— Надеюсь, — буркнула Ава, и девочки примолкли, сосредоточившись на новой для них работе.

А я вспомнила, как в первые месяцы мучилась с этой картошкой, девочки хотя бы нож в руках держать умеют, я же всему училась с нуля. Пока однажды Льюла, во время очередного эксперимента по выращиванию картошки — к тому времени мальчики навострились выращивать несколько кустов от посадки до богатого урожая минуты за три, а она заставляла созревшие клубни вылезать из земли, чтобы их не нужно было копать, — ей не пришла в голову светлая мысль делать картофелины в форме куба. Причём, все глазки находились на его гранях.

Шесть взмахов ножа — и картофелина очищена. Младшие девочки другой картошки и не помнят, потому-то для них стало открытием то, как на самом деле картошка выглядит, и как её приходится чистить. И выходных они теперь ждали с особым нетерпением.

Не успела я отмыть и половину комнаты, как раздался очередной стук в дверь. Посыльные уже закончились, всё купленное доставлено — неужели клиент так скоро пожаловал? Мысленно чертыхнувшись, я вытерла руки, сорвала с себя фартук, заправила за уши выбившиеся из пучка волосы и тоскливо оглядев старенькое ситцевое платье — для приёма я приготовила новое, строгое, чёрное и из плотного сукна, делающее меня на несколько лет старше, но переодеваться времени не было, — и поспешила открыть дверь.

На пороге обнаружился клиент, да не тот. Полноватый высокий парень в присыпанном мукой фартуке поверх светлой рабочей одежды и с замотанной окровавленной тряпкой рукой.

— Вот… Отец сказал — вы целительница. На рынке слышал. Вот… — повторил он, протягивая мне раненную руку.

— Проходите, — я кивнула на пару стульев, уже стоящих в уголке отмытой младшими детьми приёмной.

Спустя несколько минут, став на четверть серебрушки богаче и договорившись об утренних поставках хлеба — была, оказывается, у местного пекаря такая услуга, — а также успев послушать кое-какие местные сплетни, я проводила за порог сына пекаря и встретила ждавшего под дверью стряпчего с раздутой щекой из нотариальной конторы на углу. Похоже, слух обо мне уже разошёлся по нашей улице, а на надпись о том, что приёмная открывается завтра, никто внимания не обратил.

В итоге за вторую половину дня я приняла ещё девять человек — благо, никого лежачего или с тяжёлой травмой не было, все пришли своими ногами и обошлись стульями в приёмной. Кабинет домывали дети, завершив свои дела, даже просить не пришлось, славные они у меня выросли. Последней, когда уже начало темнеть, и на улице зажглись магические фонари, робко заглянула жена владельца магазина скобяных товаров.

Крепенькая, румяная — про таких говорят «кровь с молоком», — и абсолютно здоровая девушка поставила меня в тупик. Жаловалась она на бесплодие — третий год замужем, а до сих пор не забеременела. Муж-то, по её словам, добрый, заботливый, не укорил ни разу, смотрит только печально, когда снова и снова женские дни у неё приходят, а вот свекруха того и гляди со свету сживёт. Уж в чём только ни обвиняет, и что проклята она, и что мать её, или бабка, нагрешила, видать, много, а им такое несчастье досталось за те грехи, и что зря только хлеб свой ест, толку от яловой телушки и то больше. В общем, вылилось на меня многое, бедняжке явно не с кем было поговорить по душам, а тут сама Богиня-Мать меня послала.

А я не понимала, в чём дело, видела же — здорова она. Но повернув разговор в нужную мне сторону, сумела узнать, что Мела — так её звали, — была у мужа третьей женой, первая сбежала с залётным коммивояжёром, вторая умерла, подавившись рыбьей костью, обе прожили замужем несколько лет, но тоже детей её мужу не родили. В итоге я предложила Меле привести ко мне мужа или же искать другой вариант, поскольку проблема здесь не в ней. Обдумав мои слова, Мела помотала головой, нахмурилась и решительно сказала:

— Приведу. Матушка Нита на той неделе к сестре уезжает, тогда и приведу. При ней и заикаться не стоит. А уедет — приведу. Других вариантов мне не надо. Не по мне это. И не по совести.

Проводив Мелу, я подождала ещё какое-то время, а потом заперла дверь и ушла на задний двор, где собрались дети просто посидеть на крылечке, любуясь закатом, точнее тем, что можно увидеть здесь, в городе. День был насыщен событиями, мы все много работали, но теперь хотелось просто молча посидеть и помолчать.

Я обводила взглядом заросший дворик, уже представляя, где будет загончик для курочек, где грядки, где можно посадить ягодник, а где выкроить местечко для цветов. Даже пару-тройку молодых плодовых деревьев можно посадить, убрав старушку яблоню. Но этим всем займёмся, когда в выходные приедут старшие дети, несколько дней можно прожить и с бурьяном. Ещё можно слегка расширить крыльцо, превратив в небольшую террасу, сделать над ним навес и поставить кресло-качалку.

И в ту минуту, когда я мысленно уже дошла до балкончика над крыльцом, который мог бы послужить этим самым навесом, послышался громкий стук в переднюю дверь. Наверное, стучали в неё не первый раз, просто прежде не было слышно. Нужно будет купить магический звонок, который слышно везде, где пожелаешь, но это завтра. А сейчас я отправилась посмотреть, кому так срочно понадобилась помощь целителя.

На крыльце топтались трое старых знакомых — если знакомыми можно назвать тех, чьи имена я не знала, разве что у Милларда, но имя это, фамилия или титул мне тоже было неизвестно. Двое пришедших смотрели на меня с хмурым недоверием, блондин скорее с любопытством.

— Проходите, — радушно улыбнувшись пришедшим денежкам, пусть и так поздно, я включила в приёмной свет и обратилась уже к двум сопровождающим — а то, что это были сопровождающие брюнета, а не трое равных, у них на лбах было написано светящейся в темноте краской. — Надеюсь, вы сообразите, чем себя занять на время лечения. Я предупреждала, что дело это не быстрое, догадались хотя бы газету захватить?

— Догадались, — блондин, широко улыбаясь, вытащил из кармана небольшой томик под удивлёнными взглядами своих спутников. Заметив эти взгляды, он пожал плечами: — А что? Миссис Троп, действительно, предупреждала.

И, оглядевшись, устроился на одном из стульев и раскрыл томик, словно именно за тем сюда и явился — почитать в спокойной обстановке. Кидая недовольные взгляды теперь уже на него, шатен пристроился рядом. Может, предложить ему печень проверить, а то какой-то он слишком жёлчный? Беззвучно хихикнув над этой мыслью, я пригласила брюнета в кабинет.

— Что предпочтёте, кресло или кушетку? — я указала на бывший стол, у которого слегка укоротили ножки, на столешницу положили матрас и застелили сверху клеёнкой. Мало ли, может, мне кого-нибудь, истекающего кровью доставят. — Повторюсь — это займёт много времени.

— Кресло, — коротко ответил мужчина и уселся в то, на которое я указывала, предлагая выбор. Пожав плечами, я уселась во второе, бывшее гораздо меньше и мобильнее, чтобы его можно было легко передвигать. Окинув взглядом фронт работ, я поинтересовалась: — У вас есть, чем закрепить волосы?

— Зачем? — снова этот недоверчивый взгляд, в глубине которого таилось что-то ещё. Страх? Скорее опаска. Он словно ждал чего-то очень неприятного.

— Предпочитаю видеть всю картину будущей работы целиком, — пожала я плечами.

— Миллард, — негромко окликнул брюнет, и его спутник тут же появился, теперь его волосы были распущены, и он протягивал моему пациенту какую-то штучку, видимо, заколку для волос. Отдав, бросил на меня нечитаемый взгляд и удалился.

Когда брюнет — узнать бы его имя, — убрал волосы в хвост, я с интересом уставилась на открывшееся лицо. Ну, то, что оно довольно интересное, я заметила еще днём, впрочем, все трое мужчин были симпатичные, хотя двое других, пожалуй, красивее. И дело не в шраме, он не мешал оценить скорее мужественные, чем красивые черты лица, прямой нос, волевой подбородок, поджатые, а от того тонкие губы — интересно, какие они, когда он не хмурится и не сжимает челюсти?

Скулы высокие, по левой, почти от виска, вьётся шрам, довольно удачно расположенный, если так можно сказать. Пара сантиметров вправо — и мужчина лишился бы глаза, немного влево — и это могло сказаться на слухе, а так — только мочка уха изуродована. К шее шрам расширялся и там, где уходил за ворот рубашки, был почти с мою ладонь шириной. Я содрогнулась, представив, какую боль мужчине пришлось пережить, а ведь этот шрам не единственный, далеко не единственный.