— У вас тут кто-нибудь еще прячется?

— Да уже нет, наверно. — Она холодной ладошкой ухватила Макрона за руку. — Пожалуйста, не трогайте нас.

— Прошу простить, юная госпожа. У нас приказ.

— Я знаю, но вы ведь, наверное, добрый человек. — Она обратила взгляд на легионера. — И вы тоже. Пощадите нас. Позвольте нам остаться.

Макрон покачал головой:

— Мы не причиним вам вреда. Просто ступайте с нами, и все.

— А если не будет вреда, то зачем вы тогда всех забираете? И куда?

Макрон, поглядев, тускло ответил:

— К главным воротам.

— К воротам? А зачем?

Макрон проникся к девчушке жалостью; да и смысла утаивать нет.

— Правитель приказал, чтобы все беженцы покинули цитадель.

Девочка оторопело уставилась — видимо, смысл слов отложился у нее не сразу.

— Но… Но ведь это считай что убийство. Просто умерщвление, и все.

— Таков приказ, юная госпожа. А теперь пойдемте с нами. — Он крепко взял ее за тоненькую руку. — Не доставляйте нам хлопот, ладно?

Девчушка попыталась было вырваться, но куда там. Тогда, прикусив губу и быстро о чем-то подумав, она испуганной скороговоркой затараторила:

— Господин, я же вам готовить, кухарничать могу. За чистотой у вас приглядывать, одежду стирать… Могу вас даже ночью согревать. Пощадите, пожалейте меня с моим братиком. Клянусь, вы об этом не пожалеете.

Макрону стало душно от стыда. Вместе с тем некая вселенская усталость пробирала от мысли, до чего все-таки способна доводить людей беспросветность отчаяния. Легионер, который все это время внимательно слушал обмен фразами, неуверенно поглядел на Макрона.

— Господин старший префект. Может, я это… ее малость попользую, а уж затем отправлю к остальным?

— Чего-о? — грозно обернулся Макрон.

— Да вот… Смазливая, язви ее, сучонка. К чему добру задаром пропадать. Все одно ей недолго осталось.

— Заткни свой рот, поганец, — прорычал Макрон. — А ну прочь! Иди вон обыскивай соседний двор.

— Слушаю, господин старший префект!

Легионер встал навытяжку, отсалютовал и затрусил прочь. Макрон строгим взглядом смотрел ему вслед, зная наверняка, что у того в мыслях: мол, командир, зараза, решил приберечь девчонку для себя. Иной офицер вполне бы так и поступил — чего тут церемониться, надо ловить момент, — но лично Макрону все эти нынешние указания были поперек души. Хотя выбирать не приходилось. Беженцам предстояло умереть ради того, чтобы правитель со своими сторонниками продержались в цитадели чуть дольше. Решение было жестким, но вполне обусловленным. Хотя теперь, когда Макрон глядел на девчушку с младенцем, категоричности в нем поубавилось.

— Как тебя звать?

Та поспешно ответила, чуя перемену его настроения:

— Меня — Джесмия. А братика моего — Айшель.

— Где твоя семья, Джесмия? Родители?

— Не знаю, господин. Мы оторвались от них, когда все пытались пробиться в цитадель. Мы с Айшелем были в числе последних, кому удалось попасть внутрь прежде, чем захлопнулись ворота.

— И как вы с той поры здесь обретались?

— Получали довольствие, как и остальные. В основном я его отдавала Айшелю, но он у меня все равно голодный.

Присмотревшись, Макрон обратил внимание, какое худое у девочки лицо; под складками столы одна кожа да кости.

— Может, ты отыщешь свою семью в городе.

Она посмотрела со смятением.

— Но ты не можешь нас вот так вышвырнуть. Они нас убьют: и меня, и малыша Айшеля.

— Пойдем, юная госпожа. Время не ждет.

За руку он повлек ее через руины зернохранилища в сторону ворот. Джесмина расплакалась, сквозь слезы невнятно умоляя остановиться. В отчаянии она сулила всякие ублажения плоти, какие только мог измыслить ее невзрослый ум, но Макрон продолжал шагать с каменной решимостью. Заслышав гомон толпы у ворот, Джесмия тревожно смолкла. Когда же за углом открылись беженцы, сгрудившиеся за заслоном тяжеловооруженных легионеров, ноги у девочки подогнулись и она упала, прижимая к груди своего вопящего братишку.

— Не надо! Не пойду! Не буду! Я не хочу умирать! Не хочу!

— Никуда не денешься, — твердо сказал Макрон. — Поднимайся. Ну же!

— Нет… ну прошу. Умоляю…

— Становись! — Макрон рывком вздернул ее на ноги.

Глаза девочки попеременно останавливались то на брате, то на суровом римлянине.

— Если я все же пойду, то возьми хотя бы моего брата. Пригляди, чтобы он остался жив.

— Не могу.

— Заклинаю!

— Нет. Как же мне приглядывать за младенцем? Он твой брат и должен быть с тобой. Идем.

Макрон, как пушинку, подхватил ее с земли к себе на руки и пошагал к воротам. Джесмина утихла, закрыла глаза и начала бормотать что-то, напоминающее мольбы к богам. Бросив на нее один быстрый взгляд, Макрон стал неотрывно смотреть в сторону ворот. Протеснившись через строй легионеров, он грубовато ее опустил и указал на толпу.

— Вот. Ступай туда, к своим землякам.

Напоследок она поглядела на него взглядом, исполненным усталого презрения, после чего, нежно прижав к своему плечу головенку брата, через воющую толпу медленно прошла и встала прямо напротив закрытых ворот. Чтобы быть на выходе первой. Первой из тех, кого забьют повстанцы. Обернувшись, она еще раз с укором поглядела на Макрона. Вот к девочке подошел один из ближних легионеров и, протянув руку, сорвал у нее с шеи золотой медальон и сунул его к себе в кошель, после чего возвратился на свой пост. Макрон думал было подвергнуть его взысканию, но что толку. Если медальон не снял бы легионер, его сдернет с ее изрубленного тела повстанец — быть может, тот самый, что по прошествии нескольких дней возьмет его вместе с кошелем с трупа легионера. Макрон устало покачал головой и посторонился, давая последним поисковым группам выпроводить за строй солдат последних из обнаруженных беженцев.

Когда те слились с толпой, Макрон, вдохнув поглубже, скомандовал:

— Открыть ворота!

Приставленные к воротам вынули бревно запора и потянули цепи. Исполинские створки ворот с грохотом начали размыкаться, и румяно-розовый свет зари хлынул в образовавшуюся брешь. Толпа обратилась к свету и впервые утихла, созерцая свою грядущую участь.

— Выводим их, выводим! — проревел Макрон. — Выставить копья!

Его люди накренили острия, и ближние беженцы отпрянули в испуге. Снова взвились крики панического ужаса, так что Макрону для того, чтобы его приказы были слышны, пришлось приставить ладони ко рту и надсадно орать:

— Медленным шагом — вперед!

Строй римских солдат тронулся вперед, надвигаясь на толпу. Поначалу никто в ней не пошевелился, но затем натиск тех, кто оказался вплотную к остриям, вынудил людское месиво колыхнуться в сторону ворот, и толпа начала постепенно выдавливаться на агору. Макрон подошел к лестнице воротной башни и забрался на стену. Там стоял Катон и напряженно смотрел через агору на настил метательных орудий повстанцев.

— Не самый славный для нас час, — тихо произнес Макрон, присоединяясь к другу.

— Пожалуй. Но ничего не поделаешь.

— Слабое утешение для этих бедолаг и для тех из нас, кто был вынужден этим заниматься.

Катон возвратился вниманием к вражескому расположению, а Макрон удрученно вздохнул:

— Что тебя гложет?

— Да что-то очень уж там тихо, — кивнул на ту сторону Катон. — Вообще никакого движения.

Макрон сделал руку козырьком и оглядел сначала купеческое подворье, затем двор храма. Там две щупленьких фигуры — судя по всему, мальчишки — возились у каких-то деревянных штуковин.

— Понимаю твое состояние.

— Что же они затевают?

— Да хрен его знает, — пожал плечами Макрон. — Но они там. Куда им деться… Так что скоро узнаем, после того как они разглядят это сборище.

Он кивнул на беженцев, тихо растекающихся по агоре.

Большинство из них вскоре остановилось, настороженно оглядывая строения и зевы улиц напротив цитадели. Кучка тех, кто похрабрее остальных, разбежалась в поиске укрытий, пока не очнулись повстанцы. Взгляд Макрона заскользил по толпе, пока не нащупал фигурку девочки в синем, с ребенком на руках. Джесмия безбоязненно подошла к ближайшей улице и исчезла из виду. Сердце Макрона тяготила вина невольного предательства этой невелички и ее малолетнего брата.