Что же касается введения программы полового воспитания в наших, российских школах, то мне кажется, что это еще один шаг на пути к расчеловечиванию. Потому что человек не может быть человеком, если у него нет какой—то тайны. И конечно же, одна из главных тайн подростков, их маленький секрет, который они прячут от взрослых, это то, что они уже взрослые. Они уже не дети, они уже “все знают”. И для мира подростков как раз характерна стеснительность в этих вопросах.

В публичной бане без штанов будут ходить или маленькие дети, или взрослые мужики. Подросток же ни за что с себя плавки в бане не снимет. И вот эти сеансы массового раздевания – пусть даже на уровне слов, картинок – это разрушение естественной потребности человека в тайне. Ведь все—таки не случайно сексуальная сфера в самых разных традициях, совершенно далеких от пуританства, весьма далеких от христианства, всегда была окружена системой разнообразных табу. Именно эта область почему—то всегда воспринималась как имеющая прямое, непосредственное отношение к религии. А где религия – там мистика, там тайна.

Посвящение во взрослые всегда было таинством, а не просто раскрытием давно всем известных сексуальных секретов. В упомянутых же программах с самого начала предлагается заведомо профанный, бесчеловечный язык – язык чистейшей механики, физиологии… Вместо тайны любви речь идет о секретах секса.

Сегодня в России более чем достаточно источников для желающих подростков узнать все, что их на эту тему интересует. Более чем достаточно всевозможных книг, журналов, видеопродукции. Поэтому совсем не обязательно вводить все это в школе. Кроме того, у массовой школы есть такой талант – убивать все, чего она касается. Будь то Пушкин, будь то закон Божий. Если хотите, чтобы было воспитано поколение атеистов – введите обязательный Закон Божий. Хотите воспитать поколение импотентов – введите школьное половое воспитание.

И, знаете, при виде обилия рапсовских[125] агиток с рекламным слоганом «Твой друг – презерватив», приходит на ум народная мудрость: скажи мне, кто твой друг, и я скажу – кто ты…

– Но ведь смысл данной программы, как я понимаю, в том – что “раз все это естественно” – значит, все это необходимо знать…

– Я просил бы помнить, что слова "естественный", "естество" имеют два совершенно разных смысла, в зависимости от того, употребляются ли они в богословском контексте или в светском. В богословской речи естественным называется то, что происходит по Богозданному естеству человеческому.

Одним словом, естественно то, что делает Христос (о том, каким был Адам до грехопадения мы знаем слишком мало). Только во Христе мы видим восстановленное человеческое естество. Это и есть христианская норма. А в светском языке естественно – это то, что массово и обыденно. Поэтому для Православия естественна святость, для массового лексикона сегодняшнего дня естественен, в общем—то, порок. На языке Православия естественно то, что мы называем идеальным, то что редко. Ну, а поскольку светский язык всегда имеет ввиду естество “оживотившееся”, естество человека падшего, то естественными объявляются падшие, массовые состояния, а массовость всегда склонна извинять себя.

– Что же в итоге получается, что в мире все так мрачно: и грех с пороком естественны, и о нравственности не имеем верного представления? В принципе не представляем, что имеется в виду под нравственностью в Православии?

– Нет, я считаю, что представляем себе. Потому что нет на свете такого человека, даже очень юного человека, у которого не было бы опыта жизни в добре. Может быть, всего несколько минуток в его жизни – но они все же были… А ведь быть верующим – это означает быть верным самым светлым минутам своей жизни.

Наша жизнь полосата независимо от того, год тигра на дворе или какой—нибудь другой год. Да, бывают у нас периоды какого—то оскотинения. Но даже в эти минуты, которые на языке Православия называются окамененным нечувствием, в эти минуты все равно надо хранить верность лучшему, которое уже было и которое ты желаешь вернуть в свой обиход. Действовать так, как ты поступил бы в ту высшую минуту, в том состоянии, когда ты был духовно одержим добром и светом, когда ты был настигнут радостью – это и означает быть верующим.

– Почему Православная Церковь осуждает секс, как способ получения удовольствия? Ведь научно доказано, что подавление сексуальности делает человека злым и агрессивным.

– Честно говоря, я в этом сильно сомневаюсь. Я не могу сказать, что современные подростковые компании, в которых, как раз, секс не столько подавлен, сколько сам подавляет, менее агрессивны, чем приверженцы более сдержанной линии поведения.

Вопрос о сексе – это вопрос о свободе человека: или твои гормоны управляют тобою, ударяют тебе в голову и тогда ты думаешь уже не головой, а какими—то иными своими органами. Или ты – человек. И как человек, не просто повинуешься инстинктам, и твой поиск – не "с кем спариться". Человек должен любить не тело другого человека, а самого человека, целостного, тело и душу. И он должен нести ответственность за результаты своих действий. А самое главное – христианство дорожит любовью. Но когда сегодня юноша говорит девушке "я тебя люблю", то в 90 случаев из 100, в переводе на русский язык, этот Ромео просто хотел сказать своей Джульетте: "слышь, я тащусь от тех ощущений, которые я испытываю в твоем присутствии". В современной молодежной культуре "я тебя люблю" означает "я тобой пользуюсь". То есть мне нравятся мои ощущения, я от них балдею, а ты для меня – просто стимулятор этих ощущений. И это не любовь, а всего лишь одна из форм эксплуатации человека человеком.

– Феофан Затворник говорил, что «Любовь, проповедуемая миром сим – болезнь. И опасна она тем, что больному хочется болеть до безумия». Наша повседневная жизнь подтверждает – диагноз прежний, и с каждым днем болезнь прогрессирует.

– Для того чтобы понять эти слова надо вспомнить церковное значение слова "страсть". Страсть в церковном смысле – это не сильное чувство, не влюбленность, не страдание. Страсть – это то, что в грамматике передатся с помощью страдательного залога. То есть то, что вторгается в мою жизнь, а не то, что я делаю. Действительно, любовь в этом смысле – это страсть, как то, что владеет мною. И человек влюбленный действует не замечая, что иногда чем—то странным управляем, а не сам собою руководит. Видимо, об этом измерении чувства влюбленности, о том, что там появляется элемент несвободы и неосознанности, подобное состоянию медиумичности, пассивности, и сказал свт. Феофан как о болезни.

– Может ли гомосексуалист стать православным священником?

– Боже, ну, как отвечать на такой вопрос? Даже если бы вы спросили меня – "а может ли гетеросексуалист стать священником" – и то ответить было бы трудно. Настолько эти лексиконы из разных миров…

Поэтому, кстати, и нельзя ответить простым "нет". Да, церковные каноны однозначно определяют гомосексуализм как деяние, несовместимое со священным саном. Но в том—то и неясность, что каноны (нормы права, законы) говорят именно о деяниях. На языке церковного права гомосексуалист – это человек, совершивший определенное деяние. На языке же современной психологии гомосексуалист – это человек с гомосексуальным влечением. Значит, сегодня это слово понимается более широко.

Отсюда и неясность: поскольку каноны говорят о действиях, а не о помыслах, то можно ли безусловно распространять определения церковных канонов на людей, еще не совершивших гомосексуальных поступков и зарекшихся от их совершения? Может ли канон, право наказывать за помысл, регулировать чувства?

Не во всех своих мыслях человек свободен. Что—то в него всевается "лукавым". Что—то определяется психическими травмами и впечатлениями детства (как раннего, так и подросткового). Если человек, заметив в себе гомосексуальное стремление, пугается его, оценивает его негативно, кается в нем и не допускает себя до соответствующих деяний – то с точки зрения христианства это прежде всего аскет. Он победил свой помысл, хотя до конца еще и не искоренил его (а какой вообще греховный помысл можно до конца искоренить?). За что же его наказывать?