— Да-а, прямо скажем, насыщенно живет наш клиент, позавидуешь, — Приходько улыбнулся и покачал головой. — А какой поток информации о его связях! Каждый день новые люди из числа случайных собутыльников, и, как на грех, ни одного хромого… И все-таки, Стас, ты его из поля зрения не выпускай…

К вечеру снова пошел дождь. Щетки на лобовом стекле неутомимо сметали брызги, но, покуда они делали следующий взмах, вода опять заливала стекло. Негромко мурлыкал приемник. Балашов покосился на Джагу:

— Спишь, что ли?

— Да что вы, Виктор Михалыч! Думаю.

— Думай, думай, голова, картуз куплю. Если придумаешь что-нибудь толковое.

— В том-то и закавыка, что ничего толкового в голову не приходит.

Балашов добро улыбнулся:

— В такую голову — и ничего не приходит! Поверить трудно.

— Да вы не смейтесь, Виктор Михалыч, там сейчас действительно пылинку не пронесешь. После собрания этого вахтеры прямо озверели. «Нашу, — говорят, — профессиональную честь задели!» Вот дурачье, какая у них там профессия!

— У тебя зато богатая профессия. Без меня, наверное, ходил бы и побирался. Если уж такая у них плевая профессия, ты вот придумай, как их обмануть.

— Да разве в них дело-то, Виктор Михалыч?

— А в ком? В дяде?

— Так в том-то и дело, что после собрания весь народ на заводе взбаламутился. Контроль этот самый, народный, организовали. Учет ввели по операциям. Потом борьба там у них за отличное качество, так смена у смены не только по количеству, но и по кондиции детали принимает. Прямо беда! Близко подойти боязно!

— Ты, Джага, с точки зрения Советской власти, явление, увы, не только вредное, но и редкое. Весь твой завод на вахте стоит, а для тебя беда!

— Смеетесь?

— Уж куда серьезней!

— Чего же вы тогда себе на подхват ударника ком-труда не приспособите? Раз уж я такое вредное явление?

— Так это ты для Советской власти вредное явление, а для меня — ничего. Ленив только очень. И трусоват.

— А кому в тюрьму охота садиться? Вы-то там не были, а я тюремной баланды да рыбкиного супа нахлебался за милую душу. Вон все зубы от цинги выпали, — показал Джага два ряда металлических зубов.

— Мне-то хоть не ври. Я же не иностранный корреспондент — на такую дешевку не клюю. Зубы ты не от цинги и не в тюрьме потерял, а вышибли их тебе разом по пьянке у Хрюни-скокаря.

— А откуда вы знаете? — изумился Джага.

— Раз говорю, значит знаю. Так ведь дело было, а? — засмеялся Балашов.

Джага хитро улыбнулся, провел пятерней по лысине:

— Не в этом дело, Виктор Михалыч, вот со стеклами как быть?

— Это я у тебя хотел узнать, дружище…

— А никак нельзя спихнуть эту партию без стекол?

— Ты что, милый, обалдел?

— Почему? Предложим вместо стекол такую же партию циферблатов — у нас же лишек есть. Не все ли равно этим барыгам, чем торговать?

— Ох, Джага, дикий ты человек все-таки! В паспорте часов «Столица» написано черным по белому на русском и английском языках: «Противоударные, пыле-влагонепроницаемые, антимагнитные». Ты как полагаешь, сохранят они все эти свойства без стекол? Или, может быть, не совсем?

— А нам-то какое дело?

— Я тебя уже призывал беречь честь твоей заводской марки! И объяснял, что мне нужен полный комплект деталей к «Столице» по каталогу. А зачем, это ты верно заметил, — не твое дело.

— Ну, не мое так не мое. Думайте тогда сами.

— Не груби мне, старый нахал.

— Я и не грублю. Не знаю я, где стекла взять.

— А племянница твоя, Зинка Кондратьева?

— Что вы, Виктор Михалыч, она и говорить со мной сейчас боится! Как вынесли тогда корпуса — конец! Заикнулся я было, а она — в рев. «Впутал, — говорит, — меня в грязные дела, посадят вас всех и меня заодно. Не подходи ко мне больше». Вот те на! «Скажи спасибо, — говорит, — что меня замарал до ушей, а то бы пошла в милицию, первая на тебя заявила».

— Да-а, интересные дела, — присвистнул Балашов. — Ты ей мои деньги все передал?

— А как же?

— Что-то я уверенности в твоем голосе не слышу. Ну-ка посмотри мне в глаза! — стеганул хлыстом голос Балашова. — Ты что юлишь? Неужто ты надул меня, свинья?

— Виктор Михалыч, кормилец, без вины я, как бог свят! Все отдал…

Из-за поворота вынырнул самосвал, ослепив их палящими столбами дальнего света. Это спасло Джагу. Балашов вперился вперед, в мутную сетку дождя, просвеченную огнями фар. За эти мгновенья Джага успел прийти в себя, забормотал обиженным голосом:

— Зря землите меня, Виктор Михалыч! Вы же знаете, как я ценю вашу доброту. Через вас, можно сказать, жизнь увидел, так нешто я позволю себе вас обманывать…

— Смотри, гад, узнаю, что деньги Зинке не отдал, тогда пощады не жди.

Джага подумал: «Хе-хе, узнаешь! Ты Зинку и в глаза не видел. А деньги все-таки надо перепрятать. С него станется, придет домой, все обыщет. А если она, дура, денег не берет, решила в честные податься, что ж мне, деньги ему назад нести? Мне они тоже лишними не будут».

И в это время его вдруг осенило: «Ой-ой-ой! Деньги сами в руки прут! Пресс же стекольный старый списали недавно, вчера на задний двор выбросили! Если его с металлоломом вывезти? А пуансоны в цехе взять можно!»

— Виктор Михалыч!

— Что тебе?

— А если мы сами отштампуем стекла?

— Чем? Может, башкой твоей лысой?

— Зачем башкой? Башка еще нам понадобится. Я лучше придумал.

— Давай излагай. Может быть, действительно понадобится.

— У одного моего знакомого есть пресс для штамповки стекол. А пуансоны я достану. Пресс небольшой, как настольная швейная машинка. И работает негромко. Установим у вас на даче и за несколько дней я вам все недостающие стеклышки отштампую. Сырье-то у нас есть.

— Слушай, видать, что башка твоя еще действительно понадобится. Только варит она уж больно медленно. О чем раньше-то думал?

— Вспоминал все, как найти его.

— Вспомнил?

— Вроде вспомнил.

— А сколько он хочет за пресс?

Джага почувствовал подвох и развел руками.

— Так кто его знает? Он же тогда и не думал продавать. Но, думаю, сотни за три я его уговорю.

Балашов прищурился.

— Двести за глаза хватит. Договаривайся. Но смотри: к концу недели чтобы пресс с пуансонами был на даче. Усек?

— Постараюсь…

— Вот сюда прямо его и привезешь.

«Волга» въехала в ворота дачи. Отворилась дверь веранды, и в освещенном проеме появилась женская фигура. Прикрывая голову зонтом, Алла помахала рукой.

— Быстрее, ужин стынет!..

Через несколько дней из ворот часового завода выехала трехтонка, груженная металлоломом. Агент показал вахтеру пропуск: «На базу вторчермета». В кузове сидел Джага, изъявивший вдруг желание подработать на сверхурочных…

Тихонов и Приходько уселись на мраморную скамейку в конце платформы. Из черного жерла туннеля дул влажный прохладный ветер, чуть пахнущий резиной. Где-то, в самой утробной глубине, еще слабо светились красные концевые огни поезда, с ревом унесшегося мгновение назад.

Сергей достал из кармана пачку сигарет, ловко подбросил одну пальцем и, когда она описала высокую дугу, поймал губами.

— Здесь нельзя курить, — сказал Тихонов. — Метро, техника безопасности, сам понимаешь.

— Жаль, сейчас бы на холодке самый раз, — усмехнулся Сергей. Он погремел коробком спичек и положил его обратно в карман. Потом серьезно спросил: — Стас, ты никогда не думал, куда уходят поезда метро на конечных станциях?

— Куда? В депо, наверное, — пожал плечами Тихонов.

— Наверное. Я еще когда совсем маленьким был, ужасно интересовался этим вопросом. Забавно было бы посмотреть, где они там ночуют, как разворачиваются. Мальчишкой я раз пять пытался туда проскочить — не выходил из вагона. Дежурные всегда засекали. Так и не посмотрел, жалко.

— В тебе еще не завершилась мутация. Детство в одном месте играет.