А потом один из трех сидевших обратился к нему, и Джон-Том узнал блондина, распоряжавшегося на улице.

– Ты голоден? – Джон-Том покачал головой. – Пить хочешь? – Отрицательному движению на этот раз сопутствовали улыбка и непристойный жест. Джон-Том мыслил сейчас не как будущий адвокат. Голова его кружилась, и он был, пожалуй, чуточку не в себе.

Его жесты и молчание ни в коей мере не расстроили допрашивающего. Тот пожал плечами и проговорил:

– Бери. Смотри, как надо.

Взяв псевдокартофелину, он помазал ее сверху какой-то прозрачной глазурью, зачерпнув ложкой из небольшого горшочка. Откусил и шумно зачавкал. По подбородку на грудь потек жир.

Прикончив с половину клубня, он вновь поглядел на Джон-Тома и без стеснения спросил:

– Голова не болит?

– Сам знаешь, черт, как болит, – отверз уста Джон-Том, чувствуя вздувающуюся на затылке шишку.

– Нам жаль, что так получилось. – К удивлению Джон-Тома, голос человека звучал вполне искренне. – Но ты не пошел бы к нам по собственной воле, а времени на переговоры уже не оставалось. Вот-вот мог нагрянуть патруль.

– Ну а ты сам-то пошел бы с дюжиной головорезов, преградивших тебе путь на незнакомой улице?

Блондин сухо улыбнулся.

– Наверно, нет. Согласен, особого такта мы не проявили. Но ты должен был пойти с нами, тебя следовало отделить от животных.

При этих словах Джон-Том беспокойно оглядел комнату. Вопросов не осталось – он был единственным пленником.

– А где остальные? Где мои друзья?

– Там, где мы их оставили, – в переулках Вольной Четверти. Нет, их не увечили, – добавил он, заметив, что Джон-Том готов подняться с топчана. – Наши в худшем состоянии. Мы просто увели тебя в сторону от свалки, когда удалось тебя усыпить.

– Почему именно меня? – Джон-Том припал спиной к каменной стенке. – Что во мне такого особенного?

Крепкий главарь в упор поглядел на него.

– Говорят, что ты – волшебник, чаропевец из другого мира. – Он казался скептически настроенным и одновременно стремился поделиться своими сомнениями.

– Да… да, совершенно верно. – Джон-Том потянулся и пошевелил пальцами. – Если вы через десять секунд не выпустите меня отсюда, придется всех превратить в грибы.

Главарь покачал головой, поглядел на пол и, подняв глаза, улыбнулся Джон-Тому. Сложив руки перед собой, он заявил:

– Чаропевцу для колдовства нужен музыкальный инструмент. – И он кивнул в сторону бдительно охраняемой дуары. – Не грози попусту. Я слыхал, что ты сумел заставить покориться речного дракона… Совместно с признанием этот факт в достаточной мере рекомендует тебя.

– А откуда тебе известно, что именно я заставил дракона покориться? Может быть, скажешь еще, что я просто пытаюсь тебя запугать? Маг-черепаха Клотагорб ждет нас в казарме, а он куда более могущественный чародей, чем я. Может быть, это он повелевает драконом и как раз в это время произносит жуткое заклинание, чтобы все вы растворились, как кусок рафинада.

– Мы знаем о твердопанцирном бездельнике, который сопутствует тебе. Известно нам и то, что он в настоящий момент обсуждает с огромным драконом всякую чушь в казармах у пристани. Мы узнали об этом не с помощью магии, а воспользовавшись целой сетью организованных и преданных наблюдателей и шпионов. – Последовала еще одна улыбка. – Иногда от нее больше прока, чем от магии.

Сеть, подумал Джон-Том. Зачем этот разговор об осведомителях? Что-то в этой комнате – может быть, позы людей, может быть, примененное ими оружие, лишающее сознания, но не жизни, – говорило, что перед ним не дешевые налетчики.

– На кого же вы шпионите? Или вы не жители города… Графства Поластринду?

– От рождения, – согласился мужчина, по комнате пробежал согласный ропот, – но не по склонности или верованиям.

– Ты меня разочаровываешь.

– Мы не хотим этого, – сказал человек, расцепив руки. – Мы хотим, чтобы ты примкнул к нам.

– Примкнул? К вам? Зачем? У меня нет времени ни для чего. Мы и так заняты чрезвычайно важным делом для всего вашего мира. – И юноша начал цитировать предупреждения Клотагорба о грядущих бедствиях.

– Броненосный народ подготовил самое жуткое вторжение в эти края за всю историю, и мы…

– Мы знаем об этом, – неторопливо перебил его один из охранников.

Джон-Том, открыв рот, глядел на женщину, сказавшую эти слова. Она была из числа тех троих, что перекрывали выход.

– Как, вы знаете? – Остальные согласно закивали.

– Но я думал… Клотагорб говорил, что, кроме него, никто не может знать. А как вы узнали?

– Терпение, – осадил его блондин. – Все в свое время. Ты интересовался, граждане ли мы этого города и почему нуждаемся в тебе. Да, мы граждане его, но не только. Мы представляем и нечто высшее. А что касается того, к кому тебе предлагают примкнуть, повторяю – к нам. Мы хотим, чтобы ты присоединился к нам.

– Какого черта, что значит «к нам»? Это какая-нибудь политическая организация?

Человек покачал головой.

– Не совсем. К нам – значит к людям. – Он говорил терпеливо, словно обращаясь к ребенку.

– Я все же не понимаю тебя.

Говоривший взволнованно оглядел своих компаньонов и вновь обернулся к Джон-Тому.

– Слушай меня внимательно, чаропевец. Унизив себя, человечество десятки тысячелетий обречено было сосуществовать с животными, словно с ровней. С ордами вонючих грязных мохнатых тварей, низших созданий. – Слова эти явно не относились к собственной густой сальной шевелюре. – С этими скотами, ничуть не возвышающимися над крысами и мышами, которых они охотно унижают.

Джон-Том не отвечал. Человек уже почти молил.

– Но ты ведь, конечно, ощущал уже несправедливость, неестественность подобной ситуации? – Он заходил перед Джон-Томом, время от времени тыкая в его сторону сжатым кулаком.

– Мы ведь лучше животных, разве не так? Конечно, природа предназначала нас для высшей роли, однако какие-то сверхъестественные силы и обстоятельства помешали нам воспользоваться дарованными от рождения правами. Наступает время перемен. Скоро человечество унаследует этот мир, как и было намечено природой.

– Так ты объявишь остальным расовую войну? – медленно проговорил Джон-Том.

– Нет! – Коренастый главарь повернулся к нему. – Это будет война за право человечества занимать ведущую позицию, возглавляя всю цивилизацию. – Он склонился пониже, пытливо глядя в лицо Джон-Тому. – Скажи мне тогда, чаропевец: в твоем мире люди тоже равны животным?

Боже! Мысли Джон-Тома в панике заметались. Что сказать? Насколько они проницательны? Или они способны обнаружить ложь – с помощью магии или других средств? А если докопаются до истины, то способны ли воспользоваться ею для подтверждения своих собственных подлых претензий?

Но почему они подлые? Тебе ненавистны слова этого человека, Джон-Том, или мысль о том, что ты способен с ним согласиться?

– Ну? – повторил главарь.

Оставить вопрос без ответа было еще хуже, чем сказать правду.

– Люди, которых я встречал у себя, ничем не превосходят здешних животных по разуму и величине. Некоторые, по-моему, даже глупее. Почему вы тут считаете себя высшими?

– Мы верим в это, чувствуем нутром, – раздался мгновенный ответ. – Природа не могла замыслить мир подобным образом. Что-то пошло здесь не так. Но ты все-таки не ответил мне об отношениях между людьми и животными в твоем мире.

– Все мы животные. Определяющую роль играет разум, и те личности, которых я здесь встречал, ничуть не ниже нас по уму.

– Это… те, которых ты встречал здесь. А как насчет животных из твоего собственного мира?

Джон-Том в раздражении повысил голос.

– Да, черт тебя побери, рост и величина с этим никак не связаны.

– Так нам говорили и сновидцы, – пробормотал кто-то в задней части комнаты. Раздался неразборчивый шепот, в котором слышалось явное самодовольство. Джон-Тому это не понравилось.

– В любом случае, я к вам не присоединюсь. – Он сложил руки. – И не сомневаюсь, что моему примеру последуют многие. Я знаю много людей, способных, не задумываясь, понять разницу между культурой и бескультурьем, между цивилизацией и невежеством… И вот что: разум не имеет ничего общего с тем, пахнет от тебя или не пахнет. Верьте на здоровье своему нутру. Подобными беспочвенными надуманными фантазиями диктаторы всегда пользовались, чтобы разъединить людей, и я не имею с этой чушью ничего общего. К тому же люди здесь являются одним из меньшинств среди прочих млекопитающих. Но если все ваше человечество свихнется и примкнет к вам, численность людей не позволит вам даже мечтать об успехе геноцида, который вы замыслили.