Мужчина глубоко вздохнул и попытался вспомнить, нужно ли что-нибудь еще. Времени прошло много. Да, он явно нервничал. У него происходило что-то странное с памятью: давние события представлялись ясными как день, а то, что происходило совсем недавно, становилось туманным, призрачным.

Приехав вчера, он помнил то, что было три года назад, в ярких, красочных деталях. Утром, однако, воспоминания начали тускнеть. Он опасался, что, если задержится здесь надолго, совсем утратит их. Они исчезнут в черной пустоте вместе с другими, невозвращающимися мыслями, и придется снова сидеть в нетерпении, беспомощно дожидаясь, чтобы хоть что-то всплыло на поверхность.

Крекер. Соленья. И вода. Несколько галлоновых бутылей.

Да, верно, все это в фургоне. Он сделал покупки вчера, тоже в «Уол-Марте» или в «Кей-Марте» – вот-вот, уйди эта подробность из памяти, провались в бездну, что тогда? Вчера он купил все эти штуки. Припасы. В каком-то очень большом магазине. Да не все ли равно, в каком? Заплатил наличными, так ведь? И сжег чек?

Конечно же, сжег. Хоть память и шутит с ним шутки, это не оправдывает глупости. Тут отец всегда был непреклонен. Миром правят тупые остолопы, думающие не головой, а задницей. Его сыновья должны быть не такими. «Будьте сильными, смелыми, принимайте наказание по-мужски».

Мужчина завершил осмотр. Подумал снова об огне, о жарких языках пламени, но было еще рано, и он оставил эту мысль, отправил ее в пустоту, хотя знал, что она там не останется. Дорожная сумка и чемоданчик здесь. Припасы в фургоне. Номер уже протерт водой с нашатырным спиртом. Отпечатков пальцев не осталось.

Отлично.

Осталось взять одну вещь, стоящую в углу комнаты, на этом отвратительном искусственном ковре. Маленький прямоугольный аквариум, завернутый в его собственную пожелтевшую простыню.

Мужчина накинул на плечо ремень дорожной сумки и ремень чемоданчика. Затем поднял двумя руками тяжелый стеклянный аквариум. Простыня начала съезжать. Из желтой глубины послышался зловещий перестук.

– Ш-ш, – негромко прошипел он. – Еще рано, милочка, еще рано.

Мужчина вышел широким шагом в кроваво-красные (подожженные) сумерки, в удушливую, гнетущую жару. Мозг его ожил. В памяти всплыли новые видения. Черные юбки, высокие каблуки, белокурые волосы, голубые глаза, красная блузка, связанные руки, длинные ноги, острые ногти, сверкающие белые зубы.

Положив вещи в фургон, он сел за руль. В последнюю минуту ненадежная память сработала, и мужчина похлопал до нагрудному карману. Да, у него есть карточка-идентификатор. Он достал ее и осмотрел напоследок. На передней стороне пластикового прямоугольника белыми буквами на синем фоне было написано «Визитер».

Он перевернул карточку. На оборотной стороне, более интересной, было написано «собственность ФБР».

Мужчина пристегнул карточку к воротнику. Солнце зашло, небо стало из красного фиолетовым, а потом черным.

– Часы тикают, – негромко произнес мужчина и завел мотор.

– В чем дело, милый? Ты чем-то обеспокоен?

– Не могу выносить эту жару.

– Странно слышать такое от жителя Атланты.

– Я все собираюсь уехать оттуда.

Крепкотелая рыжеволосая Дженни с огрубелым лицом, но неподдельно добрыми глазами задумчиво посмотрела на него сквозь голубоватую дымку прокуренного шумного бара.

– Мак, ты давно живешь в Джорджии? – спросила она.

– С тех пор, как был светом очей отца.

Дженни улыбнулась, загасила сигарету в стеклянной пепельнице и покачала головой.

– Тогда ты никуда не уедешь, голубчик. Поверь мне. Ты житель Джорджии. Там родился, там и умрешь.

– Ты говоришь это потому, что сама из Техаса.

– С тех пор, как была светом очей прапрадедушки. Это янки ездят по всей стране. Мы, южане, пускаем корни.

Особый агент БРД Майкл Маккормак понимающе улыбнулся. Взгляд его снова обратился к двери переполненного бара. Он смотрел на входящих, бессознательно выискивая приехавших парами девушек. Смысла в этом не было. Но в такие дни, когда температура переваливала за тридцать, он не мог удержаться.

– Милый? – снова молвила Дженни.

Мак спохватился, повернулся к ней и покаянно улыбнулся.

– Извини. Клянусь, мать воспитывала меня лучше.

– Тогда мы ничего не скажем ей. Твоя встреча прошла сегодня неудачно, да?

– Откуда ты…

– Мак, я тоже служу в полиции. Не сомневайся во мне только из-за того, что у меня красивое лицо и большая грудь.

Мак открыл рот, собираясь возразить, но она махнула рукой, не дав ему сказать ни слова, потом стала рыться в сумочке, пока не нашла еще одну сигарету. Он поднес ей огня, и Дженни благодарно улыбнулась. При этом морщинки возле глаз стали более резкими. С минуту оба молчали.

Бар был переполнен, люди теснились, в дверь входили новые посетители. Разумеется, половина находившихся здесь были их сокурсники из Национальной академии – детективы, шерифы и даже несколько военных полицейских, поступивших на одиннадцатинедельные курсы. И все-таки Мак не ожидал, что бар будет таким людным во вторник вечером. Люди бежали из домов, видимо, пытаясь спастись от жары.

Мак и Дженни приехали три часа назад и успели занять столик. Обычно курсанты Национальной академии редко покидали Квонтико. После занятий они собирались в столовой, пили пиво, рассказывали о своих приключениях и часам к двум ночи молились, чтобы у них не отказала печень. Ходила шутка, что программа рассчитана на одиннадцать недель, потому что никакие почки не выдержат двенадцати.

Однако в этот вечер людям не сиделось на месте. Невыносимая влажная жара, начавшаяся в воскресенье, все усиливалась и по прогнозу должна была достичь пика в пятницу. Ходить по улицам было то же самое, что валяться в груде мокрых полотенец. Через пять минут майка липла к телу. Через десять шорты прилипали к бедрам. В помещении было немногим лучше, старая система кондиционирования в академии шумела громко, но охлаждала воздух лишь до двадцати девяти градусов.

Вскоре после шести люди начали разъезжаться из Квонтико стремясь развеяться. Дженни и Мак последовали их примеру.

Они познакомились в первые дни занятии – восемь недель назад. Южанам надо держаться вместе, донимала его Дженни, особенно если на курсе так много быстроговорящих янки. Однако при этом смотрела на его широкую грудь. Мак лишь усмехался.

Тридцатишестилетний Мак понимал, что он привлекателен – рост шесть футов два дюйма, черные волосы, голубые глаза и дотемна загорелая кожа, оттого что он всю жизнь бегал, ездил на велосипеде, рыбачил, охотился, гулял пешком, греб на каноэ и так далее. Чем только не занимался, притом его повсюду сопровождали младшая сестра и девять двоюродных братьев и сестер. В таком разноликом штате, как Джорджия, можно нажить всевозможные неприятности, и Маккормаки гордились тем, что усваивали каждый урок накрепко.

Итогом упражнений было поджарое мускулистое тело, привлекательное для женщин всех возрастов. Мак переносил эту трудность стоически. Ему весьма помогало то, что он очень любил женщин. Даже больше, чем следовало, как считала его недовольная мать, твердо настроенная заполучить сноху и множество внуков. Может быть, со временем, думал Мак. Однако сейчас он был повенчан со своей работой и в такие дни остро сознавал это.

Взгляд Мака снова обратился ко входу. Вошли две девушки, следом еще две. Все оживленно болтали. Ему стало любопытно, как они будут уходить – вместе, поодиночке, с новыми кавалерами, без кавалеров. Как будет безопаснее? Черт, он терпеть не мог такие вечера.

– Брось это, – сказала Дженни.

– Что бросить?

– То, что накладывает морщины на это красивое лицо.

Мак отвел взгляд от двери, искоса посмотрел на Дженни, веял стакан с пивом и начал вертеть его в пальцах.

– У кого когда-нибудь были такие дела?