– Но, пожалуйста, убедись, что у остальных гостей есть все, что они могут пожелать, – она старалась, чтобы все выглядело так, будто не было паузы, во время которой она вспоминала о своих обязанностях. – Особенно у моего дяди.

Мария посмотрела через стол на герцога де Гиза. Брат ее матери был важным господином, склонным к вспыльчивости. Было лучше оставаться у него в фаворе, и она решила, что вино только поможет их отношениям. Слуга кивнул и ушел к другому концу стола.

Мария осмотрела зал. Ей не хотелось признавать это, но Екатерина проделала исключительную работу, организовывая ужин в столь короткий срок. Это был поминальный пир в честь усопшего короля, и на него явно не поскупились. С балок потолка свисали венки. Столы, сервированные лучшим начищенным серебром, украшали букеты роз. Мария слышала, как слуги сплетничали о невероятном количестве еды, которую скоро подадут: девять блюд, включая фазана, зажаренного молочного поросенка и креветки на гриле.

Несмотря на грустный повод, в комнате шла оживленная беседа. Грир сидела рядом со своим нареченным, лордом Каслроем, и разговаривала о скором переезде в его земли на юге. Каслрой, как обычно, перевел разговор на торговлю перцем, и Мария заметила скуку на лице Грир. На ее лице всегда отражалась тоска, когда жених упоминал торговлю пряностями, что в присутствии Марии случалось невероятное количество раз.

Несколько других столов были полупустыми – напоминание о том, что происходило за стенами замка. С распространением чумы толпа придворных заметно уменьшилась, лорды и леди не решались путешествовать, опасаясь подцепить болезнь в дороге. Лорд Фифе, седой мужчина в красной одежде, был одним из тех, кто успел проникнуть за ворота до того, как они опустились. Мария не позволила себе больше одного раза задать ему вопрос о прогрессе чумы. Он что-то видел в дороге? Он приехал по южному пути или северному? Франциск, вероятнее всего, поехал на север к деревне, где была Лола.

Ей было неприятно представлять свою подругу, в одиночестве переживающую боль. Между ними столько всего произошло, но Мария и Лола стали лишь ближе, охраняя тайны друг друга, стараясь все устроить таким образом, чтобы о Лоле позаботились, когда появится ребенок. Мария испытала такое облегчение, когда в нужное время появился лорд Джулиан, пожелавший жениться на Лоле. Никто не знал, что ребенок был от Франциска, никто бы и не узнал. Так хотела Лола, и это, без сомнения, было бы лучше для ребенка. А вдруг Лола больна, изменится ли ее решение? Ужасно было думать об этом, но Мария надеялась, что Франциск привезет дитя ко двору и его будут растить здесь. Лола хотела бы, чтобы о нем позаботились.

Мария пригладила волосы, стараясь думать о чем-то спокойном и приятном. Только Нострадамус казался таким же растерянным, как и она. Он сидел за столом напротив нее, склонившись над пустой тарелкой, сдавив виски пальцами. Он был придворным прорицателем. Несмотря на его близкие отношения с Екатериной, он казался хорошим человеком с добрым сердцем, что было редкостью для французского двора. Но с тех пор, как его посетило видение о том, что Мария станет причиной смерти Франциска, она старалась держаться от него на расстоянии. Подобная сила, подобное знание будущего пугали ее.

– Мария? – Она обернулась и встретилась взглядом с Грир. – Ты слышала, что я сказала?

– Прости, я отвлеклась. Так что ты говорила?

Грир прикусила губу, как обычно делала, когда нервничала:

– Лорд Каслрой, – она легко кивнула на безучастного мужчину, сидевшего напротив нее, – говорил о чуме. Один из стражников сказал, что толпа у ворот растет.

– Чума, – повторила Мария, кивнув. – Да это ужасно.

Она посмотрела вокруг, надеясь отвлечься на что-то другое. Группа у камина танцевала. Рыжеволосая женщина смеялась, откинув голову.

– Это повлечет за собой хаос, – громко сказал мужчина, сидящий рядом с Каслроем, качая головой. – Я помню, как чума пронеслась в прошлый раз. Это…

– Да ты был слишком мал, чтобы помнить это, – перебил его более старший придворный, сидящий в конце стола, седовласый мужчина с длинной кудрявой бородой. – Давайте я расскажу, как это было…

– Не лучшее время, чтобы остаться без короля, – пробормотал лорд, сидящий рядом с Грир, и Мария напряглась.

– У нас есть король, – огрызнулась Екатерина с другого конца стола. Ее рыжие волосы были собраны в высокую прическу, стоячий воротник платья обрамлял лицо. По залу немедленно пронесся шепот. – Мой сын, Франциск. Если вы забыли.

– Нет, ваша милость, я не забыл, – пробормотал лорд, густо краснея в тон воротничка своей туники. Он уставился вниз на свою тарелку, но у Марии было смутное предчувствие, что пройдет не много времени, прежде чем он снова озвучит двору свое мнение.

– Но вы подняли важный вопрос. Пусть и идиотским способом, – продолжила Екатерина в своей обычной резкой манере. – Где сегодня мой сын, король?

Она перевела взгляд на Марию.

Эти холодные серые глаза. Хотя у Марии и Екатерины на прошлой неделе были общие интересы, Мария не любила быть объектом ее внимания. Бывшая королева была расчетливым манипулятором. Когда она была добра, Мария гадала, а не замышляет ли она что-то. Когда гневалась, Мария с напряжением ждала, на кого она направит свой гнев. Екатерина знала, что Франциск покинул дворец и отправился за фрейлиной Марии, но ей не была известна причина этого поступка, о состоянии Лолы знали лишь несколько человек.

«Она не знает, – напомнила себе Мария. – Она никак не могла узнать».

Но сейчас, под проницательным взглядом Екатерины, ее уверенность таяла. Она думала о двери в комнате, ведущей в туннели, о том, что та была приоткрыта. Мария, как только прочла письмо Лолы, тут же сожгла его, но она разволновалась от мысли, что камин сегодня не чистили. Могли остаться какие-то кусочки. Это Екатерина приходила к ней в комнату? Нашла ли она сожженное письмо, в котором можно было еще разобрать некоторые слова? Королева уже пыталась хладнокровно убить ее. Хотела ли она повторить это снова?

Мария посмотрела на свою тарелку. Сегодня сервировали действительно хорошими приборами. Фарфор был так тонок, что почти просвечивался насквозь, а его края были изящно украшены золотом. Мария рассматривала посуду перед собой, стараясь игнорировать настойчивый взгляд Екатерины. Но она не могла отвлечься от своих подозрений, ее мысли то и дело возвращались к тем же явным выводам. Екатерина одна из немногих во дворце знала о туннелях. Всем остальным Мария доверяла – Кенна, Грир и Баш, – они бы никогда не солгали и не воспользовались ими. Но Екатерина? Она в деталях знала, куда ведут секретные ходы, включая тот, в комнате Марии.

Мария больше не была чужаком без реальной власти. День назад она сменила Екатерину на месте королевы. Уже за это будут последствия. Но помимо всего прочего Мария пыталась отправить войска к матери в Шотландию и вдобавок получила выкуп за Екатерину. Раскрыла ли Екатерина роль Марии в похищении? Знала ли она, что Мария повинна в смерти ее кузины Гортензии?

Желудок Марии сжало, подступила тошнота. Не было ли безумием думать так? Или она просто проявляла практичность, пытаясь разглядеть врагов до их приближения? Изменил ли ее французский двор навсегда? На мгновение Мария пожелала стать той девочкой, которая только прибыла во дворец. Шестнадцатилетней, только что из монастыря, напуганной и взволнованной, но не циничной, тогда еще нет. Девочкой, которая не строила козни и заговоры все время, девочкой, которая не задавалась вопросами о мотивах окружающих. А теперь она навсегда останется подозрительной, ожидающей неизбежной расплаты особой? Могла ли она кому-либо доверять?

– Наверное, вы меня не слышали? – продолжила Екатерина сладким тоном, который подразумевал дальнейший удар. – Надеюсь, у нашей новой королевы нет проблем со слухом. Я тут любопытствую о местонахождении вашего мужа. Нашего короля. Моего сына.

Мария чувствовала, что Грир смотрит на нее. Она знала, что малейшим сигналом сможет втянуть свою придворную даму в разговор, и та сменит тему или даже перебьет Екатерину, оставив ее вопрос без должного внимания. Она не сомневалась, что Грир сделает это для нее. Но она заставила себя посмотреть на Екатерину. За банкетным столом стало тихо, даже музыканты в углу замолчали. Мария села прямо, надеясь, что никто не заметит, что ее руки трясутся.