Лиля так и создавала свой островок в мире средневековья.

Хельке и Лория с ее детьми.

Вирмане. Лейф и Эрик. Ингрид и девушки, которые успешно учились ажурной вязке.

Мастера и мастерицы.

Лейс и его солдаты.

Тарис Брок и Алисия Иртон.

Патер Воплер с сыном…

Все они были частью маленького мира Лилиан Иртон и Миранды Кэтрин Иртон. И его же частью стал лэйр Ганц. И хотел в нем остаться. Потому что плохо ли, хорошо ли, но это было что-то теплое и уютное. Где никто никого не ругает, где даже споры ведутся добродушно, где нет места злости и жадности.

Еще не семья, но нечто очень близкое. И Ганц прикоснулся самым краешком к этому теплу. Отогрелся. И захотел остаться.

Она накрыла своей рукой руку мужчины.

– Не надо. Я понимаю…

Их взгляды встретились. Одну короткую и в то же время безумно длинную минуту мужчина и женщина смотрели друг на друга.

Он – воин. Шпион. Тайных дел мастер. Убийца и дознаватель на службе короны. В его прошлом крови по колено. И грязи – по шею.

Он сражался всю жизнь. За себя, за корону – и против всего мира.

Он устал. И ему нужно что-то для себя. Островок покоя и мира. И вот его лэйр Ганц станет защищать до последней капли крови.

Один, всегда один, кричи не кричи, молись не молись, Альдонай забыл про тебя. И с каждым годом тяжесть на душе все страшнее.

Альдонай, прими меня, устало безверного, не с добром, не со злом, с тем, что есть в душе моей…

Он уже давно не верит в Альдоная, его работа приучила королевского представителя к самой жуткой грязи. И именно поэтому он люто, даже себе не признаваясь, завидовал Джерисону. У графа было все – по праву рождения. И он не понимал, чем владеет. Не ценил, не защищал, не берег…

А Ганц понял. И готов был все отдать, лишь бы его впустили. И приняли.

Лиля смотрела ему в глаза, и он видел в них свое отражение.

То же усталое одиночество. Та же тоска.

Одна. Всегда одна. И за ее спиной ее люди. А она за все в ответе. И любое неправильное решение может стоить жизни ее близким. Уже стоило…

И нет сил ни на что. Только держаться, стиснув зубы, идти вперед, держаться, делать дело – и тихо плакать по ночам.

От тоски.

Не на кого опереться. Некому довериться. И давит ноша принятых решений. Жестоких, безжалостных…

Да, их меньше, чем у Ганца. Но разве от этого легче?

Никогда не легче.

Мужчина и женщина смотрели друг на друга.

Между ними не проскакивала искра безумной страсти. Они не бросались друг другу в объятия. Но это было тихое понимание, которого иногда не достигают и за десять лет брака.

Самому сильному мужчине нужно место, где можно отдохнуть.

Самой сильной женщине нужно знание того, что она не одна. Что за ее спиной есть кто-то сильнее.

Союз?

Выстраданный и ставший возможным только после очень многих бед.

Тяжелых решений, крови, смертей…

Когда-то они подозревали друг друга. Не доверяли. Опасались подвоха. Когда-то они ждали удара.

Сейчас им предстояло принять одно из самых серьезных решений.

Принять? Или оно уже принято?

Ганц смотрел на женщину. Он видел ее каждый день, но сейчас – словно впервые. Отблеск свечей ложится на золотые волосы, искры пляшут в загадочных зеленых глазах, лицо кажется удивительно юным и в то же время мудрым…

Лиля смотрела на мужчину словно впервые.

Темные глаза кажутся совсем черными. Черными кажутся и темно-каштановые волосы. Усы прячут насмешливую улыбку в уголках рта, морщинки на высоком лбу, тонкие сильные пальцы музыканта и художника…

Он не красавец, нет. Джерисон был намного красивее, да и Ричард, и Гардвейг даже сейчас…

И все же это не важно. Красота – это фантик. Но едим-то мы конфету…

– Согласится ли король? – Лиля с трудом узнала свой голос. Такой ломкий. Такой… неуверенный. Она ли это? Или это – именно она?

– Вы согласны, Лилиан?

– Ты. Называй меня Лилей, Ганц. Полагаю, для супругов так будет лучше?

И в темных глазах вспыхнула надежда, сменившаяся шальной радостью.

Этим вечером, ложась спать, Лиля размышляла о самых разных вещах.

Вот честно – никогда она о Ганце даже не думала в таком контексте…

Хотя… она вообще ни о ком не думала, чего уж там. Хватало и переживаний, и проблем, и головной боли – еще о мужиках размышлять! Вот некогда! И хоть убивайте.

Они договорились, что пока не будут предпринимать решительных действий. Траур – штука обязывающая. Длится примерно три года. В течение этого времени выдать ее замуж просто нельзя. Разве что король сильно надавит на альдона и тот даст разрешение. Но именно что разрешение должно быть от альдона.

То есть пока можно было чувствовать себя спокойно. Но до решения Эдоарда.

А тот ведь решать будет. Через нее на Ативерну завязан Август. И она сама уже не последняя фигура.

Строго говоря, пока у них с Ганцем есть две проблемы. В том, что они споются, Лиля не сомневалась. Уже сработались. Уважают друг друга… если уж кому из мужчин она и может доверять – это Ганцу. Потому как вирмане молодцы, но они вирмане. А сколько там завязано на клановую систему… даже думать не хочется. Такой вот скромный вопрос. Выгоднее налаживать отношения с одним Эдоардом или с двумя десятками мелких корольков на Вирме? Ладно, ярлов, но суть-то не меняется!

Нет, на фиг. Ибо не фиг. И точка.

Сбежать в другое государство тоже не выход. Лиля это и сама понимала, без молчаливого подтверждения Ганца. Или отравят, или зарежут, или еще что… но невыездной ей быть долго и печально. Эту систему ой не в советские времена придумали. И спасибо Эдоарду за то, что она до сих пор не под замком.

А вот Ричард…

Да, та ночь навсегда останется между ними. Но ребенок… Сказать или не сказать?

Молчать, однозначно.

После такого кошмара, который случился из-за Амалии и ее любви, – молчать! Можно стимулировать роды, чтобы они прошли раньше. Можно. И списать все на Джерисона.

А почему нет? До Менделя тут еще долго не дорастут. А она никого просвещать по генетике, кроме Ганца, не собирается. Это ребенок от Джерисона Иртона. И точка.

Резать будут, на куски рвать будут – все равно. Ребенок от мужа. И никаких!

Это единственный способ выжить. А Ричард, даже если что-то заподозрит, все равно будет молчать.

Миранда засопела под теплым одеялом и перевернулась на бок, зарываясь в подушку.

М-да, вот еще проблема…

Вот честно – отдавать Мири в Ханганат не хотелось. Ведь отравят малявку. Но и как разрулить эту ситуацию, Лиля пока не знала. Оставалось только ждать и терпеть.

«Смириться надобно для виду, но – тянуть. Кто время выиграл – все выиграл в итоге…»[7]

Вот пока и будем тянуть.

Но что дальше?

Ну вирмане ее решение примут. Они как раз Ганца уважают. Будь возможность – еще бы и почетным вирманином приняли бы. За изворотливость и жестокость.

М-да…

«А не боишься, что станет мужем да попробует навести в доме порядок? Со средневековой точки зрения?»

«А вот не боюсь, – огрызнулась Лиля на внутренний голос. – Ни капельки. И отвали. Вот что нам с Александром делать?»

Фалион ведь приезжал. И за руку брал, и в глаза смотрел… и сил не было его оттолкнуть. А придется.

Нельзя теперь с ним иметь никаких отношений.

В этом они с Ганцем были солидарны. Супружеская верность – это серьезно. Сама Лиля подвигов на стороне совершать не собиралась. Насчет Ганца она не знала, но была уверена: если что-то и произойдет, то в обстановке строжайшей конспирации. Она точно ни о чем не узнает. А что еще надо?

Взаимное уважение у них есть, готовность работать вместе есть, любовь?..

Вот с любовью проблема. Не с физической стороной, нет. Тут как раз Ганца можно было только похвалить. От графини Иртон он благополучно нахватался любви к чистоте, регулярно менял белье и мылся минимум раз в два дня. По здешним меркам – чистюля. И, судя по некоторым обмолвкам, не эгоист, без «особых» вкусов в стиле неизвестного здесь маркиза де Сада – одним словом, жить и любить.