Барон убедился, что перестал получать о Конане другие сведения, кроме как предельно туманные и расплывчатые. Обычным делом уже стало то, что передовые разъезды уходили на разведку и больше не возвращались, обычной стала и картина повешенных на деревьях немедийских лазутчиков. Простонародье восстало и сражалось, как только было способно: жестоко, смертельно и тайно. И теперь Амальрик уверенно знал лишь то, что значительные силы гандеров находятся где-то к югу от него на другом берегу Ширки, а Конан со своей армией движется по юго-западу.

Он опасался, что, если они с Валерием углубятся в эти дикие западные области, Конан обойдет их и спокойно ударит по центральной части Аквилонии. И именно поэтому немедийской армии было приказано отойти от Ширки и встать лагерем в долине, на расстоянии примерно одного дневного перехода от Танасула. Теперь оставалось лишь ждать. Тараск находился у Галпарана, подозревая, что все маневры Конана сводятся к тому, чтобы выманить его в глубину края и открыть армии Гандерланда путь к сердцу королевства.

И вот, во время тревожного ожидания, в обоз Амальрика на своей повозке, запряженной необыкновенными, не знающими усталости конями, прибыл Ксальтотун. Не теряя времени, он сразу направился в шатер, где барон с Валерием обсуждали планы боевых действий, склонившись над разложенной на походном столе картой.

Пренебрежительным жестом чародей смял эту карту и сбросил ее на землю.

— Того, чего не смогли разузнать ваши жалкие шпионы, — произнес он холодно, — сообщили мне мои разведчики, хотя и их вести тоже сомнительны и не проверены, словно против меня действуют какие-то тайные силы.

Конан идет вдоль Ширки во главе десяти тысяч Пуантенцев, трех тысяч боссонцев и баронов юго-западных окраин со своими дружинами общей численностью пять тысяч человек. Тридцатитысячная армия гандеров и северных боссонцев движется на соединение с ним. Они идут тайными тропами, ведомые проклятыми жрецами Асуры, которые, как я уверен, тоже на их стороне. Мерзавцев этих после окончания войны нужно всех скормить змеям!

Обе армии собираются соединиться у Танасула, но подозреваю, что гандерцы могут переправиться и в другом месте. И тогда первым здесь покажется Конан, чтобы обеспечить им переправу.

— А почему же он до сих пор не переправился на тот берег сам?

— Потому что время играет на него, а наше положение с каждым часом становится все хуже. Горы на той стороне реки полны верных ему людей — беглецов, изгнанников и остатков разбитой под Валкой армии. По одному и целыми отрядами к нему присоединяются люди со всего королевства. Наши передовые разъезды попадают в ловушки, восставшие селяне убивают их. В центральных областях страны нарастает беспокойство, которое того и гляди перейдет в открытый бунт. Численность гарнизонов, оставленных там, недостаточна, а мы даже не можем надеяться на подкрепление из Немедии. А в волнениях на границе с Офиром явно заметна рука Паллантида, у которого там много родственников.

Таким образом, если мы достаточно быстро не встретимся с Конаном и не уничтожим его, за спиной у нас тоже разгорится восстание. Кроме того, если мы сейчас станем отступать к Тарантии, чтобы хотя бы удержать в руках то, что нами было ранее завоевано, это будет бегство по охваченному бунтом краю с наступающей нам на пятки армией неприятеля, а потом еще и сражение за город с врагами не только снаружи его стен, но и внутри их. Нет, ждать мы больше не можем. Мы должны быстрее покончить с Конаном, иначе войско его станет по численности больше нашего, а центральные области королевства сбросят нашу власть. Вы еще увидите, как быстро утихомирятся все эти подонки, когда его голова повиснет над воротами Тарантии!

— Но почему же ты сам не обрушишь на его армию свои заклятия, чтобы уничтожить их? — не сдержавшись, произнес Валерий.

Ксальтотун уперся в него взглядом, словно пытаясь проникнуть в глубины его души.

— Успокойся! — ответил он резко. — В конце концов мои чары раздавят Конана, как змею. Но даже заклятия нуждаются в помощи ударов мечей и копий.

— Кстати, его будет очень трудно одолеть, если он сам переправится на тот берег и займет выгодную позицию в горах, — заметил Амальрик. — Но если мы настигнем его на этой стороне, более выгодным будет наше положение. Как далеко он от Танасула?

— Он движется в таком темпе, что доберется до него к завтрашнему вечеру. Он дал своим людям отдохнуть и теперь может идти достаточно быстро. Как мне кажется, он намерен добраться туда примерно на день раньше гандеров.

— Хватит ждать! — Амальрик рубанул рукой воздух. — Я успею к Танасулу раньше его. Пошлю к Тараску гонца с приказом, чтобы ждал меня. И, как только прибуду, отброшу его от переправы и разобью, а потом мы вместе с Тараском переправимся через Ширки и расправимся с армией Гандерланда!

Ксальтотун отрицательно покрутил головой.

— Достаточно хороший план, но совершенно не подходит к Конану. Двадцать четыре тысячи твоих солдат может быть мало, чтобы успеть одолеть его восемнадцать тысяч до подхода гандеров. Ведь они будут драться с яростью обреченных. И что с тобой будет, если в самый разгар битвы подоспеют гандерцы? Попав между двух огней, ты погибнешь, и Тараск не успеет прийти тебе на помощь. Он доберется до Танасула слишком поздно.

— Но что же тогда делать?

— Выступишь против Конана со всей своей армией, — ответил ахеронец. — Пошли Тараску гонца с приказом, чтобы спешно шел сюда. Мы будем его ждать. А уже потом вместе с ним двинемся на Танасул.

— А пока мы будем ждать, — запротестовал Амальрик, — Конан возьмет и переправится через реку и соединится с гандерами!

— Он не переправится через реку, — твердо заверил его Ксальтотун. Амальрик поднял голову и взглянул ему в лицо.

— Что ты хочешь этим сказать?

— В горах, далеко на севере, у истоков Ширки, сегодня начнутся ливневые дожди. Поднявшаяся вода сделает невозможной переправу у Танасула, даже если Конан этого захочет. И почему бы нам тогда не рвать когти, а пойти туда с той скоростью, с какой сможем, напасть на него, разбить и, когда вода спадет, переправиться на тот берег и покончить с проклятыми его приспешниками? Так мы сможем разбить противника по частям, и части эти будут уступать нам по численности.

Валерий рассмеялся, как всегда радуясь возможности увидеть чью-либо смерть, а потом нервно провел ладонью по своим золотым регалиям, висящим на груди. Амальрик же смотрел на ахеронца со смешанным чувством страха и удивления.

— Да… там мы действительно разобьем его… — согласился он. — Но ты уверен… что дожди… пойдут?

— Уясни себе, — ответил Ксальтотун, поднимаясь, — что тебе не следует пытаться понять меня. Шли гонца к Тараску. И пускай никто не подходит к моему шатру.

Последние слова явно были лишними. Даже за большие деньги в армии вряд ли нашелся человек, что подошел бы к таинственной палатке со всегда задернутым пологом. В нее не входил никто, кроме самого Ксальтотуна, но, тем не менее, иногда изнутри доносились голоса. Стены этого павильона колыхались даже в безветренную погоду, и оттуда часто слышалась необычная музыка. Бывало, посреди ночи сквозь полотно начинали просвечивать алые отблески пламени и становились видны пляшущие по стенам бесформенные тени.

Отправившись спать, Амальрик услышал доносившееся из этого странного шатра ритмичное гудение бубна. Немедиец мог бы поклясться, что временами этому бубну вторил низкий хриплый голос. Его передернуло — голос этот не принадлежал Ксальтотуну. Бубен ворчал и грохотал, словно далекий гром, и утром, перед рассветом, выйдя из своего шатра, Амальрик заметил на далеком северном горизонте красные сполохи молний. Остальная часть неба была ясной и усыпанной звездами, но эти молнии сверкали неустанно, словно отблеск пламени на острие ножа.

На следующий вечер прибыл Тараск со своей армией. Солдаты его были измучены долгим маршем, причем пехота пришла через несколько часов после конницы. Остановившись неподалеку, они расположились на ночлег, чтобы с первыми лучами солнца вновь выступить на запад.