с подготовленным костром. Здесь же находился и воин в рыцарских стальных доспехах, опирающийся на двуручный меч. Одного взгляда было достаточно для того, чтобы понять, что эти доспехи куда как прочнее кольчуги и, по-хорошему, против такой брони нужен двуручный меч, полуторником можно и не пробить, если только нанести мощный колющий удар, но все говорило о том, что стоявший в полном рыцарском облачении воин будет против этого.

Андрей, встав напротив рыцаря, готового выступить против него, не стал прибегать ни к каким рыцарским правилам, о которых он многократно читал в романах. Возможно, и нужно было каким-либо образом показать, что он готов выступить в поединке, но Андрею об этом ничего известно не было. Он просто собирался сразиться с человеком насмерть, имея в своем арсенале только убежденность в своей правоте.

Толпа на площади замерла в предвкушении схватки. В этот момент Андрею почему-то пришло на ум, что народ требует хлеба и зрелищ, и все говорило ему – сегодня они получат то, чего так страстно желали. Впрочем, со зрелищностью людям сегодня явно не повезло.

Было видно, что на площадке для поединков сошлись далеко не мальчики, схватка насмерть не отличалась ни зрелищностью, ни взрывом обоюдных чувств соперников. Все как-то произошло буднично и, как бы это сказать, молниеносно.

Рыцарь, сразу же сделав незначительный шажок в сторону своего противника, нанес сокрушительный удар двуручным мечом по противнику – никакой щит не выдержал бы такого удара, неизменно развалившись на две части. Андрей, в свою очередь, все же отбил удар щитом, но только он не стал принимать удар на него, а сам ударил плоскостью щита по атакующему клинку, уводя тот вправо. Одновременно Новак перехватил свой меч обратным хватом и, провернувшись вокруг своей оси через левое плечо, с силой вогнал стальной клинок в менее защищенный бок рыцаря.

Что и говорить, он сильно рисковал. Но сегодня вообще все происходило до странности просто и обыденно. Вот ни с того ни с сего решил он вступиться за старика – и пожалуйста, без тени страха стоит перед противником, которого ни разу в глаза не видел, но с которым должен сойтись в смертельной схватке. Сколько раз он убеждался в том, что красивые и эффектные удары на экране не имеют ничего общего с реальностью, мало того, он ведь знал о том, что эти удары снимались не за один дубль и, скорее всего, многие из них вообще не выходили целиком и их просто монтировали. Несмотря на это, он, как последний пижон, делает именно такой эффектный, красивый, но весьма сложный в исполнении удар: ведь малейшая неточность – и клинок мог пройти вскользь, а рыцарь с разворота нанести круговой удар и прикончить неудачливого выпендрежника… Но все срослось, как надо.

Не успев начаться, схватка закончилась. Не говоря ни слова, Андрей направился к своим спутникам, и под гробовое молчание толпы они продолжили свой путь.

Анна не могла не присутствовать на этом суде, и причина здесь вовсе не в зрелище. Для нее, как и для большинства горожан, падре Патрик был не просто священником: он пользовался неподдельным уважением и любовью йоркцев. Вначале следствие, потом трибунал, теперь – вот этот суд.

Она устроилась у окна, выходящего на площадь, в доме знакомых, любезно предоставивших им с братом такую возможность – не бесплатно, разумеется. Подобные суды вызывали всеобщее внимание, и многие знатные или просто состоятельные люди на время судилища арендовали окна, выходящие на площадь, чтобы иметь возможность со всеми удобствами наблюдать за действом. Ну не толкаться же на площади среди черни.

Ни Рем, ни Анна подобными зрелищами не развлекались, но вот сегодня они не могли остаться в стороне, как не могли и очень многие жители Йорка, да и вообще маркграфства. Поэтому, несмотря на знакомство, цену им заломили запредельную, аж по пять золотых, но это их не остановило: можно было и вовсе не найти ничего.

Она видела и слышала все. Толпа хотя и издавала непрерывный гомон, но сегодня вела себя пристойно и практически не шумела, а когда заговорил падре, так и вовсе умолкли даже самые словоохотливые.

Анна смотрела на происходящее, плотно сжав губы, с горькой миной на лице. Всем было известно, что вставать на пути инквизиции – себе дороже. В другое время нашелся бы воин, способный встать и против сэра Аткинса, несмотря на его известность и опыт бойца, а может, и скорее всего, именно по этой причине, для того чтобы завоевать славу и подняться как в своих глазах, так и в глазах окружающих. Несмотря на то что ставкой в этой схватке была жизнь. Но то в другое время. Сегодня, и сомнений в этом не было, никто не пожелает скрестить клинков с этим рыцарем.

Вот падре Патрик выкликнул свой клич, призывая добровольца выступить в его защиту на Божьем суде, и толпа замерла окончательно. Замерла и Анна, прижав руки к груди, истово молясь, но подспудно понимая, что Господь останется глух к ее мольбам.

Вдруг она заметила, что в дальнем от нее конце площади толпа стала раздаваться в стороны – это было непросто, но люди как-то умудрялись потесниться, еще сильнее вдавливаясь в обступивших их горожан. Дорожка получилась совсем узкая, не больше шага в ширину, но этого было вполне достаточно, чтобы идущий воин мог свободно продвигаться к своей цели. А шел он прямиком к помосту, на котором находился трибунал и рядом с которым стоял старый священник. Людское море за ним тут же смыкалось, так что казалось, что воин передвигается по воде в какой-то незримой лодке.

Никто не осмелился выступить на защиту обвиненного в ереси, а ОН смог. Анна вдруг ощутила, что ее переполняет восхищение этим мужчиной. Восхищение и страх. В лице не осталось ни кровиночки, оно было бледным как полотно. Но никто не видел того, что творилось с девушкой, так как взоры всех были прикованы к площади.

Одновременно с гордостью и радостью – оттого что вот он, ее избранник, единственный не побоялся выступить в защиту невиновного, а она не сомневалась, что падре не виновен, – она испытала еще и чувство стыда. Господи, о чем только она думала, когда отправилась к нему в гостиницу. Если забыть даже о том, что просто посещение мужчины в гостинице, одной, без сопровождающих, само по себе было верхом неприличия, то то, что она там учудила, вообще выходило за все рамки. А что она могла с собой поделать? Она и сама не могла объяснить, почему именно так поступила.