Конан выдернул клинок и отскочил в сторону, чтобы не попасть под удары огромного агонизирующего тела. И, пока он, как завороженный, следил за этим, на улице наступила неестественная изумленная тишина, нарушаемая лишь шипением и звуками агонии.
А потом шокированные этой картиной прихожане Сета заорали:
— Богохульник! Он убил святого сына нашего бога! Смерть ему! Смерть! Смерть!
В воздухе засвистели камни, а охваченные истерическим возбуждением и ненавистью стигийцы бросились в сторону Конана. Из раскрывшихся дверей домов выскочили другие и тоже подняли крик. Выругавшись, киммериец развернулся и стремглав рванулся к черным воротам какой-то незнакомой аллеи. Не разбирая дороги, он мчался вперед, слыша за спиной топот босых ног и отдающиеся эхом призывы к святой мести. Подбежав к воротам, он быстро нащупал засов и отбросил его в сторону, после чего, не теряя времени, метнулся в темноту. По обеим сторонам узкой аллеи тянулись грубые каменные стены, а высоко над головой мерцали безучастные звезды. Эти гигантские стены были, как он догадывался, стенами святилищ. Он услышал, что преследователи, увлеченные погоней, миновали малозаметный вход в скрывшую его аллею, и их крики стихли в отдалении. Они прозевали его маневр и побежали в темноту. Поразмыслив, он решил идти вперед, хотя мысль о возможной встрече в темноте с другими "святыми сыновьями бога" приводила его в дрожь.
Неожиданно где-то впереди появился движущийся ему навстречу огонек. Конан прижался к стене и сжал рукоять ножа. Через несколько мгновений стало ясно, что это: навстречу ему шел человек с факелом. Вскоре уже можно было различить силуэт темной ладони, сжимавшей факел, и едва видимый овал лица. Еще несколько шагов — и незнакомец заметит прячущегося в темноте человека… Конан сжался, как готовый к прыжку тигр… и вдруг приближавшийся остановился. Свет факела вырвал из темноты контуры дверей, перед которыми и остановился стигиец. А тот уже отворил створки и ступил внутрь. Свет исчез, и темнота вновь окутала все вокруг. Эта фигура, как инстинктивно ощутил Конан, таила в себе неосознанную враждебность — может быть, это был жрец, возвращавшийся с очередного богослужения?
Король Аквилонии осторожно подобрался к дверям. Уж коли один человек прошел здесь, могли появиться и другие. Возвращаться же туда, откуда он только что пришел, значило рисковать вновь встретиться с разыскивающей его толпой. В любое мгновение она может вернуться и обнаружить эту аллейку. Он чувствовал себя беззащитным перед этими мрачными стенами и решил бежать, даже если это бегство будет означать проникновение в чужое здание.
Тяжелые двери не были заперты и открылись от толчка рукой. Быстрый осмотр показал, что за дверями находится большая квадратная прихожая, выложенная из блоков черного камня. В нише горел факел, и комната эта была пуста. Конан переступил через порог и быстро прикрыл за собой двери.
Сандалии на его ногах не издавали ни звука, и он без опасений прокрался по мраморному полу к видневшимся в противоположной стене дверям из тикового дерева. За ними был широкий мрачный зал, освещаемый откуда-то сверху тусклым светом софитов, в стенах которого угадывались ряды высоких сводчатых дверей. Бронзовые лампы давали очень мало света, но все-таки в противоположном конце зала можно было разглядеть широкие, похожие на балюстраду, ступени из черного мрамора, самые высокие из которых терялись где-то в темноте и по обеим сторонам которых на манер глазниц тянулись входы окутанных мраком галерей.
По спине беглеца пробежала дрожь: он находился в святилище неизвестного стигийского божества, — если не самого Сета, то все равно, не менее страшного. И слава богу, что пока не было видно никого из хозяев. Посреди огромного зала возвышался черный каменный алтарь, грубый и неэстетичный, а на нем, поблескивая в тусклом свете чешуей, лежала свернувшаяся в кольца змея. Она не двигалась, и Конан припомнил рассказ, что здешние жрецы часто усыпляют своих подопечных. Киммериец сделал было несколько осторожных шагов, но неожиданно отступил в сторону и скрылся в прикрытой шелковой портьерой нише, услышав где-то поблизости тихие шаги.
В одном из проходов со сводчатым потолком появилась фигура высокого, хорошо сложенного человека в шерстяной тунике, сандалиях и свисающем с плеч широком белом плаще. Голову и лицо его скрывала большая маска, сочетающая в себе черты человека и чудовища, а на верхушке колыхался пучок страусиных перьев. Было известно, что некоторые свои церемонии жрецы проводили в масках.
Конан надеялся, что его присутствие не будет обнаружено, но что-то предостерегло стигийца — он свернул с дороги и направился прямо к нише, где спрятался беглец. Но едва он откинул портьеру, горло его мгновенно сжала сильная рука и, не успев даже вскрикнуть, он был втянут в темноту, где уже наготове ждал его нож.
Теперь следующий шаг стал для Конана очевиден. Он снял с убитого страшную маску и натянул ее на свою голову. Спрятанное в нише тело он прикрыл рыбацким плащом, а белую накидку жреца набросил себе на плечи. Судьба вновь поворачивалась к нему лицом — быть может, весь Кеми уже мечется в поисках богохульника, осмелившегося поднять оружие на священное животное, но кому придет в голову искать его под маской жреца?
Он смело вышел из алькова и направился к первым выбранным из всего ряда высоким сводчатым дверям, однако не успел пройти еще и полдюжины шагов, как вновь остановился, каждой частицей своего тела ощущая приближающуюся грозную опасность.
Через несколько мгновений причина его тревоги стала ясна: на самых верхних ступенях лестницы показалась странная процессия. Ее составляли люди, одетые совершенно так же, как и он. Он заколебался, но остался неподвижно стоять, надеясь на свою новую маскировку, хотя на лбу и на ладонях у него выступил холодный пот. Никто не произносил ни единого слова, и фигуры в масках, словно привидения, спустились в зал. Миновав неподвижно стоявшего киммерийца, они проследовали к черным дверям в противоположном конце святилища. Предводитель их держал в руках посох из черного дерева, увенчанный оскаленным серебряным черепом, и Конану стало ясно, что он является свидетелем одной из ритуальных, непонятных для непосвященного чужеземца процессий, игравших очень важную, а зачастую и зловещую роль в религиозных обрядах Стигии. Неожиданно последний участник шествия слегка обернулся к киммерийцу и слегка качнул головой в маске, словно приглашая его следовать за ними. Тот подумал было, что чем-то навлек на себя подозрения, но, приспособив свой шаг к мерной поступи процессии, замкнул ее строй.
Теперь они шли длинным, мрачным коридором со сводчатым потолком, освещаемым лишь, как он с дрожью отметил про себя, фосфоресцирующим сиянием неожиданно засветившегося черепа на посохе предводителя процессии. Конан едва сдержал приступ животного страха и желание выхватить нож, чтобы начать разить справа и слева обступившие его страшные фигуры и бежать, спасая свою голову, прочь из ужасного святилища. Но ему удалось взять себя в руки, в предчувствии чего-то важного, и Конан продолжил идти за демоническими привидениями, которыми казались ему его спутники, и вышел вслед за ними через предусмотрительно распахнутые перед ними служками широкие двустворчатые двери.
Над ними было усыпанное звездами ночное небо. Конан вновь заколебался — не попытаться ли бежать, скрывшись в какой-нибудь очередной темной аллее, но, как и в прошлый раз, не он решился и остался в хвосте процессии, двигавшейся теперь по темной неосвещенной улице. При виде их белых балахонов встречные прохожие резко разворачивались и бежали прочь, и на него, несомненно, обратили бы внимание, если бы он свернул куда-нибудь. И пока он соображал, что же ему делать, колонна жрецов минула низкие городские ворота и покинула пределы мрачного Кеми. По обеим сторонам показались низкие мазанки с плоскими крышами и плохо различимые в тусклом свете звезд пальмовые рощи. Вот оно — лучшее время для бегства!
И вдруг, словно по мановению руки, вся компания жрецов прервала молчание и стала оживленно переговариваться. Оставив мерный ритуальный шаг, предводитель процессии подхватил свой посох с набалдашником под мышку, и повел смешавшуюся группу жрецов дальше. И Конан последовал за ними, ибо слух его уловил из тихого бормотанья спутников одно слово, круто изменившее все его решения.
