Конь, скакавший уже на последнем пределе своих возможностей, тяжело дышал и ронял клочья пены. В сгущавшемся сумраке стало заметно, что тип местности стал меняться: голая равнина сменилась ольховыми и дубовыми рощами, а в отдалении показались невысокие холмы. Начали мерцать звезды. Жеребец под Конаном хрипел и рыскал из стороны в сторону, но между собой и черной границей приближающегося леса он разглядел размытый силуэт беглеца, что побудило его вновь погнать бедное животное. Пядь за пядью они начали выигрывать гонку. Заглушая стук копыт, откуда-то сбоку, из темноты, донесся громкий испуганный крик, но на него не обратили внимания ни преследователь, ни беглец.

Теперь они скакали почти плечо в плечо и, наконец, въехали в чащу леса. Вскрикнув, Конан поднял меч, заметив повернувшийся к нему бледный овал лица Белосо и смутный блеск стали во мраке. Противник тоже закричал, и в эту секунду усталый конь короля Аквилонии споткнулся и с шумом упал на колени, выбросив из седла ошеломленного всадника. Голова Конана, и без того уже достаточно туманная, ударилась о камень дороги, и густой туман окутал все вокруг, погасив отблески звезд.

Он не мог сказать, сколько времени пролежал без сознания. Но, едва начав приходить в себя, он почувствовал, что его тащат за руку по неровному каменистому грунту и лесной траве. Потом его отпустили, и, видимо, эта встряска окончательно отрезвила его.

Шлем исчез, голова страшно болела, а волосы слиплись от крови. Но он вспомнил, где находится. Большой красноватый месяц ярко просвечивал сквозь ветви деревьев, и было ясно, что полночь уже минула. Значит, он довольно долго лежал в беспамятстве, приходя в себя после падения. Но зато сознание теперь было намного яснее, чем даже во время безумной гонки.

Начав воспринимать окружающее, он с удивлением отметил, что лежит не на обочине белой дороги — да и вообще никакой дороги рядом не было. Он находился на травянистой поляне, окруженной частоколом пней и платановыми зарослями. Он пошевелился, осмотрелся вокруг — и вздрогнул от неожиданности: в нескольких шагах от него кто-то сидел.

По-видимому, это был бред — ведь не могла быть явью эта напряженно застывшая серая бестия, вглядывающаяся в него неподвижными, ничего не выражающими глазами. Конан замер, ожидая, что она исчезнет, как образ из сна. И тут по спине его пробежала дрожь: он вспомнил слышанные им когда-то, передаваемые страшным шепотом истории о существах, населяющих леса у подножия гор пограничья Аргоса и Зингары. Их звали гулями — это были пожиратели человеческого мяса, дети ночного мрака, потомки дьявольского слияния исчезнувшей и давно забытой расы с демонами подземелий. Говорили, что где-то посреди этой первобытной чащи, в руинах проклятого черного города, во тьме заброшенных гробниц и обитают эти твари… Тело Конана покрылось холодным потом.

Вглядываясь в маячивший перед ним бесформенный силуэт, он начал осторожно протягивать руку к поясу, где находился стилет, но, заметив его движение, бестия с жутким криком бросилась к его горлу. Киммериец выбросил вперед правую руку, и клыки, похожие на собачьи, сомкнулись на ней, стараясь сокрушить кольчугу. Костлявые мерзкие руки метнулись в поисках шеи, но Конан рванулся в сторону, одновременно выхватывая стилет левой рукой.

Они покатились по траве, нанося друг другу удары. Мускулы под серой отвратительной шкурой твари были тверды, как сталь, и явно превосходили по силе человеческие. Но здесь помогала кольчуга, предохраняющая от укусов страшных клыков и длинных когтей, и благодаря которой Конан успел нанести своему ужасному противнику удар стилетом, а потом еще один, и еще… Необыкновенная живучесть человекоподобного существа, казалось, не имела границ, и по коже короля Аквилонии то и дело пробегала дрожь отвращения, когда ее касалось холодное тело. Он вкладывал в удары все свои силы, но, казалось, минула целая вечность, прежде чем тело противника конвульсивно дернулось и застыло, когда клинок пронзил его сердце.

Конан поднялся на ноги и огляделся. Он не потерял своего инстинктивного ощущения направлений и сторон света, но не знал, где его захватил гуль и где теперь искать дорогу. Оглянувшись на залитые светом луны тихие черные силуэты деревьев, он ощутил выступившие на лбу капли холодного пота. Избитый и усталый, он оказался среди чащи тех самых ужасных лесов, а лежавшая у его ног темной бесформенной кучей тварь была немым подтверждением происходящих в этих местах кошмаров. Отдыхать было некогда — в любую секунду можно было ожидать треск веток или шелест травы под ногами других тварей.

Но вдруг тишину ночи разорвало испуганное конское ржание. Его жеребец! Кстати — кроме гулей, питающихся не только человеческим мясом, здесь водились и черные пантеры.

Не раздумывая, он рванулся прямо через заросли туда, откуда послышалось ржание. Все страхи улетучились, сменившись боевой яростью, если погибнет конь, вместе с ним исчезнет и последняя надежда на настигнуть Белосо и захватить камень. И вновь, теперь уже гораздо ближе, послышался резкий и гневный призыв скакуна. Было слышно, что тот отбивается от кого-то копытами.

Еще одно усилие — и Конан выскочил из кустов на белую ленту дороги, увидев своего коня, который, прижав уши и злобно оскалив зубы, то отступал, то прыгал вперед, отбивался от кружившей вокруг него черной фигуры, иногда замирая от страха. А самого Конана уже тоже заметили — вокруг него сомкнулось кольцо темных силуэтов — серых, подкрадывающихся существ. В ночном воздухе разнесся отвратительный и тяжелый запах разложения.

Внимание короля привлек тусклый блеск стали среди устилавших землю прошлогодних листьев: это месяц отражался на лезвии меча, оброненного там, где король, выброшенный из седла, упал в придорожную траву. Он поднял меч и с проклятием бросился на стоящего с ним лицом к лицу огромного противника. В неясном свете мелькнули оскаленные клыки и тянущиеся к нему когтистые полулапы-полуруки. Прорубив себе дорогу через отвратительно пахнувшие тела, Конан стремительно вскочил в седло своего коня. Меч его молниеносно поднимался и опадал, отсекая веявшие могильным холодом лапы, и от каждого удара кто-то падал, обливаясь темной кровью. Скакун отступал, продолжая кусаться и лягаться, а потом неожиданным прыжком вырвался из окружения и застучал копытами по полотну дороги. Еще некоторое время с обеих сторон из темноты появлялись серые мечущиеся тени, но потом они остались позади…

Поднявшись на вершину заросшей лесом возвышенности, Конан разглядел впереди обнаженные горные склоны, поднимавшиеся к небу и растворявшиеся где-то в ночной мгле.

Вскоре после восхода солнца Конан пересек границу Аргоса, но не встретил никаких следов Белосо. Либо тот успел уйти за время, пока король Аквилонии лежал без сознания, достаточно далеко, либо сам пал жертвой страшных людоедов зингарской пущи. Но свидетельств такого исхода тоже не было заметно. Тот факт, что эти твари так долго не нападали на бесчувственного человека, пока он лежал у дороги, позволял предположить, что они потратили время на бесполезную попытку догнать Белосо. А если беглец жив, то ехал он, как подсказывало Конану его предчувствие, по той же самой дороге и находился сейчас где-то впереди. Поэтому киммериец продолжал безостановочно двигаться на восток.

Пограничная стража не стала его задерживать. Одинокий странствующий наемник не нуждался ни в проверках, ни в охранном листе, да и потрепанный вид его говорил о том, что он не состоит ни у кого на службе. И Конан ехал через взгорья, по которым неслись бурные горные потоки, укрытые тенистыми дубовыми рощами и высокой травой. Он продолжал придерживаться длинной дороги, что в бледной дымке убегала вперед, возносясь на перевалы и спускаясь в долины. Это был старый, очень старый тракт, издавна связывавший Пуантен с морем.

В Аргосе царили покой и порядок: по дорогам спокойно ехали тяжело груженные товарами повозки, запряженные волами, а приветливые смуглые люди мирно трудились в садах и на полях, раскинувшихся прямо за придорожными деревьями. Старцы, сидевшие на лавках у ворот, в тени дубовых крон, приветствовали путешественника добрым словом.