— И чего другого можно было ожидать здесь, на чужбине, среди чужих и жестоких людей! — восклицала она.

— А вы никогда не думали о том, чтобы вернуться домой, в Советскую Россию? — осторожно поинтересовался Пудин.

— Ну что вы! — Рита решительно покачала головой.-

Кто меня туда пустит? Дочь белогвардейца, полковника… Нет, это, к сожалению, невозможно.

Пудину стоило большого труда убедить девушку, что ее опасения напрасны.

— Родителей ведь не выбирают, — говорил он. — Но каждый человек сам выбирает свою судьбу.

Постепенно Рита узнала, зачем и почему ее новый знакомый оказался в Харбине, и согласилась во всем помогать ему.

Консулу и его супруге, несомненно, льстило, что у них такая интеллигентная горничная. Дочь русского дворянина и полковника — не шутка! Да и сам полковник ходит с метлой по двору с дворницкой бляхой на груди! С нескрываемым самодовольством японский самурай демонстрировал полковника и его дочь своим гостям и знакомым. Откуда ему было знать, что с некоторых пор эта кроткая девушка внимательно прислушивается к разговорам посетителей миссии — японцев, китайцев, белогвардейцев — и сообщает об услышанном своему советскому другу. Не ведал консул и о том, что юная горничная стала проявлять повышенный интерес к его кабинету, в котором стоял несгораемый шкаф с секретнейшими документами. Потом у нее появился ключ к этому шкафу, и когда господа отправлялись куда-нибудь в гости, в театр, в кино, она…

Одним словом, Василий Пудин пересылал в Москву фотокопии весьма важных бумаг, сыгравших большую роль в разоблачении милитаристских замыслов японцев. Среди них был, например, интервенционистский план генерала Танаки — впоследствии премьер-министра Японии. По этому плану предполагалось прибрать к рукам Маньчжурию, Китай, захватить Дальний Восток и Сибирь до Омска включительно.

Другой документ, добытый в то время Пудиным с помощью Риты, был использован почти через двадцать пять лет. Его обнародовали лишь в 1949 году, в Хабаровске, на судебном процессе над японскими военными преступниками, захваченными советскими войсками при разгроме Квантунской армии. Этот документ подтверждал, что еще четверть века назад японская военщина готовила бактериологическую войну против СССР…

…Казалось, что все идет благополучно. Пудин немного окреп, мог даже сидеть на кровати. Но буквально через считанные дни опять появились признаки гангрены. Одна за другой были сделаны еще две ампутации, последняя — выше колена. Василий Иванович мужественно вынес и это.

А тут нежданно-негаданно пришла новая беда. По городу разнеслась тревожная весть: гестаповцы ищут в Могилеве советского генерала Василия Попова. Оказывается, какой-то предатель, желая выслужиться перед оккупантами, принес в немецкую комендатуру найденное им на улице генеральское удостоверение. Гитлеровцы стали проверять всех подозрительных лиц. Добрались они и до городской больницы. По случайному совпадению документы, по которым Василий Иванович числился шофером автобазы Наркомлеспрома, были выписаны на имя Василия Попова. И это сразу привлекло к нему внимание фашистов. Они решили, что он и есть тот самый генерал.

В этот же день гестаповцы устроили Пудину подробнейший допрос. Начали с уговоров, затем перешли к угрозам. Василий Иванович твердо держался разработанной для него еще в Москве легенды. Ночью у дверей палаты дежурил часовой, а наутро гитлеровцы явились снова. И опять их попытки заставить Пудина «раскрыться» ни к чему не привели.

На какое-то время Василия Ивановича оставили в покое. Нет, фашисты не отступились от него, не расстались с надеждой получить награду за поимку живого «советского генерала». Они только изменили тактику — стали подсылать к Пудину провокаторов: кто-то предлагал ему бежать из больницы, кто-то — связаться с партизанами и партийным подпольем, кто-то брался выполнить любое его поручение. Однако выработанное с годами чутье помогало Василию Ивановичу разгадать эти коварные ловушки.

Несколько месяцев провел Пудин в больничной палате. Изредка к нему приходила Шура Ананьева — приносила скромное угощение, рассказывала всякие новости. Немцы допрашивали и ее, но она повторила почти то же самое, что говорил Василий Иванович. Ничего не добившись, фашисты решили выпустить Пудина из больницы. Видимо, они рассчитывали, что «советский генерал» непременно начнет искать людей, ведущих работу против «нового порядка». Этим он не только выдаст себя, но и поможет сотрудникам гестапо, идущим по его следу, выйти на подполье. Однако «подсадной утки» из Пудина не получилось. Чекист оказался сильнее гестаповцев.

На могилевском базаре появился ларек сапожника. Бородатый инвалид искусно, с одного удара, всаживал деревянные гвозди в косячки на подошвах дамских туфель, ловко вкладывал чугунную ногу в ботинок, чтобы покрепче приладить набойку, виртуозно затягивал дратвой прохудившийся сапог. Вот где пригодилось Василию Ивановичу знание сапожного ремесла, азы которого он постиг еще в ранней юности.

Нетрудно догадаться, что в сапожном ларьке Пудин занимался не только ремонтом обуви. Он присматривался к своим клиентам, прикидывал, кто чего стоит, с кем можно побеседовать на нужные ему темы, а главное — не найдется ли человек, который поможет установить связь с подпольем или с партизанским отрядом Османа Касаева, действовавшим где-то в окрестностях Могилева. Этот отряд провел несколько дерзких операций, и немцы его побаивались.

Гестаповцы не выпускали «Василия Попова» из виду. Он убеждался в этом не раз. Значит, нужно было вести себя крайне осторожно. Малейший промах — и арест, пытки, мучительная смерть. Но разве возможно сразу понять, с кем имеешь дело: с настоящим подпольщиком или с провокатором, подосланным гитлеровцами? И легко ли постоянно контролировать каждое свое слово, каждый жест, каждый шаг, помнить о бдительности даже тогда, когда непосредственная опасность тебе вроде бы и не угрожает? Несмотря ни на что, Василий Иванович продолжал свою рискованную работу. Огромное самообладание и двадцатилетний чекистский опыт помогали ему противостоять недругам и находить друзей.

Более года сапожничал Пудин на могилевском базаре. За это время он сумел объединить вокруг себя немало советских патриотов, наладил тесную связь с партийным подпольем. Сопротивление гитлеровцам в Могилеве, как и везде на временно оккупированной фашистами советской земле, было очень активным. Враги не знали покоя ни днем ни ночью: то взлетит на воздух склад с боеприпасами, то какой-нибудь штаб, то казарма или офицерский клуб, то вспыхнет нефтяная база, то среди бела дня исчезнет гестаповский штурмбанфюрер или ретивый осведомитель. Подпольщики пускали под откос поезда с живой силой и техникой, регулярно собирали сведения военного и стратегического характера — всем, чем могли, помогали нашему командованию в его действиях против фашистских войск.

Василий Иванович выполнял самые ответственные задания партийного подполья. Он создал разветвленную разведывательную сеть, организовывал диверсии. Среди его помощников были учителя, колхозники, военнослужащие, оказавшиеся в окружении и бежавшие из фашистских лагерей. Одна из подпольщиц, Варвара Владимировна Барбашева, устроилась переводчицей в немецкую комендатуру. Там она добывала чистые бланки удостоверений личности и различных справок с печатью и подписью коменданта. Опасная это была работа, но и крайне важная: в случае необходимости можно было снабжать товарищей отличными документами.

Навсегда останется в памяти советских людей подвиг пленного красноармейца Валентина Евменовича Готвальда, взорвавшего так называемую Украинскую офицерскую школу — трехэтажное здание на высоком берегу Днепра. На самом же деле это была школа диверсантов, которых фашисты готовили для заброски в советский тыл. Попав в лапы гитлеровцев, Готвальд назвал себя сыном репрессированного советской властью немецкого колониста, и оккупанты приняли его на работу. Постепенно он вошел в доверие к руководителям школы. Однажды по заданию партизан ему удалось заложить в канцелярии мощную мину с часовым механизмом. Точно в срок мина сработала, превратив здание школы в груду развалин. В этих развалинах нашли свою смерть десятки фашистов и их пособников.