И в этот самый момент раскололось небо. Чудовищный взрыв сотряс землю, а этажи фальш-ИВК выгнулись, словно надутый бумажный пакет, и лопнули. Торцовая стена ОНЦ осыпалась грудами стекла под напором воздушной волны, а дымящиеся обломки бывшего административного корпуса разлетелись во все стороны. Они рушились в озеро, вздымая пенные фонтаны, врезались в пляж, швыряясь песком – и убивали.

Эхо взрыва еще гуляло, когда ужасные крики заметались вдоль берега. Грузную даму догнал кусок бетона и пронзил ее гнутой арматуриной, будто на вертел насадил. Вынырнувший усач оторопело следил за падением вертевшейся глыбы, пока она не расплющила ему голову. Лязгающая металлоконструкция, скрученная и вывернутая, прошлась колесом по пляжу, чертя борозду, догнала убегавшую девушку, и отбросила ее, изувечив…

Я дико озирался, прикрывая Наталишку и высматривая падающие отломки, но лишь туча пыли клубилась вокруг, да щелкали порой мелкие камешки.

– Маленькая, посиди здесь! – еле выговорил я, сипя от избытка адреналина.

– Нет, нет, Мигел! – заверещала девочка, цепляясь за меня.

– Надо, маленькая! – взмолился я. – Там люди! Понимаешь?

Наталишка всхлипнула, но разжала пальчики. Освободившись, я бросился на пляж, сходу разглядев Лею.

«Жива!» – облегчение было так велико, что у меня ноги дрогнули, подкашиваясь.

Искать раненых не пришлось – песок впитывал пролитую кровь. Грузной даме помощь уже не требовалась – рифленый кусок арматуры прободал ее насквозь, порывая сердце. Финита.

Рядом лежала девушка с мокрыми рыжими волосами, испачканными в песке; руками она зажимала распоротый живот. Я упал на колени, с ходу накладывая ладони поверх страшной раны.

– Б-бо-ольно… – прохрипела рыженькая.

– Сейчас, сейчас… – вытолкнул я, снимая боль. – Убери руки…

Часто дыша, девушка отняла скрюченные пальцы от увечья. Сунув руки в теплую, трепещущую мокроту, я первым делом залечил раздавленную селезенку, убрал пару грязных камушков, вынул чешуйки ржавчины, и срастил края раны.

– Лежи, не двигайся! – велел я, и на коленках отполз к девчонке лет одиннадцати. Она носила бюстгальтер, хотя прятать в него особо было нечего.

Глубокий порез рассекал тощее бедро почти до кости. Думал я недолго – метнулся к озеру, и набрал полный рот тепловатой, безвкусной влаги. Когда вернулся к девочке, вода уже зарядилась, и я выпустил тонкую струйку губами, смачивая разрыв для пущей регенерации. Полминуты хватило, чтобы рана затянулась тонкой пленочкой, и я впервые, помнится, удивился – энергия легко и просто исходила из меня, не оставляя даже следа утомления.

– Спасибо… – девчонка разлепила бледные губы.

– Пожалуйста, – улыбнулся я. – Лежи спокойно, а то ты много крови потеряла.

Вскочив, я быстро огляделся, выбирая того, кому помощь нужнее.

Мальчику с окровавленной головой.

Его мать или сестра протяжно выла над ним, стоя на коленях и покачиваясь.

– Хватит голосить! – я резко привел ее в чувство. – Живо вызывайте «скорую»! Пусть шлют все машины, какие есть!

Я повел ладонями по кровавой корке, запекшейся на мальчишеских лохмах. Внутричерепная гематома… Ага…

– Доктор, спасите, спасите его! – запричитала женщина.

– «Скорую»! – рявкнул я. – Быстро!

– Да-да-да…

Минут через десять прибыла первая карета «скорой помощи». Фельдшер, выйдя из кабины, так и села на ступеньку от потрясения, но резво собралась, и затараторила по радиофону, повышая голос:

– Нет, товарищ главврач, это вы меня послушайте! Здесь десятки раненых и травмированных! Вызывайте машины из Москвы, из Фрязино! Вертолеты? Да! Хоть все сюда!

Еще минут двадцать я бегал по пляжу, на какие-то мгновенья пересекаясь взглядом с Леей, успокоительно улыбаясь Наталишке, по-дружески кивая незнакомым людям, которые помогали ближним – не жалели «Столичной» для дезинфекции, потрошили аптечки из машин со стоянки, лишь бы наложить тампон или лубок, повязать бинт или просто утешить умирающего.

Белые фургоны с красными крестами подъезжали один за другим, вот уже целая бригада врачей деловито сновала по пляжу, и бегали голенастые медсестрички с пузатыми чемоданчиками или с капельницами в руках. Бледные санитары катили носилки к вертолетам, садившимся прямо на проспект…

Беда пошла на спад.

«Ну, это как сказать…», – горько усмехнулся я, глядя на неподвижные тела, покрытые черной пленкой.

Улетели «вертушки», укатили «скорые», а вот и Лея нашлась. Увидев ее на берегу, я содрогнулся – дочечка была с ног до головы заляпана чужой кровью.

– Папа!

Я сходу обнял ее, и она расплакалась.

– Киска моя маленькая… – ласковости сами шли на язык. – Страшно было?

– Очень! – всхлипнула Лея. – Но… Чувствую же – дам волю эмоциям, и это точно будет кому-то стоить жизни! И сдерживаюсь, сдерживаюсь изо всех сил… Папочка… – она быстро, обратной стороной ладони размазала слезы, и спросила тихо, почти шепотом: – А ты… Ты, правда, из будущего?

Я не стал увиливать от ответа, поправил только:

– Да, маленькая. Только не в том смысле, что весь я оттуда, а лишь мое сознание, моя память…

– Твоя душа! – благоговейно выдохнула Лея, и хихикнула: – Ты боишься, что ли? Боишься, что я тебя разлюблю? Да ты что! – она крепко, с неожиданной силой обняла меня. – Я теперь еще больше тебя люблю! Правда-правда! А когда вырасту, пойду в медицинский, как тетя Света…

Я нежно улыбнулся. Нашел на ее хорошеньком личике местечко, чистое от крови и сажи, и поцеловал.

– Пойдем к Наталишке. А то она уже вся испереживалась!

– Пойдем! А ты чувствовал, как эта пигалица нам помогала?

– Так, еще бы! Я бы после такого… целительского марафона лежал бы в лёжку! Без сил совершенно! А тут…

Стоило мне протянуть руки внучке, как она живо прижалась, дрожа.

– Мигел! – тянула Наталишка, тараща глаза. – Так странно было! Прямо через меня, от ушей до пяток, как будто тепло протекало! Целый поток! Настоящая река! А потом, когда вы всех за… заштопали, всё иссякло…

– Спасибо тебе, носса сережейра! – с чувством выразился я.

Понедельник, 25 августа. Утро

Москва, Кремль

– Ну, что? – буркнул Романов, и криво усмехнулся: – Давайте соображать на троих!

Иванов с Чебриковым кивнули в унисон, не улыбнувшись.

– Погибло девятнадцать человек, – глухо проговорил Борис Семенович, – еще десять в тяжелом состоянии… Такого прощать нельзя.

– А я и не собираюсь! – повысил голос президент СССР.

– Григорий Васильевич, – негромко сказал председатель КГБ, – предлагаю заслушать подполковника Исаеву, Марину Теодоровну… Вы не так давно назначили ее замом начальника Управления СБС по «Альфе» и руководителем проекта «Ностромо»…

– А-а… Ну, как же! – заерзал Романов. – Помню… Так «Исаева»…

– Ее девичья фамилия.

– Ясно, – сделав знак помощнику, президент устроился поудобней.

Подполковник Исаева вошла в кабинет четким шагом, одетая в глухое платье, которое, впрочем, лишь подчеркивало женственность фигуры.

– Здравствуйте, товарищи, – ровным голосом сказала она, и спокойно взглянула на Романова, ожидая сигнала.

– Слушаем вас… товарищ Исаева, – мягко сказал тот.

– У нас есть неопровержимые доказательства, – начала Марина официальным тоном, – что вчера в Ново-Щелково произошел теракт, организованный МИ-6. Хотя можно трактовать ЧП и как диверсию…

– «Англичанка гадит»… – усмехнулся президент.

– Совершенно верно, – кивнула «Росита». – Мы задержали водителя, что пригнал в административный корпус ОНЦ тот самый взорвавшийся грузовик. Шофер был в шоке, закатил истерику… Собственно, и его самого деятели из Лондона, по сути, приговорили – он вовремя сбежал с места преступления, и еле успел. Два перелома, ушибы, сотрясение… Его зовут Алекс Уоррен, он агент МИ-6 и рассказал нам всё. Задача Уоррена состояла в шпионаже, он должен был доставить в фальш-ИВК оборудование, напичканное «жучками». Но в последний момент контейнер с электроникой подменили другим, набитым взрывчаткой. Агент рассказал, что в позапрошлом году лично встречался с директором МИ-6 Ричардом Дирлавом. Тот и приказал ему внедриться в службу снабжения ОНЦ, вербовать агентов из числа сотрудников Центра, собирать сведения об ИВК… При этом Дирлав прямо указал, что эта миссия на контроле у самого Чарльза Виндзора, принца Уэльского!