— Понятно... — протянул Рахим. — А можно было бы его сохранить?

— Да. Но нужно было всё это знать, просчитывать и загодя, за много лет упреждать фатальные кризисы, чтобы новое общество, первым идущее по неизведанному пути, было уже подготовлено и во всеоружии. На протяжении семи советских десятилетий было несколько таких кризисов. Наиболее очевидный — тот, из которого вышли путем коллективизации и индустриализации. Впрочем, тогда было ясно, что это назрело и что мощный экономический фундамент социализма нужно строить — иначе произойдет реставрация капитализма. А вот когда общество подошло к барьеру семидесятых-восьмидесятых... Надо было, конечно же, форсированно, по сквозному принципу, повсеместно внедрять информатизацию, автоматизацию, строить интегрированные гибкие производственные комплексы. То, что предлагал академик Виктор Глушков — но его не послушали. Надо было соединять преимущества массового производства с максимально возможной индивидуализацией продукции. Надо было так развивать производительные силы, чтобы не увеличивать разделение труда ради дальнейшего повышения эффективности, а, напротив, снижать, стремиться к универсализации. Уже было готово всё для этого — и технологии, и фундаментальная наука, и массы высококвалифицированных кадров. Если бы тогда выполнили эту программу перевооружения промышленности, то социализм экономически одержал бы верх над капитализмом уже необратимо и навсегда — благодаря качественному скачку производительности труда в условиях единого всенародного совладения хозяйством. Но то ли не хватило гигантских средств на вложения именно туда, то ли руководство не сочло нужным это делать в приоритетном порядке. То ли... вообще саботаж на уровне правительства. В любом случае, этого не сделали, по крайней мере, в нужном объеме. И Советскому Союзу не удалось миновать «долину смерти» восьмидесятых.

— А что еще, как ты думаешь, надо было добавить в социализм, какими мерами его усовершенствовать? — поинтересовался Денис.

— Обратная связь... Нет, она, конечно, была, и гораздо более сильная, чем сейчас. Через Советы всех уровней, через огромное количество народных депутатов — в несколько раз больше, чем ныне, не освобожденных, конечно же, а работающих на своих обычных местах. Но можно и нужно было двигаться дальше. Возможно, выделить какой-то сквозной многоуровневый орган. То, что у Ефремова названо «Совет Всеобщих Усовершенствований», куда каждый гражданин мог бы направить свои предложения. Нужна была обратная связь и в экономике, причем гораздо более мощная, чем была в действительности. Чтобы можно было гибко отследить потребности в товарах, в их количестве и качестве. Чтобы желающие, индивидуально или в команде, могли бы сами что-то своё предложить людям — не так, как при буржуазном строе, с помощью частного капитала, а в рамках единой народнохозяйственной системы. Обязательно нужна структура, отслеживающая в режиме реального времени уровень, грубо говоря, счастья и страданий людей по ряду признаков. Не соцопросы, а чтобы все давали обратную связь, каждый индивидуально — проблемы, жалобы, благодарности, предложения... И чтобы всё это сводилось и анализировалось. И чтобы принимались меры. Потому что всё в конечном итоге делается ради людей. У Ефремова это «Академия Горя и Радости». А в реальности первый такой механизм ввели при правительстве Сальвадора Альенде в Чили, в рамках системы «Киберсин» — алгедонический социальный датчик, к которому каждый житель мог подойти и оценить, насколько ему плохо или хорошо.

— Знаю, читал. Когда Пиночет захватил власть, всё это он сразу же уничтожил, — вставил Гена.

— Да, так и было, — подтвердил Иван. — Что еще... Охранительные системы. Которые призваны обеспечить гарантированную преемственность фундаментального курса. Вне зависимости от прогресса производительных сил и изменения социальной обстановки. Эти системы призваны защищать абсолютно неизменные Главные Законы. Вот они. Все люди, не идущие против всеобщих интересов, вправе пользоваться всеми благами для личного потребления, жизни и развития. Все люди вправе быть равными совладельцами единого экономического комплекса... каждый, конечно, может что-то свое еще иметь — но в дополнение к большому всеобщему и не во вред ему. Никто никогда не может быть топливом, почвой для других людей. Знания, информация, культура доступны всем без ограничений. Каждый имеет реальное право голоса наравне со всеми и может напрямую повлиять на любое решение, непосредственно или опосредованно касающееся его самого. Именно напрямую, а не через депутатов каких-то... А если не решил — ну, пусть другие решают, те же депутаты, или те, кого он для того случая персонально уполномочил, по гибкой системе. Но по любому вопросу каждый, именно каждый должен иметь возможность решать, даже если и не захочет воспользоваться ею. Всеобщее голосование по всем вопросам — открытое. Чтобы каждый мог видеть, кто как проголосовал, и как проголосовал он сам... Да, это именно неизменные фундаментальные требования, которые никогда не могут быть пересмотрены. Никогда. Согласны?

Все кивнули.

— Обращаю особое ваше внимание вот на что. Коммунизм провозглашает свободу человека, но при этом запрещает одним людям расширять свою свободу за счет порабощения, то есть лишения свобод других людей. И возводит вот этот принцип в ранг важнейшего закона, лежащего в основе всех остальных законов.

Иван немного помолчал и продолжил:

— То, что непосредственно касается охранительных систем. Очевидно, что, помимо высшего директивного органа, наподобие Центрального комитета, нужен еще совершенно независимый от него орган выработки идейных требований и норм. Как у Ефремова — «Совет Чести и Права». Туда должны отбираться мыслители — наиболее умные и преданные народу, всеобщему благу, наиболее непримиримые к «пожиранию» одних людей другими. Зарекомендовавшие себя, опытные, имеющие определенный научный рейтинг. Этот орган должен иметь полномочия проверить любое нормативное или директивное решение не только на предмет законности, но и на предмет соответствия неизменным ценностям. Думаю, что именно этот орган должен назначать и отзывать высшего руководителя. Сам этот руководитель возглавляет узкую коллегию из представителей высшего директивного органа и органа — хранителя идеи. «Совет Чести и Права» также должен формировать высший охранительный орган — последний независимый рубеж контроля системы власти и тех людей, которые ее олицетворяют. Этот орган должен иметь право проверять справедливость любых кадровых назначений, пресекать кумовство и блат, контролировать квалификацию и надежность любого начальника, чиновника — и, соответственно, полномочия дисквалифицировать его. И, наконец, всенародным голосованием должен формироваться некий надсудебный арбитражный совет, изучающий и разрешающий возможные разногласия между различными центрами управления... Ладно, простите, друзья, я увлекся. Но почему бы и не пофантазировать, как должно быть.

Рахим вдруг сказал:

— Так это же не фантазии. Это есть в Иране. Меня всегда интересовала эта страна. Я читал, как там всё устроено. Язык похож, хоть и алфавит другой, но научился читать в свое время... Совет экспертов, Совет стражей конституции, Совет целесообразности...

— Молодец, — похвалил Смирнов. — Именно так. Иран продвинулся заведомо дальше СССР в том, чтобы оградить идеократическое государство... ну, такое, где главной ценностью является некая возвышенная идея, а не стремление одних обратить в топливо других и самим возвыситься... от проклятия субъективизма верховной власти, когда от одного-единственного человека зависит абсолютно всё. Да, и в Иране есть высший руководитель — рахбар, помимо регулярно сменяемого руководителя по текущим делам — президента. Но за рахбаром стоит независимый орган — Совет экспертов. Там нет такой инстанции, которая одновременно хранит, развивает идею — и в то же время осуществляет директивное управление на высшем уровне. Советский строй погубила в том числе и подобная излишняя централизация. Это надо обязательно разнести по разным институтам власти. Сталин об этом задумывался, кстати. А Иран очень грамотно решил эту проблему — пусть и не коммунизм там в качестве высшей идеи, а ислам, шиизм. Как инженер-системщик, вижу очень компетентный подход. Им гарантируется неизменность курса, сохранение фундаментальных норм и преемственность в случае смены персоналий.