Лонгин мельком оглядел открытое пространство между лагерем и всадниками в богато расшитых плащах.

— То есть один на один?

— Да, мой господин.

— Проконсул, не делайте этого, — спешно вставил Амаций. — Это не иначе как какая-то уловка со стороны этих варваров. Трудно и представить, на какое коварство они способны.

— Едва ли, — усомнился Макрон. — Вряд ли этот царевич представляет собой какую-то опасность.

— Да что вы понимаете, префект! — вспылил легат. — Эти парфяне могут поразить проконсула стрелой еще до того, как он приблизится к назначенному месту!

— Не исключено, — пожал плечами Макрон. — Но они рискуют и своим переговорщиком. Кроме того, налицо потеря достоинства. Если проконсул уклонится от предложенного, то как на это отреагируют в Риме?

— Мои господа, — поднял руку парфянин. — Прошу простить за то, что встреваю в ваш спор, но если вы считаете, что подобная встреча чересчур рискованна, то могу ли я предложить, чтобы обе стороны отдалились на расстояние, недосягаемое для стрелы — скажем, и царевич, и проконсул с тремя сопровождающими от каждой из сторон? Быть может, это бы развеяло ваши подозрения и страхи?

— Страхи? — презрительно поглядел Лонгин. — Я не боюсь, парфянин. Римляне не знают страха ни перед чем, и уж тем более перед варварами с востока.

— Отрадно это слышать, мой господин. В таком случае я могу уведомить своего повелителя о вашем согласии насчет встречи? Вы и трое ваших почтенных соплеменников?

Катона втайне позабавило, с какой гладкостью хитрому парфянину удалось обставить проконсула в принятии решения. Лонгина это, напротив, взбеленило настолько, что он не сразу вернул себе самообладание. А заметив выражение лица Катона, тут же ткнул в него обличительным перстом:

— Центурион Катон — вы, я вижу, в веселом расположении? Ну так будете меня сопровождать. Вы, ваш друг Макрон и легат Амаций. Остальным присоединиться к кавалерийской але. Все остаются здесь. Если я дам знак, немедленно спешите к нам на помощь. Выполнять!

Повернувшись к парфянину, он надменно бросил:

— Скажи своему хозяину, что встреча состоится, как только остальные его люди отступят на безопасное расстояние.

— Будет сделано, мой господин, — парфянин склонил голову и, развернув всхрапнувшего коня, лихим галопом помчался к своим, не давая римлянину опомниться и поменять решение насчет условий встречи.

Макрон между тем придвинулся к Катону и вполголоса сказал:

— Ну, спасибо за то, что втянул меня в это.

— Прошу прощения, — с готовностью извинился Катон и указал в сторону конной алы: — А теперь мне бы э-э… лошадь.

— Ступай, выбирай — а то, не ровен час, еще чего-нибудь выкинешь.

В то время как Катон отходил в хвосте других офицеров, Амаций, Макрон и проконсул смотрели, как парфяне разворачивают и уводят своих коней, оставляя на месте только посланника, знаменосца и еще двоих. Макрон задумчиво потарабанил пальцами по луке седла.

— Чего же они все-таки хотят? Кто-нибудь знает?

— Лично я понятия не имею. — Лонгин помолчал, затем ворчливо заметил: — Ума не приложу, как они умудрились незамеченными так близко подобраться к нашему расположению. У нас что, в разъездах и на заставах служат слепцы? Кто-то за это ответит, — мрачно заключил он.

Все трое обернулись на стук копыт: это прибыл верхом Катон.

— Смотреть в оба, — обратился к офицерам Лонгин. — При первом же признаке опасности подавать сигнал криком и бросаться на этих выродков. Однако помните: у нас до сих пор перемирие. Движение можно делать лишь тогда, когда его сделали они. Поэтому руки держать на виду, к оружию не притрагиваться.

Амаций резко втянул носом воздух.

— Будем надеяться, что и царевич скажет своей челяди то же самое.

— Именно, — кивнул Лонгин и для успокоения сделал глубокий вдох. — А теперь всё, едем.

Каблуками сафьяновых сапог он нежно ткнул в бока своего коня, направляя его вперед. Остальные тронулись следом цепочкой, осторожно направляясь через пустошь навстречу парфянам. Держась чуть сзади и сбоку своего командира, Катон не без труда сдерживал соблазн положить ладонь на рукоять меча, но вместо этого сжимал обеими руками поводья. Спину он держал нарочито прямо, чтобы парфянам казаться надменным и бесстрашным — хотя у самого в животе все сжималось от страха, а сердце гулко стучало в ребра. Себя он презирал уже за то, что вообще вынужден выказывать эту фальшивую браваду. Случайный взгляд вбок открыл, что и Макрон пытливо смотрит на парфян, но скорее с любопытством и оценивающе, чем с боязнью или напряжением. И Катон как за спасение ухватился за мысль, что его бесстрашный друг даст фору любому парфянскому воину, каков бы тот ни был, если только он замыслил что-нибудь коварное.

Обе группы всадников сближались в полной тишине, нарушаемой лишь глухим стуком и поскрипыванием копыт по щербатой земле. В ярком свете дня отчетливо виднелся прихотливый орнамент на колчанах парфян, а также тонкая изысканность их одежд. Лошади под ними были несколько меньше, чем у римлян, но прекрасно ухоженные — гладкие, мускулистые, и двигались с эдакой текучей грацией. Знаки различия у парфян были непонятны; исключение составлял, пожалуй, только знаменосец, у которого к седлу было приторочено что-то вроде большой плетеной корзины. По молчаливому согласию стороны остановились друг от друга на двойной длине копья и вопросительно друг друга оглядели. После этого самый рослый из парфян неожиданно откинул от лица платок золотистого шелка и заговорил.

Посланник с вниманием выслушал, после чего почтительно склонил голову и лишь затем обернулся к римлянам:

— Царевич желает вам бесконечного здоровья и преуспеяния. Вам, вашему императору и всему вашему народу. Он также похвально отзывается обо всех тех прекрасных землях, которые вы заняли именем Рима. Он говорит, что несказанно впечатлен вашими линиями сторожевых башен и передовыми заставами, что обороняют подступы к Антиохии. Нам было не так-то просто подступиться и пройти через них незамеченными.

При последней фразе губы Лонгина сжались тонкой линией, а свободная рука на секунду стиснулась в кулак.

— Довольно любезностей, — вскинул он руку. — Я так понимаю, вы здесь не для того, чтобы восхищаться красотой окрестностей. Давайте по существу. Что желает царевич?

Между царевичем и посланцем последовал короткий обмен фразами, после чего последний заговорил снова:

— Парфия настаивает, чтобы Рим впредь воздержался от любых дальнейших попыток распространять свое влияние в сторону Евфрата.

— Рим имеет полное право оберегать свои границы, — твердо сказал Лонгин.

— Да, однако ваши границы имеют обыкновение неуклонно ползти дальше, подобно татям, влезающим во дворы своих следующих жертв.

— Как тебя понимать? Мы чтим наше действующее примирение.

— Между Римом и Парфией да, — согласился посланник, — но как у вас обстоят отношения с Пальмирой? Вы используете ее земли как свои собственные, а ваши солдаты маршируют уже у самих границ с Парфией.

— Пальмирский правитель Вабат подписал с Римом мир, — значимо напомнил Лонгин.

При переводе этих слов царевич язвительно хмыкнул, после чего разразился продолжительной тирадой, скептическая суть которой была римлянам ясна уже до того, как посланник взялся передавать слова своего повелителя. Макрон, встретившись исподтишка взглядом с Катоном, истомленно возвел глаза. Катон не ответил. Его друг был воином до мозга костей, но люто ненавидел любое проявление политиканства, и было очевидно, что его присутствие при этой дипломатической тяжбе — лишь дань преданному служению Риму. Катон округлил глаза и со своей стороны отправил другу предостерегающий взгляд. Макрон лишь на секунду вопросительно приподнял бровь, вслед за чем едва заметно пожал плечами, в то время как посланник излагал слова своего хозяина на латыни.

— Царевич Метакс говорит, что ваше истинное намерение за этим договором видно невооруженным глазом. Всем известно, что это просто шаг к последующему присвоению Пальмиры.