Нашим пограничникам крайне важно было знать, откуда именно грозит опасность, чтобы достойно встретить непрошенных гостей. Однако «ревизору» не удалось пока получить от сахалянских «коллег» нужные данные. Их собирались вручить ему только перед самым его отъездом.

Мы решили не торопить события, чтобы не вызвать подозрений. Но как «ревизор» передаст эти сведения мне? Лично встретиться мы уже не сможем. Как же быть?

Договорились так: он все коротко запишет и вложит записку в спичечный коробок. По дороге на пристань, проходя под декоративным мостиком городского парка, находившегося рядом с пристанью, он бросит коробок на откос, в траву. Я в это время должен сидеть в некотором отдалении на одной из скрытых зеленью скамеек и наблюдать за его действиями и обстановкой вокруг него.

Наконец наступил день возвращения «ревизора» в Харбин. Все шло как будто хорошо: я видел, как он подошел к мостику, вынул из кармана пачку папирос, спички. Но, шагнув под мостик, «ревизор» исчез из поля моего зрения. А через минуту-полторы из-за мостика донесся шум. Кто-то истерически крикнул: «Вот он — большевистский шпион!» Мимо меня пробежали полицейские, послышались возгласы на русском и китайском языках. Внезапно все стихло. Потом раздался третий — отправной — гудок парохода. Загрохотала лебедка, выбирая из воды якорь, судно отчалило от пристани, и я остался один со своими раздумьями и опасениями.

«Что с коробком? Бросил ли его «ревизор», как условились, на откос? И вообще, уехал ли он на пароходе? Быть может, его разоблачили, и полицейские, надев на него наручники, потащили его в тюрьму?» Мостик, деревья и высокий, поросший травою холм не дали мне возможности увидеть, что случилось, когда появились полицейские.

На какое-то время я как бы приклеился к скамейке — все думал, как поступить. Пойти на поиски спичечного коробка? А если ловушка? Но делать нечего, в конце концов надо выяснить, что произошло.

Встал, сделал несколько шагов к мостику и глянул на откос насыпи — коробок лежит. Брать или не брать!.. Прошелся по парку — ни души. Обозрел ближайшие кусты — тоже ничего подозрительного. Совершив большой круг, прохожу под мостиком в обратном направлении, на ходу подхватываю коробок и иду дальше. В голове неотступно стучит: «Этот ли коробок? Мало ли кто может бросить спичечный коробок на откос?.. А если все же следят?..»

Единственная возможность заглянуть в коробок, не опасаясь, что тебя могут тут же поймать за руку, — это пойти в общественный туалет (да простит мне читатель эту подробность) и закрыть за собой дверь кабины. Так я и сделал. Открываю коробок — бумажка. Развернул ее — она самая. Названия пунктов переброски и высадки, время, фамилии, численность состава, вооружение, план действий на советской территории — в общем, все, что нужно. Даже больше: указаны несколько пособников на нашей стороне. Очень важная для нас информация.

Но почему кричали: «Большевистский шпион!»?

— Да это я и кричал, — рассмеялся «ревизор», когда через некоторое время мы встретились с ним в Хабаровске. — Зачем? Сейчас объясню. Как только я оказался тогда под висячим мостиком и бросил коробок на откос, откуда-то сбоку вынырнул белогвардеец, которого я однажды видел мельком в сахалянском штабе. Я подумал, что он меня проследил и намерен забрать коробок. Невдалеке прохаживались полицейские, и я закричал: «Большевистский шпион!», чтобы привлечь к этому белогвардейцу их внимание. Получилось. Полицейские схватили его и увели. А я побежал на пристань и едва успел вскочить на палубу парохода.

…Не пришлось диверсантам осуществить свои гнусные замыслы. Наши пограничники встретили их как подобает в таких случаях. Спичечный коробок сделал свое дело.

Хочу еще добавить, что в организации поездки «ревизора» в Сахалян принимал участие мой близкий друг, ныне покойный Василий Иванович Пудин, работавший в то время в Харбине. О героизме, мужестве и стойкости этого человека я расскажу в одной из следующих глав.

По центральной улице Харбина — столицы Маньчжурии — лениво прогуливался молодой, двадцативосьмилетний пижон: пиджак в клетку, белые брюки, соломенная шляпа, галстук-бабочка, лакированные туфли, перчатки, стек с набалдашником из слоновой кости. После военной гимнастерки я не очень уютно чувствовал себя в этом наряде. Но что поделаешь — надо. Направили меня сюда с весьма важным заданием.

Недавно закончился конфликт на Китайско-Восточной железной дороге. Особая Дальневосточная армия под командованием В. К. Блюхера в ноябре 1929 года разгромила войска китайского милитариста, японского ставленника в Маньчжурии Чжан Цзолина. Права СССР на КВЖД были восстановлены. Однако мы понимали, что японские заправилы не оставили своей давней мечты захватить Маньчжурию. Они развили бурную антисоветскую деятельность: сколачивали банды из белогвардейских эмигрантов, создали целый ряд шпионских и диверсионных организаций.

Активизировались и нашедшие себе приют на территории Маньчжурии после гражданской войны штабы и разведки капиталистических государств, участвовавших в 1918–1922 годах в интервенции и оккупации Дальнего Востока. Это был удобный плацдарм для враждебных действий против нашей страны. Общая с СССР граница по Амуру и Уссури в несколько тысяч километров, а также морская граница давали большие возможности для проникновения в Приморье и Забайкалье.

Что они замышляют? Какую роль отводят своим китайским и белогвардейским подручным? Все это предстояло выяснить. Вот я и стал на время «беглецом из Совдепии».

Поселился я в приличной гостинице Харбина. Номер отличный. Постель ослепительной белизны, кресла обиты бархатом, ковры… Никогда мне еще не приходилось жить в такой роскоши. А как быть дальше? Русских здесь, в Харбине, десятки тысяч, главным образом, белогвардейцы, так что раствориться среди них нетрудно. Но как налаживать работу? С чего начинать?

Открыл окно, смотрю на улицу. Размышляю, прикидываю…

Стук в дверь.

— Войдите!

На пороге появился круглолицый мужчина лет тридцати пяти, в элегантном костюме, в верхнем карманчике пиджака ажурный платочек.

— Извините за беспокойство, — пробасил он на русском языке. — Пришел засвидетельствовать вам свое уважение, а главное — поздравить вас с тем, что вы благополучно вырвались от большевиков.

Он поклонился, щелкнул каблуками и посмотрел вокруг.

«Ищет, куда сесть, видно, хочет поговорить, — подумал я. — Только вот о чем? Впрочем, человек «оттуда» представляет, конечно, для него интерес…»

— Прошу, прошу вас. — Я указал ему на кресло. Догадаться, что он бывший офицер, не составляло труда. Поведение, речь… И я не ошибся.

Как выяснилось из разговора, это был в прошлом гвардейский капитан, бежавший в Маньчжурию с остатками армии белого генерала Каппеля. После разгрома Колчака Красной Армией каппелевцы продолжали еще некоторое время бесчинствовать на Дальнем Востоке и в Забайкалье вместе с японскими интервентами. А когда их вышвырнули за пределы страны, капитан неплохо устроился в Харбине — стал управляющим гостиницей. Узнав о прибытии очередного беглеца из «большевистского ада», он пришел выразить мне свои добрые чувства.

Этот дворянский отпрыск оказался довольно-таки деловым человеком. За сравнительно небольшое вознаграждение он предлагал на выбор китайский паспорт, или вид на жительство иностранца, или даже паспорт почти любой европейской страны, изъявлял готовность найти мне подходящее занятие, если я в нем нуждаюсь.

— У отца, знаете ли, было имение в Симбирской губернии, — откровенничал он. — Большевики отобрали и — подумайте только! — устроили там приют для беспризорников… Поэтому глубоко сочувствую своим соотечественникам и стараюсь всем, что в моих силах, им помочь.

Дело, конечно, было не в помощи, а в желании воспользоваться затруднениями беглеца из СССР, чтобы заработать на этом.

За паспорта я его вежливо поблагодарил — «обойдусь пока советским паспортом». Что касается работы — буду весьма признателен, если он сумеет устроить меня на КВЖД.