— По какой короче? — спросил Чапаев.

— Через Клопиху, стало быть, попрямее будет, — ответил Аверька.

— Так и дуй!

Аверька приподнялся, тряхнул вожжами, крикнул: «Эге-ге, соколики!» — и кони повернули налево, на село Клопиху.

Недаром любил ездить Чапаев с кучером Аверькой. С кем только не приходилось гонять ему по извилистым и прямым дорогам, но как с Аверькой — ни с кем не ездил. Как степной ветер, неслись у Аверьки кони, ураганом взметало за ними серую дорожную пыль, будто на волне качало лёгкий тарантас.

«Эх, чёрт, леший!» — покрякивал от удовольствия Чапаев. Любил он быструю езду.

У села Клопихи пустил Аверька лошадей рысцой. В село въехали не торопясь.

— Теперь, Василь Иваныч, можно сказать, почти что дома, — сказал Петька. — За околицу выедем — полдороги останется.

На широкой улице было пусто. Тарантас легко катился по уезженной дороге, покачиваясь на упругих рессорах.

И вдруг — откуда только взялась! — сбоку прямо к тарантасу подбежала женщина в тёмном платочке. Задыхаясь, пробежала несколько шагов вровень с тарантасом, держась правой рукой за крыло, и быстро зашептала:

— Родненькие, да куда ж вы приехали? Ведь белые здесь…

И так же внезапно, как появилась, исчезла, оставшись где-то позади.

Не успела она договорить, как все трое — и Чапаев, и Петя, и Аверька — увидели неприятельских солдат, выходящих из проулка.

«Аверька, назад!»— крикнул было Чапаев.

Но было поздно. Солдаты увидели чапаевскую тройку. Опешив от неожиданности, они все разом остановились, потом заговорили между собой и, на ходу сдёргивая винтовки, ринулись к тарантасу.

Чапаев выхватил наган.

— Аверька! — крикнул он злым и хриплым голосом. — Гони! Гони, чёртов сын! Гони что есть силы вперёд!

Аверька судорожно огрел кнутом коней, заорал неистовым голосом, и кони взвились и понесли…

Петю Исаева толкнуло назад, потом дёрнуло вперёд. С трудом удержавшись на сиденье, он схватился за пулемёт.

И «максим», задрожав всем своим стальным телом, застрочил.

Тут поднялось такое, что и передать трудно.

— Эге-ге-ге-ге-ге! — вопил Аверька.

«Тра-та-та-та-та!» — заливался пулемёт.

«Бах, бах, бах!» — гремел наган Василия Ивановича.

А сзади раздавались выкрики, трещали винтовочные выстрелы. Из хат выбегали офицеры, солдаты и, увидев пыль за чапаевским тарантасом, беспорядочно стреляли вдоль улицы.

Несколько минут кони неслись без оглядки, грозя опрокинуть тарантас. И лопни в этот момент рессора или случись ещё что-нибудь, пришёл бы всем троим — и Чапаеву, и Пете, и Аверьке — конец. Не миновать бы им смерти.

Далеко за селом, когда смолкли выстрелы и крики, Аверька остановил тарантас. Кругом разостлалась степь с прямой и ровной дорогой. Кони были в мыле, тяжело раздували мокрые бока, поводя налитыми кровью глазами.

Аверька снял картуз, обтёр рукавом вспотевший лоб и стал разматывать шарф. Так жарко ему ещё никогда не было…

— Как, Василь Иваныч? Ничего?.. — спросил он, тяжело дыша.

Чапаев снял папаху, оглядел со всех сторон. Нашёл пробоину, поковырял в ней пальцем и снова надел.

— Ничего! — ответил он. Голос у него был сердитый. Злые огоньки блестели в глазах. И, усаживаясь на прежнее место, рядом с «максимом», прибавил: — Глупо от шальной пули на тот свет переправиться. В бою — давай! Это я понимаю. Можно. А так… Ну, гони, Аверька! Не будут дураками — враз за нами конных бросят… Гони!

Митя всё ещё был в гостях, а Лёшка всё ещё возился со своей шашкой, когда Чапаев подъезжал к Подшибаловке. Издали они услыхали весёлые бубенцы чапаевской тройки. Звон их, лёгкий и заливистый, с каждой секундой доносился всё ближе и яснее.

— Чуешь? — прошептал Митюшка, прислушиваясь к звону знакомых бубенцов. — Товарищ Чапаев…

— Приехал! — согласился Алексей, не поднимая головы от шашки.

— А ты сказывал — сидит у себя в хате, бои обдумывает…

Он немного обиделся на Алексея: зачем зря говорить, коли не знаешь?

— Значит, кончил обдумывать, — уверенно проговорил Алексей и, засмеявшись, прибавил: — Проверять ездил.

— Чего проверять?

У Мити расширились и заблестели глаза.

— «Чего, чего!» — передразнил Алексей. — Чего может проверять Чапаев? Ясное дело: местность и расположение сил противника… Да ты лучше послушай, музыка-то какая! Мандолина!

Алексей несколько раз резанул шашкой над головой, и она с тонким свистом рассекла воздух.

Митя вздохнул и с завистью сказал:

— Мне бы такую!

— Тебе?.. Зачем?

— Воевать.

Алексей засмеялся:

— А кашу кто варить будет?

Митя обиделся.

— Что же, только мне всё и варить? — сердито проговорил он. — Пусть другие какие-нибудь варят. А я воевать хочу!

Возвращаясь к себе, Митя твёрдо решил с кашеварским делом распроститься. Конечно, жаль было Федосея Михалыча. Как ему с одной рукой управляться? Ведь дел-то набиралось много. С утра до ночи они возились возле походной кухни. «Ничего, будет у него другой помощник, — решил Митя, — а я воевать хочу!».

Пока Митя, лёжа в сарайчике на сене, обдумывал, как ему стать настоящим боевым чапаевцем, в штабе у Чапаева шло военное совещание. Собрались командиры и комиссары всех полков и батальонов. Чапаев сообщал план предстоящего боя.

— Задача наша — выбить неприятеля из Орловки и Ливенки, пока к нему не подошло подкрепление и пока он не успел захватить железнодорожную линию Саратов — Николаевск.

Сизый махорочный дым густым облаком плавал над столом. Лампа-молния ярко освещала лица командиров. Вид у всех был сосредоточенный, напряжённый.

В штабе у Чапаева шло военное совещание.

Не отрываясь, все смотрели на карту, на которой был точно расчерчен план завтрашнего наступления.

Чапаев говорил коротко, отрывисто:

— Четвёртый полк снимется ночью и в темноте подойдёт прямо к самой Орловке, с северо-западной стороны. Третий полк обойдёт Орловку с юго-востока. Разницы и пугачёвцы пойдут с северо-востока… Тут мы сожмём кулак — им и податься некуда! Понятно?

От дыхания людей, от лампы-молнии в горнице стояла неимоверная духота. Да тут ещё и хозяйка избы расстаралась: вовсю нажарила печь. А окошки растворить никак нельзя — не такое совещание, чтобы при открытых окнах разговоры вести.

Василий Иванович обтёр рукавом намокший лоб и продолжал:

— Первый залп даст батарея четвёртого полка. Как услышим, враз и начнём дело. Только нужно враз, непременно враз! Понятно?

В ответ загудели голоса:

— Как не понять!

— Конечно, понятно!

— Всё ясно! Справимся…

— Вот-вот, ребята! — проговорил Чапаев. — Главное, верить надо, что победишь. Если есть вера в победу, если знаешь, за что борешься, непременно победишь!

Всё было сказано. Теперь это пойдёт по полкам, а в полку — по батальонам, а там — по ротам, взводам. С вечера каждый командир будет знать задачу, которую придётся выполнить в завтрашнем сражении.

Совещание в штабе кончилось далеко за полночь. Один за другим уезжали командиры и комиссары в свои части отдавать распоряжения перед боем.

Когда в хате никого не осталось, вышел и Чапаев.

Он открыл дверь на маленькое под навесом крыльцо, опёрся о шаткие перильца и глянул в небо.

Стояла непроглядная ночь, чёрная, строгая и по-осеннему мрачная. Резкий ветер бросал в лицо дождём. По небу носились низкие рваные тучи. Село казалось пустым и вымершим. Только из немногих окон пробивался неяркий, желтоватый свет.