О, как опасна оказалась его работа! Не мог он найти утешения и в том, что, когда Они сочли необходимым заслать соглядатая в ближайшее окружение мага, даже Они не посмели приказывать и ожидали, когда вызовется доброволец. Никто не отважился хладнокровно послать на верную смерть живое существо. И он, Даламар, сам выступил вперед.

Магия была единственным прибежищем в жизни Даламара. Он был родом из Сильванеста, однако теперь уже и сам не считал себя эльфом, как не считали его эльфом жители этой далекой страны. По рождению он принадлежал к самой низшей касте, поэтому и магии его обучили самой примитивной. Высшая магия в краю эльфов была уделом особ королевской крови. Однако Даламар все же вкусил могущества, и с тех пор оно превратилось для него в навязчивую идею. Он работал тайно, изучал сокровенные книги, считавшиеся для него запретными, и понемногу овладел магическим искусством, которое было доступно только высокородным.

Наиболее привлекала его именно темная магия, поэтому, когда обнаружилось, что он тайно носит черную мантию, на которую ни один истинный эльф не мог даже взглянуть спокойно, его изгнали из родной страны и перестали считать эльфом. С тех пор Даламара называли не иначе как «темный эльф», подразумевая, что он сторонится света. Даламара это вполне устраивало, так как к этому времени он открыл, что мрак тоже обладает могущественной силой.

И все же он отважился на это задание. Когда его спросили, почему он добровольно вызвался подвергнуть свою жизнь опасности, он спокойно ответил:

— Я бы рискнул даже своей душой ради возможности учиться у величайшего и самого могущественного мага нашего ордена.

— Возможно, именно это тебе и придется делать, — сказал ему негромкий печальный голос.

Голос этот возвращался к Даламару в воспоминаниях снова и снова, причем в самые неподходящие минуты, хотя он заметил, что чаще всего голос настигает его во тьме.

Что ж, царившая в Башне тьма действительно была самой темной, и это было не удивительно. Но случалось и по-другому: например, сейчас Даламар снова услышал его, и только ценой определенных усилий ему удалось заглушить этот голос в своем сознании.

— В чем дело? — негромко спросил Рейстлин. Маг всегда говорил тихо, почти мягко. Порой его голос был немногим громче шепота. Даламару же не раз случалось видеть бушевавшие в этом зале неистовые бури, когда сверкали ослепительные молнии, а раскаты грома были столь оглушительны, что он на несколько дней становился глуховат. Он был рядом с учителем, когда Рейстлин вызвал существ из другого плана бытия и заставил их повиноваться своим приказам — их пронзительные вопли и страшные проклятия до сих пор заставляли его просыпаться по ночам. Однако ни разу Даламар не слышал, чтобы Рейсшин повысил голос. Его мягкий, свистящий шепот странным образом был слышен даже среди безбрежного моря ярости и хаоса, и хаос тут же повиновался ему.

— Во внешнем мире происходят события, шалафи, которые требуют твоего внимания.

— В самом деле? — Рейстлин, готовясь продолжить свою работу, вновь опустил голову.

— Госпожа Крисания…

Рейстлин быстро взглянул на ученика, напомнив тому изготовившуюся к броску змею. Темный эльф невольно попятился назад под пристальным взглядом мага.

— Что там? Говори же! — прошипел Рейстлин.

— Ты… ты должен прийти и взглянуть сам, шалафи, — пробормотал Даламар.

— Живец говорит…

Темный эльф обращался уже к пустому месту — Рейстлина за столом не было.

Подавив судорожный вздох, Даламар пробормотал заклинание, которое должно было в мгновение ока перенести его к учителю.

Глубоко под землей, под основанием Башни Высшего Волшебства, находилась крошечная комната, силой магии вырубленная прямо в скальной породе, которая служила фундаментом всей массивной постройке. Этой комнаты первоначально здесь не было, ее создал своими чарами Рейстлин. Называлась она Кельей Всеведения.

Посередине этой комнаты находился бассейн идеально круглой формы с темной неподвижной водой, из которой в самом центре бассейна вздымался язык голубого пламени. Упираясь в потолок, пламя не гасло ни днем, ни ночью. Вокруг бассейна неподвижно лежали Живцы.

Безусловно, Рейстлин был самым могущественным магом, живущим на Кринне, но магия сто была еще далеко не совершенна — никто не понимал этого так ясно, как он сам. Всякий раз, когда Рейстлин спускался в Келью Всевидения, он вынужден был воочию столкнуться с пределом своих возможностей, поэтому он старался появляться здесь только в случае крайней необходимости. Живцы, или Живые, были зримым, предметным воплощением его неудач и ошибок.

Эти уродливые существа, искалеченные магической метаморфозой, стали рабами подземной комнаты и теперь обречены были вечно служить своему создателю. Здесь они, избывая свою мучительную судьбу, корчились у огнедышащей воды бассейна, словно огромные личинки неведомых насекомых. Их влажно блестящие тела валялись прямо на каменном полу, который был скользким от гноя и испражнений. Впрочем, их было так много, что увидеть пол можно было лишь тогда, когда твари откатывались в сторону, давая дорогу своему создателю.

И все же, несмотря на то что жизнь являлась для них постоянным источником боли и мучений. Живцы никогда не жаловались. Их жребий был куда лучше удела Мертвых — тех безликих существ, которые неприкаянно бродили по темным коридорам Башни. Словно х насмешку, их иногда называли Бессмертными.

Рейстлин возник в комнате из пустоты — темная тень, воплотившаяся из мрака. Голубое пламя блеснуло на серебряных рунах, которыми был расшит его плащ, и замерцало на складках черного бархата. В следующее мгновение рядом с магом появился Даламар, и оба, подойдя к самому краю бассейна, остановились над темной спокойной водой.

— Где? — спросил Рейстлин.

— Зд-десь, Хозяин… — пробормотал один из Живцов, указывая на воду бесформенным отростком на туловище.

Рейстлин нагнулся к бассейну и вгляделся в воду, сделав Даламару знак последовать его примеру. В первое мгновение темный эльф увидел только отражение голубого пламени, потом пламя и вода смешались между собой, снова разделились, и Даламар оказался в лесу.

Он увидел огромного человека в скверно сидящих доспехах, который неподвижно стоял, глядя на тело женщины, одетой в белое. Рядом с женщиной, опустившись на колени и держа ее за руку, стоял кендер. Темный эльф слышал их разговор так ясно, как будто находился рядом с ними.

— Она мертва…

— Я в этом не уверен, Карамон. Мне кажется…

— Я достаточно часто видел смерть, чтобы не ошибиться. Она мертва, поверь мне. И это моя вина… моя…

— Ты кретин, Карамон! — гневно прорычал Рейстлин. — Что случилось? Как это случилось?

Даламар заметил, что, как только маг заговорил, кендер быстро вскинул голову.

— Ты что-то сказал? — спросил кендер у человека, который принялся ковырять мечом землю, — Нет. Должно быть, это ветер… — А что ты делаешь?

— Рою могилу. Нам нужно похоронить ее.

— Похоронить се? — Рейстлин коротко и горько рассмеялся. — Да-да, конечно, слюнявый болван! Это все, что ты в состоянии сделать! — Он ненадолго задумался.

— Я должен знать, что случилось. Что ты видел? — обратился маг к покрытому слизью Живцу.

— Они вс-с-тали лаг-герем в ле-су, Хоз-зяин. — Изо рта твари капала обильная пена, и слова были почти неразличимы. — Др-ракониды…

— Дракониды? — удивленно перебил Рейстлин. — Около Утехи? Откуда они взялись?

— Н-не з-нать! — в ужасе всхрипел Живец. — Я-я…

— Тс-с-с, — предупредил Даламар, жестом обращая внимание учителя на бассейн, где кендер громко спорил с гигантом.

— Ты не можешь похоронить ее, Карамон! Она не…

— У нас нет иного выхода, Тас. Я знаю, что это не правильно, но Паладайн, наверное, проследит за тем, чтобы ее душа спокойно завершила путь. Мы не можем разводить погребальный костер, пока драконьи воины где-то поблизости…

— Но ты только взгляни на нее, Карамон! На ее теле нет ни одной раны!