Теперь все стало ясно: машины они держали в амбаре, а цистерну с бензином поместили на сеновале. Въезжая во двор, они просто заправляли автомобили с помощью шланга.

«Отлично!» – подумал он.

Сейчас ему понадобится канистра, лучше всего на два галлона.

Войдя в гараж, он обошел машины, осторожно двигаясь и стараясь ни на что не наткнуться.

Но канистр нигде не было.

Он припомнил, что было на планах. Сейчас он находился недалеко от огорода. Возможно, там есть лейка для полива. Он только собрался пойти и посмотреть, как услышал чье-то сопенье.

Он застыл на месте.

Мимо прошел полицейский.

Феликс слышал, как колотится его собственное сердце.

Свет от полицейского фонаря замерцал по дворику.

«Закрыл ли я дверь?» – в панике подумал Феликс.

Фонарь осветил дверь: она выглядела закрытой.

Полицейский прошел дальше.

Феликс с облегчением выдохнул воздух.

Он подождал еще минуту, чтобы дать стражу удалиться, а затем снова двинулся в сторону огорода.

Канистр он там не нашел, но наткнулся на свернутый шланг. И тут ему в голову пришла злорадная мысль. Теперь ему нужно было определить маршрут патрулирования. Он принялся считать. И считая, потащил садовый шланг во дворик и спрятался с ним за машинами.

На счете девятьсот два полицейский вернулся.

Значит, в его распоряжении было пятнадцать минут.

Он прикрепил конец садового шланга к наконечнику бензопровода, а потом пошел через дворик, на ходу разматывая шланг. На кухне отыскал острый вертел для мяса и зажег свечку. После этого, волоча за собой шланг, прошел через кухню, буфетную, столовые, гостиную, вестибюль и добрался до библиотеки. Шланг оказался тяжелым и было трудно раскладывать его по всему дому, не производя шума. Он все время прислушивался, не идет ли кто, но слышал лишь поскрипывание и потрескивание стен старого дома в ночи. Он был уверен, что все его обитатели уже легли спать, но вдруг кому-то захочется зайти в библиотеку за книгой, или за глотком бренди в гостиную, или же за сэндвичем на кухню?

«Если это произойдет сейчас, – думал он, – все рухнет».

Еще несколько минут, всего несколько!

Он беспокоился, что шланг окажется слишком коротким, но тот как раз дотянулся до двери библиотеки. Тогда он пошел назад вдоль шланга, острым вертелом протыкая в нем дырки через каждые несколько ярдов.

Вышел через кухонную дверь и вошел в гараж. Дробовик он держал обеими руками, как дубинку.

Казалось, он прождал так целую вечность.

Наконец, он услышал шаги. Пройдя мимо него, полицейский вдруг остановился, посветил фонариком, и увидев шланг, издал удивленный возглас.

Феликс саданул его двустволкой.

Полицейский зашатался.

– Падай же, черт тебя побери! – прошипел Феликс и снова изо всех сил ударил его. Полицейский упал, и Феликс со свирепой радостью вновь нанес ему удар.

Человек затих.

Повернувшись к бензопроводу, Феликс нащупал место, где он соединялся с садовым шлангом. Там находился кран, регулирующий поток горючего.

Феликс отвернул этот кран.

– До того, как мы поженились, у меня был любовник, – подчиняясь какому-то импульсу вдруг произнесла Лидия.

– О, Боже! – воскликнул Стивен.

«Зачем я это сказала?» – подумала Лидия. И ответила самой себе: «Потому что ложь сделала нас всех несчастными, и я хочу покончить с ней».

Она начала объяснять.

– Мой отец все узнал. Он приказал арестовать и пытать моего любовника. Сказал, что если я соглашусь выйти за тебя, то пытки тут же прекратятся, и что, как только я уеду в Англию, моего возлюбленного освободят из тюрьмы.

Она вглядывалась в его лицо. Оно выражало скорее ужас, нежели страдание.

– Твой отец был дурным человеком, – вымолвил он.

– Нет, это я оказалась дурной и безнравственной, раз вышла замуж без любви.

– О... – произнес Стивен, и в голосе его теперь слышалась боль. – Ну, если уж на то пошло, и я тогда не был в тебя влюблен. Я сделал тебе предложение, потому что умер мой отец, и мне нужна была жена, чтобы исполнять обязанности графини Уолден. И только потом я полюбил тебя со всей страстью. Так что, я бы простил тебя, но ведь нечего прощать.

«Неужели все так просто? – подумала она. – Смог бы он простить мне все и продолжать любить меня?» Ей казалось, что теперь все возможно, в той атмосфере, когда над ними витала смерть. И она бросилась в пучину.

– Я должна сказать тебе еще кое-что, – с трудом выговорила она, – и это гораздо страшнее.

На его лице отразились страдание и тревога.

– Скажи мне все.

– Когда я выходила за тебя, я... уже ждала ребенка.

Стивен побледнел.

– Шарлотта!

Лидия молча кивнула.

– Она... она не моя дочь?

– Нет.

– О, Боже.

«Вот теперь я причинила тебе боль, о которой ты и представления не имел», – подумала Лидия. Вслух она сказала:

– О, Стивен, прости меня.

Он уставился на нее непонимающим взглядом, повторяя:

– Не моя, не моя...

Она подумала о том, как это было важно для него; в среде английской аристократии больше, чем где-либо, говорили о наследниках и родственных связях. Она вспомнила, как он, бывало, глядя на Шарлотту, бормотал про себя библейские слова: «Плоть от плоти моей». Обычно же он никогда не цитировал Библию. Она задумалась и о собственных чувствах, о возникновении новой жизни внутри ее тела, о том моменте, когда ребенок отделяется от матери, но так никогда и не становится для нее совершенно отдельным. Наверное, мужчины ощущают то же самое, подумалось ей. Иногда кажется, что это не так, но на самом деле все именно так.

Лицо его посерело и вытянулось. Он вдруг сделался как-то старее.

– Почему ты говоришь мне об этом именно сейчас?

«Не могу, – пронеслось у нее в голове, – я не в силах сказать ему все до конца. Я и так уже причинила ему столько горя».

Но она словно неслась вниз с горы, будучи не в состоянии остановиться.

– Потому, что Шарлотта встретила своего настоящего отца, и теперь ей все известно, – выпалила она.

– О, несчастное дитя.

Стивен закрыл лицо руками.

Лидия поняла, что следующим его вопросом будет:

– Так кто же ее отец?

Паника охватила ее. Этого она не может ему сказать. Это убьет его. Но ей необходимо было сказать ему все, она хотела навсегда избавиться от давящей тяжести позорной тайны. «Не спрашивай, – молила она про себя, – пока еще не время, я этого не вынесу».

Он взглянул на нее. Лицо его ничего не выражало.

"Он смотрит на меня, как судья, – подумалось ей, – бесстрастно выносящий приговор, а я обвиняемая, сидящая на скамье подсудимых.

Только не спрашивай".

– А отец, естественно, Феликс, – произнес он. Пораженная Лидия судорожно глотнула воздух.

Он утвердительно кивнул, словно иной реакции ему и не требовалось.

«Что он сделает теперь?» – со страхом подумала Лидия. На лице его она ничего не могла прочесть, оно сделалось чужим.

– О, Боже всемогущий, за что нам такое наказание, – вымолвил он.

Лидию словно прорвало. Она заговорила горячо и быстро.

– Он появился как раз в тот момент, когда она впервые поняла, что ее родителям свойственны обычные человеческие слабости. Появился, полный жизни, новых идей и мятежного духа... Именно это и могло увлечь юную, независимо мыслящую девушку. Я это знаю, потому что нечто подобное произошло и со мной... и вот она познакомилась с ним, восхитилась и помогла ему... но любит она тебя, Стивен, в этом смысле она твоя. Тебя нельзя не любить...

Лицо его оставалось каменным. Она предпочла бы, чтобы он стал проклинать ее, кричать, даже избил бы ее, но вместо этого он продолжал сидеть, взирая на нее взглядом судьи, и, наконец, задал вопрос:

– А ты? Ты помогала ему?

– Сознательно никогда, но... я не помогала и тебе. Я отвратительная, дурная женщина.

Он встал и взял ее за плечи. Руки его были холодны, как лед.

– Но ты – моя? – спросил он.