— Видимо, твой друг предал тебя. В конце концов, он поступил мудро.

— Не следует делать выводы, оценивая людей из Клана Невидимых по своим собственным стандартам, — ответила Садира, расстроенная злорадным тоном Хайара.

— Предал тебя проводник или нет, не имеет никакого значения, — вмешался в их спор Фенеон. Он говорил медленно, все еще нечетко выговаривая слова.

Но это были его первые слова после того, как он вышел из ступора. Кажется, мы должны будем сами искать способ выбраться из города.

— Это будет очень нелегко сделать, — сказала Садира. — Вчера я чуть не убила сына царя-колдуна. Очень сомневаюсь, что стража выпустит нас теперь из города.

— Даже стены Ниобенэя имеют трещины, — философски произнес Фенеон, пытаясь подбодрить ее. — Я помогу тебе незаметно выбраться из города. Это будет моей благодарностью за то, что ты спасла меня.

— Ценю твою признательность, но я еще раньше сговорилась об условиях, на которых я должна спасать тебя.

— Она сговорилась? О чем? С кем? — недоуменно спросил вождь, глядя на сына.

Хайар растерянно молчал.

— Я пообещал, что мы покажем ей дорогу к башне Пристан, — с видимой неохотой наконец ответил он.

Фенеон с неподдельным изумлением воззрился на него.

— В таком случае именно ты и отправишься с ней, — объявил вождь.

— Но я даже не представляю себе, где…

— Отправляйся к Расколотому камню, потом иди все время на восход солнца, пока не увидишь башню! — сердито проговорил вождь. Он схватил сына за шею и притянул его к себе:

— Какое ты имел право подвергать опасности клан, давая такое обещание?

— Это был единственный способ договориться, чтобы она попросила своих друзей отыскать тебя, — ответил Хайар. — Кроме того, мы можем и не сдержать обещание…

— Неужели жизнь Фенеона так мало значит для тебя? — с негодованием спросила Садира. — Какой же ты после этого сын!

— Жизнь моего вождя дорога мне так же, как и моя собственная, — ответил молодой эльф. — Точно так же, как была дорога и жизнь Гейфала. И я не позволю, чтобы он остался неотмщенным.

— В таком случае найди того, кто убил твоего брата, и отомсти ему, — не сдержалась Садира. — Но если тебе жизнь Фенеона действительно так дорога, как ты утверждаешь, тебе придется сдержать обещание, данное мне.

Вождь нахмурился и шагнул к ней.

— Ты мне угрожаешь? — грозно спросил он.

Садира отрицательно покачала головой.

— Нет. Но я вправе ожидать, что вознаграждение за спасение жизни вождя клана — то обязательство, которое клан будет уважать, что бы ни случилось, — спокойно ответила она.

Такие речи были совершенно непривычны для вождя, и он уставился на Садиру, словно видел ее впервые. Прервав наконец молчание, вождь вынес свой вердикт:

— Сначала нам надо выбраться из города, по возможности, с наименьшими потерями. Только тогда мы сможем решать, что нам делать с походом к башне Пристан и будем ли мы мстить за смерть Гейфала. — Он подмигнул колдунье, кладя ей руку на плечо. — Что бы я ни решил, не думай, что я когда-нибудь забуду о том, что ты сделала для меня. Честно признаюсь, что восхищаюсь твоим мужеством, хитростью и находчивостью.

Садира движением плеча сбросила руку вождя. Но прежде чем она успела выложить ему, что ее гораздо больше интересует поход к башне, чем то, что он лично думает о ней и ее действиях, в их перепалку вмешался Магнус.

— Она унаследовала эти в высшей степени полезные в жизни качества от своего отца, — невозмутимо произнес Певец Ветров. — Разве я не прав, Садира?

Фенеон прищурил свой жемчужно-серый глаз и оглядел Садиру с головы до ног.

— Я думал, что тебя зовут Лорели, — удивленно сказал он.

Колдунья отрицательно покачала головой.

— Нет. На самом деле мое имя Садира. Меня еще называют Садирой из Тира, — ответила она.

— Дочь Бараках? — спросил потрясенный вождь. По его тону трудно было определить, то ли это была простая констатация факта, то ли вопрос.

— Для меня удивительно, что ты все еще помнишь ее имя, — ответила Садира.

На тонких губах Фенеона появилась мечтательная улыбка.

— Моя столь знаменитая дочь, — произнес он, протягивая руку, чтобы погладить ее по голове. — Мне следовало бы догадаться об этом с самого начала. Ты унаследовала красоту своей матери.

— Я никогда не знала ее красивой, — зло сказала Садира, отбрасывая его руку. — У меня в памяти она навсегда осталась худой, изможденной, сморщенной старухой с разбитым сердцем, брошенной единственным человеком, которого она любила. Человеком, который обрек ее на жизнь рабыни.

Фенеон разинул рот от удивления и недоуменно уставился на дочь.

— А как еще я должен был поступить? — спросил он. — Забрать ее с собой из Тира, оторвав от ее собственного клана?

— Именно так! — убежденно ответила Садира.

Эльф был в полной растерянности.

— А дальше что? Оставить ее у себя на положении даеги? — пробормотал он.

Последнее слово он произнес уничижительным тоном. У эльфов оно обычно означало женщину, похищенную у другого клана и становившуюся обычно женой похитителя или его близкого родственника. Гораздо реже такое случалось и с мужчинами. Даеги жили на положении рабов, до тех пор пока вождь клана не приходил к мнению, что они утратили лояльность по отношению к своему родному клану. Часто проходили многие годы, прежде чем они получали статус полноценных членов своего нового клана, но были случаи, когда этого так и не происходило.

— Все равно это было бы для нее лучше того, что с ней случилось, — не колеблясь, ответила Садира.

— Ты ничего не понимаешь, — сердито произнес Фенеон. — Бараках не была эльфом, и Бродяги Песков никогда не признали бы ее своей. Она так и оставалась бы всю жизнь на положении даеги, и наш вождь приказал бы бросить тебя на съедение лиррам, как только ты вышла бы из утробы матери.

Будучи не в состоянии сдержать гнев, Садира изо всей силы пнула отца.

Но огромный эльф даже не шевельнулся. Сердито бормоча что-то, он схватил дочь за руку.

— Отпусти меня! — злобно прошипела Садира, протягивая руку к своему заплечному мешку.

— Не горячись, — ответил Фенеон, оттолкнув ее к Магнусу. Потом он поспешно выдернул кинжал из ножен на поясе Хайара.

Садира услышала лязг металла о металл. Резко повернувшись на звук, она увидела, что ее отец парирует рубящий удар широкого обсидианового кинжала, взявшегося невесть откуда. Она поразилась, не увидев руки, которая держала бы это тяжелое оружие. Создавалось впечатление, что клинок перемещается в пространстве сам по себе. Фенеон попытался схватить его за рукоять, но едва успел спасти кисть руки, вовремя отдернув ее, когда необычный кинжал нацелился отрубить ее.

Затем, не обращая больше внимания на волшебное оружие, вождь помчался вдоль крытой улочки. В ее дальнем конце виднелся юношеский силуэт, пальцы руки которого были направлены на летающий кинжал. Юноша махнул рукой в сторону Садиры, и тяжелый кинжал изменил направление своего полета, молнией скользнув в сторону ее головы.

Колдунья бросилась на мостовую. Когда она покатилась по закопченному камню-плитняку, ее поврежденную челюстями силопа ногу обожгла волна невыносимой боли. Она закричала, затем остановилась, уткнувшись в пару массивных ног с когтями цвета слоновой кости. Кинжал полетел вниз, нацелившись на ее шею, но молниеносным движением руки Магнус перехватил его, разбив вдребезги черный клинок о каменную стену.

Облегченно вздохнув, Садира взглянула вдоль улочки и увидела Фенеона, заносящего кинжал над Ракхой.

— Не убивай его! — пронзительно закричала она.

Рука Фенеона с кинжалом остановилась в воздухе, и он схватил юношу за горло другой рукой.

— Он же пытался убить тебя, — воскликнул вождь.

— Это не имеет значения, — ответила Садира, с трудом поднимаясь на ноги. — Это наш проводник. Веди его сюда.

Фенеон удивленно поднял свои остроконечные брови, решив, что у Садиры не все дома, но сделал, как она просила. Одной рукой вождь держал руки юноши, а другую руку с кинжалом приставил ему к горлу. Когда они подошли к Садире, юный колдун посмотрел на нее с нескрываемым отвращением. Его лицо было все в царапинах, ссадинах и синяках. В остальном с ним, видимо, все было в порядке.