Мы должны рассмотреть субъектно-предикатное предложение, выражающее суждение восприятия вроде: «Это красное». Что здесь представляет собой «это»? Ясно, что оно не охватывает всего моего опыта данного момента; я ведь не говорю: «Одним из качеств, которые я в настоящий момент переживаю, является краснота». Слово «это» может сопровождаться жестом, указывающим, что то, что я имею в виду, находится в определенном направлении, скажем, в центре моего зрительного поля. В этом случае сущность того, что я говорю, может быть выражена словами: «Центральность и краснота пространственно совмещаются в моем настоящем зрительном поле». Следует заметить, что в пределах широкого комплекса всего моего мгновенного опыта содержатся меньшие комплексы, образованные пространственным сосуществованием в пространстве восприятия. Всякое качество, которое я вижу в определенном направлении, в пространстве восприятия сосуществует с зрительным качеством, образующим это направление. Казалось бы, что слово «это», сопровождаемое жестом, эквивалентно описанию; например, описанию: «то, что занимает центр моего зрительного поля». Сказать, что это описание применимо к красноте значит сказать нечто явно не аналитическое. Но поскольку вместо имени употребляется описание, постольку это представляет собой не совсем то, что мы собираемся рассматривать.

Мы рассматривали вопрос о том, что может иметь формальные свойства, необходимые для пространственно-временного порядка. Оно должно иметь место только в одно время и в одном месте; оно не должно повторяться ни в каком другом случае или в каком-либо другом месте. Поскольку дело касается времени и физического пространства, эти условия удовлетворяются понятием «полного комплекса сосуществования», причем все равно, состоит ли этот комплекс из моих мгновенных переживаний или из полной группы совмещающихся физических качеств. (Я называю такую группу «полной» тогда, когда при добавлении чего-либо члены ее не будут больше все сосуществующими.) Но когда мы обращаемся к пространству восприятия, мы не нуждаемся в аналогичной процедуре. Если я одновременно вижу два пятна данного цвета, то они отличаются по качествам сверху вниз, направо налево и только благодаря этому приобретают особенность.

После этих предварительных замечаний рассмотрим вопрос о собственных именах.

Кажется нелепым мнение, что «Цезарь перешел Рубикон» есть аналитическое предложение. Но если оно таковым не является, тогда что мы имеем в виду под именем «Цезарь»?

Рассматривая Цезаря таким, каким он был, без тех ограничений, которые проистекают из нашей неосведомленности, мы можем сказать, что он представлял собой последовательность событий, каждое из которых было полным мгновенным опытом. Если бы нам нужно было определить имя «Цезарь» посредством перечисления этих событий, то в наш перечень вошел бы и переход через Рубикон, и предложение «Цезарь перешел Рубикон» было бы аналитическим. Но на самом деле мы не определяем «Цезаря» этим способом и не можем сделать этого, поскольку не знаем всех переживаний, составлявших его опыт. То, что происходит на самом деле, больше похоже на следующее: определенная последовательность переживаний имеет определенные характерные черты, которые заставляют нас называть такую последовательность «персоной». Каждая персона имеет какое-то число свойственных ей характерных черт; Цезарь, например, имел собственное имя

«Юлий Цезарь». Допустим, что P есть какое-то свойство, принадлежащее только одной персоне; тогда мы можем сказать: «Я даю имя А персоне, имеющей свойство p». В этом случае имя А является аббревиатурой выражения «персона, имеющая свойство p». Ясно, что если эта персона имеет также и свойства Q, тогда утверждение «А имеет свойство Q» не является аналитическим, если Q не является аналитическим консеквентом P.

Все это очень хорошо в отношении исторических персон, но как обстоит дело в отношении тех, кого я знаю очень близко, например, в отношении меня самого? Как обстоит дело с таким утверждением, как «мне жарко»? Согласно нашему вышеприведенному анализу, оно может быть переведено в предложение: «Жара есть одно из качеств, составляющих то, чем являюсь я теперь». Здесь «я теперь» обозначает тот же комплекс, который обозначается словами: «мой полный настоящий мгновенный опыт». Но остается вопрос: каким образом я знаю, что обозначается словами «я теперь»? То, что обозначается, находится в процессе непрерывного изменения; ни в каких двух случаях обозначение не может остаться тем же самым. Но вместе с тем ясно, что слова «я теперь» в каком-то смысле имеют постоянное значение; они являются фиксированными элементами в языке. Мы не можем сказать, что в обычном смысле «я теперь» есть такое же имя, как и «Юлий Цезарь», потому что для того, чтобы знать, что оно обозначает, мы должны знать, когда и кем оно употребляется. Не имеет оно также и никакого определяемого понятийного содержания, так как такое содержание не изменялось бы с каждым случаем его употребления. Точно такие же проблемы встают и в отношении слова «это».

Но хотя «я теперь» и «это» не являются именами в самом обычном смысле, я все-таки склонен думать, что в некотором смысле их следует считать именами. Собственное имя в противоположность скрытому описанию может быть дано всему тому или любой части того, что говорящий в определенный момент переживает. Когда наша словесная изобретательность оказывается несостоятельной, мы возвращаемся к слову «это» для обозначения той части нашего полного мгновенного опыта, которую мы имеем в виду, и к словам «я теперь» для обозначения полного мгновенного опыта. Я считаю, что я могу воспринять комплекс сосуществующих качеств без необходимости воспринимать все составляющие целое качества. Такому комплексу я могу дать имя «это» и затем благодаря вниманию заметить, что, скажем, краснота есть одно из составляющих его качеств. Получающееся в результате этого знание я выражаю предложением: «Это — красное», которое является соответственно суждением анализа, ЕЮ не является аналитическим суждением в логическом смысле. Комплекс может быть воспринят и без моего осознания всех его частей; когда благодаря вниманию я осознаю, что он имеет такую-то часть, получается суждение восприятия, которое анализирует целое, но не является аналитическим, потому что целое было определено как «это», а не как комплекс, состоящий из известных мне частей.

То, что я имею в виду, подчеркивается представителями гештальт-психологии. Допустим, что у меня есть часы, которые показывают не только часы и минуты, но и дни месяца, месяц года и год нашей эры, и допустим, что эти часы действуют в течение всей моей жизни. В этом случае они в течение моей жизни никогда не показывали бы дважды одно и то же время. Я мог бы воспринимать, что показания их всегда различны, но не мог бы сказать сразу, в чем состоит это различие. Следя внимательно за стрелками в разное время, я мог бы сказать: «В этом положении минутная стрелка находится у самой верхней точки; а в том положении она находилась у самой нижней точки». Здесь «это» и «то» просто имена, и поэтому ничто, сказанное о них, не может быть логически аналитическим.

Имеется и другой способ избежать заключения, что суждения являются аналитическими, когда на самом деле они явно эмпирические. Обратимся снова к нашим часам, которые никогда не повторяют своих показаний. С помощью этих часов мы могли бы определить даты безошибочно. Допустим, что когда эти часы показывают 10 часов 47 минут 15 июня 1947 года, я говорю: «Мне жарко». Это можно выразить следующим образом: «Жара сосуществует с показанием часов, которые показывают 10 часов 47 минут 15 июня 1947 года». Это, конечно, не аналитическое предложение.

Один из способов сделать ясным сферу и цель нашего исследования заключается в том, чтобы выразить его в терминах «минимального словаря». Мы можем задать вопрос: «Что в принципе представляет собой минимальный словарь для описания мира моего чувственного опыта?» Мы должны спросить себя: могу ли я удовлетвориться названиями качеств и словами для обозначения сосуществования и пространственных и временных отношений или мне необходимы также и собственные имена? Если нужны и собственные имена, то какого рода вещи будут нуждаться в собственных именах?