С конца XI – начала XII в. ситуация существенно меняется. Разительно отличается от упомянутого случая епископа Исемберта след, оставленный в анналах того же монастыря (Сен-Киприан) его последователем, епископом-реформатором Петром II: упорядочивая дела диоцеза, он дарит монахам церковь и просит за это возвести еще одну в оговоренном приходе[307]. Подобным же образом в 1117 г. поступает архиепископ Ги Бургундский, договариваясь с аббатом Сито о строительстве в своем диоцезе цистерцианской обители[308]. В ряде сходных документов XII в. действия прелатов также обусловлены исключительно их саном и связанными с ним обязанностями[309]. От мирских форм проявления инициативы, если за таковые признать сопряжение строительства с фактами личной биографии, семейными делами, родовыми владениями (по меньшей мере в фиксации документов) восстанавливается строгость ситуации, где возведение храмов для епископов – необходимость, продиктованная нуждами церкви и паствы. В то же время сообщения о влиятельных сеньорах, действующих подобно епископам, в XII в. практически исчезают.

Реформирование монастырей наряду с освобождением их из-под контроля мирян, обновлением монастырского устава и правил общежития монахов, как правило, было сопряжено с перестройкой главной церкви[310]; поэтому со второй половины XI в. фигура аббата-реформатора становится, пожалуй, наиболее репрезентативной в отношении строительных инициатив, будучи описанной в монастырских хрониках и жизнеописаниях[311], запечатленной в эпитафиях и посвятительных надписях[312]. При этом до середины XI в. центральной фигурой истории монастыря (его основателем и созидателем) чаще всего становился покровитель-мирянин, как правило крупный сеньор, герцог или граф[313].

Та же тенденция прослеживается и в отношении монастырских грамот. В хартиях начала XI в., упоминающих о строительстве или перестройке церкви при участии светских лиц, часто акцентируется их активная позиция, заставляющая говорить именно о них как об инициаторах дела: миряне заявляют, что они выстроили или перестроили данную церковь или монастырь (а не только поспособствовали этому)[314]. Однако уже во второй половине XI – начале XII в. позиция мирянина все чаще сводится к пассивной роли донатора: в подавляющем большинстве хартий, где так или иначе упоминается строительство храма, речь идет о дарении монастырям земель и лесов под постройку[315]. Отдельного упоминания заслуживают случаи, особенно характерные для второй половины XI в. (времени активного перемещения церквей из частного владения в церковное): передача монастырю или коллегии церкви, где донатор-мирянин оговаривает необходимость ее реконструкции монахами или канониками как одно из условий дарения[316]. В таких случаях позиция заказчика часто утрачивает деятельный аспект, о строительстве говорится нейтрально – «для возведения (перестройки) церкви (монастыря)»[317] – или созидательная роль переносится на общину, в пользу которой сделан дар[318].

В ряде случаев в хартиях упоминаются как миряне, так и прелаты, вносящие каждый свою лепту в строительство храма, так что бывает трудно со всей определенностью сказать, кого в данном случае следует назвать заказчиком. Однако все же обычно созидательная активность одной из сторон, от которой зависели ключевые решения, акцентируется сильнее. И если в первой половине XI в. этот акцент смещен в сторону мирян, то во второй половине XI и в XII в. – в сторону церковнослужителей. Так, в случае основания приората Бельну (1050 г.) активная позиция принадлежит скорее мирянам – виконту Туара Гофреду и его жене, которые «упрашивали» аббата монастыря Сен-Мишель Азлона построить приорат[319], после чего тот отрядил для строительства архитектора – одного из своих монахов[320], который и воплотил в действительность замысел супружеской четы[321]. В документе, составленном сто лет спустя (1152 г.) по случаю сходной ситуации (правда, здесь речь идет о приходской церкви), об активной позиции мирян говорить трудно, хотя они тоже выступают подателями идеи, а также, по всей видимости, средств. Задумав выстроить новую приходскую церковь[322], два родственника обращаются к приору Гильельму, возглавлявшему приход. Далее приор не только назначает для строительства монаха-архитектора подобно аббату Азлону из предыдущего примера, но и в целом берет инициативу в свои руки: про него говорится, что он «взялся построить» (coepit aedificare) церковь[323], которая далее называется его «произведением» (opus); когда же местный епископ накладывает запрет на строительство, именно Гильельм обращается к папе и добивается у него разрешения на продолжение работ[324]. Вообще же для хартий конца XI – начала XII в. более характерна ситуация, когда со строительной инициативой выступает церковнослужитель, а миряне-донаторы откликаются на его призыв[325].

Меняется и сам ранг светских сеньоров, фигурирующих в документах о строительстве церквей; во всяком случае, это со всей очевидностью отражено в материалах, собранных Р. Крозе для региона Пуату. Если в XI в. 40 документов, упоминающих светских заказчиков, свидетельствуют об инициативе крупных сеньоров, прежде всего самих графов[326] и их наиболее влиятельных вассалов, сеньоров Лузиньяна[327] и Тальмона[328], виконтов Туара[329], то в XII в. из 15 таких документов граф упомянут в двух, крупные сеньоры упоминаются всего в пяти[330], в остальных случаях речь идет о мелких шателенах (вообще количество дарственных со строительной подоплекой, как видно, в XII в. значительно снижается).

Я постаралась представить панорамную картину деятельности заказчиков в XII в. как в культурном, так и в социальном планах; по меньшей мере сказать о ней то, что позволяют доступные источники. Картина эта настолько пестра, что сделать на ее основе какой-то обобщающий вывод о фигуре заказчика в целом вряд ли возможно, и такая цель, собственно, мною не предполагалась. Отмечу, однако, несколько значимых, на мой взгляд, моментов.

Строительство средневековых храмов в осмыслении современников представало одним из важнейших событий в жизни как индивидуума, так и общества. В обоих отношениях процесс строительства связывался с упорядочиванием, умиротворением, восстановлением нарушенного строя жизни и утраченных связей. Созидатель церкви становился попечителем и руководителем людей, связанных с храмом и занятых на строительстве; он вставал на путь благотворительности, а нередко и покаяния; вступал в коммуникацию с Богом и святыми в качестве дарителя. Очевидно, что в качестве заказчиков выступали прежде всего представители благородного сословия, шла ли речь о мирянах или о священнослужителях; во всяком случае, когда речь шла о действии, осмысляемом как созидание, и о церкви, понимаемой как произведение. Создание храма было важно не только для самого заказчика, но и для его ближайшего окружения – семьи (в случае заказчика-мирянина), общины (в случае заказчика-прелата), члены которых вовлекались в соучастие в его действиях, хотя бы и заочное. Нужно акцентировать еще один существенный момент, который оказался несколько скрыт за моим стремлением разбить заказчиков на категории: церковные прелаты и миряне во многом дополняли действия друг друга в созидании церквей и, играя разные роли (например, священника и патрона), могли каждый в своем ключе проявить себя в качестве заказчиков одного и того же храма.