— Ой, а что это с ним? — спросила Сильвия.

— С кем?

— С Робби, — графиня указала на шпица.

Пёсик вел себя странно. Он возбужденно принюхивался к каким-то определенным точкам на полу палубы и носился от одной к другой.

Леди подошла ближе.

— Что ты там учуял, Робби? — озадаченно произнесла девушка.

Наклонилась и увидела небольшое, еле заметное бурое пятнышко.

Влад выругался про себя. Проклятые слуги. Лодыри и бездельники. Проглядели. Не отдраили палубу как полагается. Вспомнил, как нес Ксюшу, снятую со статуи Экселенца, с изрезанной спиной. Вот тут как раз стояла эта скульптура — а сейчас она внизу, под этим люком, изображающим декоративную инсталляцию... А нес жертву туда, к поручням. И, видимо, несколько капель крови пролилось.

— А, грязь какая-то... — Влад брезгливо вытер пятнышко мизинцем. — Еду несли, и вот на пол с нее капнуло... А, точно, это стейк с кровью подавали вчера...

— Ясно, — сказала графиня. — Робби, фу! Ты что, голоден? Ты же недавно ел...

И дала руку Владу. Тот с улыбкой взял ее в свои руки и поцеловал.

— Папа, мы прогуляемся!

— Конечно, сынок. Я пока позвоню Чебыкиной и велю начать готовить законы и подзаконные акты о запрете просвещения, — начальник КОКСа достал свой смартфон.

Молодые люди неспешно пошли по палубе, взявшись за руки и ведя непринужденный светский разговор. Робби оторвался от обнюхивания мест, где накануне на палубу капала Ксюшина кровь, и устремился вслед за хозяйкой.

Контраст между курсирующей по лазурному океану сказочной яхтой и осенним промышленным уральским городом, где было холодно, пасмурно и дождливо, действовал на Скворцова угнетающе.

Еще совсем недавно он нежился в краю вечного лета, под тропическим солнцем. Проводил дни и ночи в компании восхитительной леди Сильвии. Они идеально подходили друг другу — полное совпадение политических взглядов, сходные культурные предпочтения. И, что немаловажно, в графине, так же, как и во Владе, текла немецкая кровь — ее прадед был одним из «кошельков» нацистской партии. И Гитлера, и созданный им недолговечный «рейх» она тоже, как и Скворцов, готова была боготворить. Да и в постели миледи была выше всяких похвал.

Из Гонолулу, куда прибыла яхта, два бизнес-джета взлетели один за другим и до Лондона добирались параллельными курсами. Влад и Сильвия летели на одном из них, а Беляков-старший — на другом. Третий джет, с Бутчерами на борту, взлетел последним и направился в Вашингтон. Волшебный вояж посреди Тихого океана завершился.

А потом был ужин в родовом замке Саммерфилдов под Лондоном. Знакомство с родителями Сильвии. Похоже, и сам Влад, и его отец Эндрю британским высокородным аристократам приглянулись, и о своем выборе родители девушки не пожалели.

И последняя ночь перед возвращением в эту Россию. Такая же сладкая, как и предыдущие.

Влад ловил себя на мысли, что он, несомненно, в гораздо большей степени европеец или американец, нежели россиянин, а страна, где он родился, — лишь источник необъятного, ничем не ограниченного богатства. Можно даже сказать — зона свободной охоты, над которой абсолютную власть имеет его отец, равно как и другие немногочисленные «Братья» и «Сестры» — Вершители. И часть этой власти уже делегирована ему, Владу.

В общем, Старлинг окончательно понял в тот вечер, что настоящий его дом, его место, его гнездо — здесь, в Британии, среди этих благородных господ, рядом с его божественной миледи. А в Россию предстоит наезжать лишь вахтовым методом — в основном ведя дела дистанционно. Оставив в «конторе» толковых заместителей — не владетелей, а рабочих лошадок. Как, кстати, делают многие хозяева страны.

И вот сейчас, на следующий день после того как Палата Мертвых дала «добро» на «Устранение» Штыка, он должен ехать в какую-то депрессивную российскую дыру и делать там свою работу.

Нельзя сказать, что работа эта ему не нравилась. Он ее любил. Было невыразимо приято и волнующе решать судьбы других людей, причем решать абсолютно произвольно, исходя лишь из интереса тех, кто имеет богатство и власть. При этом о каких-либо законных нормах речь, разумеется, не шла — суды и исполнительные инстанции всё, что нужно, подгонят под уже принятое принципиальное решение.

Впрочем, сейчас это была не только работа как таковая, но и предписанное отцом «упражнение» по воспитанию воли будущего властителя страны. Владу предстояло лично пытать и казнить известного всему праворадикальному «движу» заключенного.

Бизнес-джет генерал-лейтенанта приземлился в одиннадцать утра. Местное силовое начальство уже подало прямо к трапу комфортабельный лимузин с синей мигалкой.

Завывая, машина понеслась к СИЗО. В гостиницу Скворцов решил не заезжать — ему хотелось поскорее закончить все дела и уехать отсюда сегодня же. Этот город определенно был ему не по душе.

В явно раздраженном настроении заместитель начальника КОКСа вошел в здание изолятора и приказал начальству, которое встретило генерал-лейтенанта навытяжку, проводить его. Один из сопровождающих нес за Владом его дорожную сумку.

Здешняя пыточная была оборудована, конечно, кустарно — не как в Лефортово. Естественно, тут были шокеры, резиновые дубинки, целая стопка полиэтиленовых пакетов для удушения. В углу сгрудились пустые бутылки из-под шампанского и стояла швабра с обмотанной изолентой ручкой... Но вместо удобного кресла-трансформера — лишь примитивные стол и стул, куда можно привязывать заключенного, соответственно, лежа или сидя. Вместо особого электроприбора — высокотехнологичного, утонченного, специально разработанного для пытки, не оставляющей следов, здесь стоял примитивный — наносящий лишние повреждения тканям тела — армейский аппарат связи.

Но что есть, то есть. Спасибо и на этом.

Привели осужденного. Того самого Штыка — неонациста, убийцу гастарбайтеров, грозу педофилов.

Влад дал команду раздеть заключенного донага и привязать его к большому столу, так, чтобы он лежал на спине. Приказал всем выйти и не входить, пока он сам не позовет.

Замначальника КОКСа и Штык остались один на один.

— И здесь? — со смесью злобы и страха произнес узник. — В Красноярске пытали, в Новосибирске пытали. Месяцами. И тут, значит, тоже?

— А ты думал, что тебе тут спа-отель будет? Да, позволь представиться — заместитель начальника Комитета охраны конституционного строя генерал-лейтенант Владислав Скворцов.

Влад надел Штыку на голову непрозрачный черный мешок, раскрыл дорожную сумку и переоделся. Достал небольшую золотую статуэтку Высшего Отца и поставил ее за головой лежащего узника. После этого снял мешок.

Распятый на столе осужденный пригляделся, плотно закрыл глаза, словно не веря, после чего вытаращил их.

Перед ним был группенфюрер СС в полном облачении.

— Хайль Гитлер! — отчеканил Беляков-младший, демонстрируя чистейшее немецкое произношение.

Штык молчал, пораженный до глубины души.

— Что ж ты не отвечаешь на приветствие? Ты же себя нацистом считаешь. Хотя ты никакой не нацист. Ты бомж помойный. Нацист, фашист — это я. Я принадлежу власти, значит, я имею право называть себя фашистом. А ты — нет. Ты все эти годы только дискредитировал великую идею своей ничтожной карикатурной персоной. Зачем-то убивал ни в чем не провинившихся перед тобой азиатов. Ловил уважаемых людей на деликатной теме. Это непростительно. И ты за это сидел. Много лет. Но сегодня у тебя последний день отсидки. Сегодня твой срок закончился.

Штык в недоумении молчал. Если эта шишка говорит, что сегодня последний день его в заключении, то почему его держат на пыточном столе? А что, если... Узник похолодел. Умирать он не хотел.

— Что от меня нужно? Они требовали, чтобы я признался в убийствах, которые грозили мне пожизненным. Я не пошёл на это, как бы ни пытали.

— Больше ничего не нужно. Проехали. Я просто потренирую на тебе свою волю к Власти и принесу тебя в Жертву.