Сегодня утром она вместе со слугой, как обычно, направилась на рынок, чтобы прикупить продуктов: она никогда не поручала это экономке, беря с собой только слугу – кто-то ведь должен был нести тяжелую корзину. Вот там-то до ее слуха и донесся разговор двух кумушек, которые беззастенчиво обсуждали известную всем ветреную баронессу Бишоп, которая завела себе нового ухажера из простых, некоего Андрэ Новака, и никак не могла с ним расстаться, что для нее было весьма нетипично. Она уже не раз мельком слышала подобные разговоры, и кого только не обсуждали, однако благочестивая девушка всегда старалась как можно быстрее миновать разговаривающих, мысленно осеняя себя крестом, и никогда не делала покупок у подобных сплетниц. Но в этот раз она застыла как каменное изваяние, вслушиваясь в разговор. Боже, о чем они говорили, в какие подробности вникали, и все это девушка выслушала, оставаясь в стороне, но не упуская ни слова. Отослав слугу, она направилась прямиком в гостиницу, не замечая вокруг ничего. Она не придала значения тому, как на нее уставился Даниэль, – это она вспомнила позже, в ту же минуту она попросту была не в себе.

– Меня зовут Андрэ Новак. Я не воин, не рыцарь. Вы звали, падре, – я пришел. И да поможет мне Бог.

– Ты знаком с братом Патриком? – Было видно, что инквизитор с усилием над собой называет подсудимого братом, но иначе обращаться к старику он не мог: вина того не доказана, пока не свершится Божий суд.

– Нет. Я его в первый раз вижу. Просто чувствую, что он прав, а вы, возможно, заблуждаетесь.

– Еретик! – буквально выплюнул ему в лицо инквизитор.

– Возможно, – спокойно согласился с ним Андрэ. – Но мы ведь здесь для того, чтобы выяснить, так это или нет.

Андрэ и инквизитор говорили негромко, но толпа хранила такое молчание, что каждое слово доносилось до девушки. Анна не отрываясь смотрела на Новака и молилась. Теперь она уже молилась не за падре – какое ей дело до того, останется он жив или нет, если на кону теперь ЕГО жизнь.

Когда схватка окончилась и до Анны дошло, что победителем из нее вышел Андрэ, она тихо вздохнула и медленно осела на скамье, завалившись на колени брата.

– Анна! Что случилось! Господи! Воды!

– Нет, ну вот объясните – зачем нужно было ввязываться в это?! – Время уже клонилось к закату, и путники присматривали место для ночлега, но Джеф все никак не мог успокоиться, Андрей же отмалчивался как партизан на допросе в гестапо. А что было говорить, если он и сам никак не мог объяснить своего поступка. – Ладно, допустим, вы решили вступиться за старика, но зачем нужно было это пижонство, что это вообще за прием? Я о таком и не слышал, не то чтобы видеть.

– Красиво получилось, правда? – наконец подал голос Андрей.

– Красиво, – согласился ветеран, – но глупо.

– Согласись, что такого никто не мог ожидать.

– Да уж. Такой глупости ожидать вообще невозможно.

– Вот и он не ждал. А дерись я в классическом стиле – глядишь, он бы меня и укатал под горку. Ставка была именно на неожиданность.

– А может, вы вообще ни о чем не думали?

– Может, и так, – легко согласился Новак.

– Дьявольщина.

– Не богохульствуй, сын мой, – вновь подал голос ехавший немного позади священник.

Падре Патрик сам нашел троих путников у постоялого двора, где они забирали лошадь для Тони. Подойдя к Андрею, он изъявил желание ехать вместе с ними, если те не будут против. Андрей против не был и предоставил в распоряжение святого отца одну из лошадей. На просьбу последнего предоставить ему осла или хотя бы мула, что соответствовало бы его сану, Новак только пожал плечами, словно говоря: есть то, что есть, и если святого отца это не устраивает, то его, собственно, никто не звал. Святого отца вполне устроило средство передвижения, и он занял свое место в маленькой кавалькаде позади воинов, рядом с Тони.

За несколько часов пути Джеф, любивший приправить свою речь крепким словцом, уже не раз пожалел о том, что этот священник присоединился к ним, так как каждый раз, как только он прибегал к ненормативной лексике, получал строгое внушение от падре.

Наконец путники присмотрели небольшую рощицу с протекающим рядом ручьем и стали готовиться к ночлегу. Падре Патрик с нескрываемым облегчением спустился на землю, разминая затекшие части тела. Он не был представителем странствующих монахов, путешествовавших от поселения к поселению, неся свет христианской веры или, точнее, укрепления этой веры в сердцах христианской паствы, так как проповедовать христианство оркам было несколько проблематичным занятием. С его слов, он обретался при монастырях, правда, при этом заявлении брови Джефа слегка приподнялись, выражая удивление, но он промолчал, а Андрей так и вовсе этого не заметил. Путешествие верхом для падре было весьма утомительным занятием и изрядно его вымотало.

– Так все же почему вы решили выступить на Божьем суде в мою защиту? Приговор мне, можно сказать, уже был вынесен, даже хворост уже облили маслом, – вернулся к данному вопросу падре Патрик, когда с немудреным ужином было покончено, а спать вроде как было рановато.

– Спросите что-нибудь полегче. – Вздохнув, Андрей наконец решил ответить на вопрос, звучавший за сегодня уже не один десяток раз. – Я и сам не могу объяснить, почему так поступил. Возможно, потому, что в своей жизни мне много раз приходилось проходить мимо, не попытавшись даже протянуть руку помощи, хотя я и мог это сделать, но побоялся или не захотел отягощать себя лишними проблемами. Здесь же я увидел, как умного человека обвиняют в еретичестве, и при этом в глазах судей нет и капли разума, одна только слепая вера. Вера в Господа, в свою непогрешимость, в свое право толковать постулаты веры именно так, как они это видят, а видят они только белое и черное. Не знаю, просто я подумал, что если пройду мимо и сейчас, то всю оставшуюся жизнь буду жалеть об этом дне.

– Вы непохожи на простолюдина. У вас слишком правильная речь. Акцент какой-то странный, я такого никогда не слышал, а я за свою жизнь бывал во всех землях, населенных людьми. Откуда вы?

– К чему эти вопросы? – открыто улыбнувшись в свете пылающего костра, решил уйти от ответа Андрей. – Я ведь не пытаю вас о том, почему вы оказались на суде инквизиции, да еще и в качестве подсудимого.

– А я и не скрываю этого. Я много путешествовал, подолгу оставался во многих монастырях и изучал тамошние летописи. Должен заметить, что они несколько отличаются друг от друга, ну да сколько людей – столько и взглядов на те или иные события. Мне даже доводилось читать труды самого святого Иоанна, подобно Моисею приведшего наших предков на эту землю обетованную. Несколько лет назад я решил собрать все эти летописи воедино в виде одного труда. – Говоря это, он бережно погладил объемистую сумку из крепкой кожи. – К моему желанию отнеслись вполне сносно, в смысле – всем было на это наплевать. Но один из братьев подсмотрел мои записи и, к несчастью, оказался грамотным. То, что он сумел прочитать, ему показалось ересью, поэтому он поспешил сообщить об увиденном в инквизицию.

– Что же могло так взволновать этого брата во Христе? – не скрывая своего любопытства, спросил Андрей.

– Мои нелестные высказывания относительно святой инквизиции, стараниями которой за прошедшие века было уничтожено множество священников, слывших людьми образованными и немалого ума. Но не только это я ставлю им в вину. Множество просто талантливых людей были преданы очищающему огню, так как были якобы повинны в связи с Сатаной: никак иначе святая инквизиция не могла объяснить того обстоятельства, что эти люди становились обладателями новых идей, которые несли облегчение людям. Святая Церковь считает, что человеку все должно даваться с трудом, по?том и кровью, ибо такова ноша, возложенная на род людской Господом нашим, а все, что влечет упрощение и облегчение, – от лукавого, жаждущего заполучить размякшие души человеческие.

– Ерунда какая-то…

– Полностью с вами согласен, но такие взгляды противны учениям Церкви. Вот возьмите Тони. Он узнал секрет того, как можно получать сталь хорошего качества даже при использовании плохого железа. Его счастье, что ему никто не поверил и все приняли это за бредни старого пьяницы, а сам он не в состоянии осуществить свою идею, – иначе его ожидал бы костер.