Мартин Бек передал трубку и попытался не слушать ответы Колльберга в следующем диалоге:

— Ну да, так я ведь уже скоро приду.

— Ну да, это уже долго не продлится, я ведь тебе говорю.

— Завтра? Ну, понимаешь, не сердись, но это будет трудно…

Мартин Бек сбежал в туалет и не возвращался, пока не услышал, что Колльберг положил трубку.

— Нам нужно завести детей, — заявил Колльберг. — Бедняжка, сидит там одна и ждет меня.

После их свадьбы прошло только полгода, так что со временем это дело можно поправить.

Через минуту дали Будапешт.

— Не сердитесь, что вам пришлось ждать, — сказал Слука, — но в субботу трудно кого-либо найти. Вы были правы.

— Относительно этого паспорта?

— Да. Один бельгийский студент потерял его в гостинице «Ифьюшаг».

— Когда?

— Точно мы это еще не установили. Он приехал в гостиницу двадцать второго утром. Альф Матссон приехал в тот же день вечером.

— В таком случае все, очевидно, сходится.

— Вы думаете? Трудность состоит в том, что этот студент, его фамилия Редер, в Венгрии впервые и совсем не знает, какие здесь порядки. Утверждает, что ему это вовсе не показалось странным, он отдал паспорт и полагал, что получит его, когда будет уезжать. Поскольку он приехал сюда на три недели, он все это время даже не вспоминал о паспорте и начал разыскивать его только в понедельник, другими словами, в тот день, когда мы с вами впервые встретились. Ему понадобился паспорт для того, чтобы проставить там болгарскую визу. Впрочем, это следует лишь из его собственных слов.

— Возможно, это правда.

— Да, возможно. В бюро регистрации мгновенно заявили, что Редер получил свой паспорт утром на следующий день после приезда, то есть двадцать третьего, в тот день, когда Матссон переехал из «Ифьюшага» в гостиницу «Дунай» и исчез. Редер клянется, что паспорт не получал, а в бюро регистрации так же непреклонно уверяют, что положили его паспорт в ячейку для ключа в пятницу вечером и что он, следовательно, должен был получить паспорт в субботу утром, когда спустился в вестибюль.

— Кто-нибудь помнит, что действительно давал ему паспорт в руки?

— Нет. Персонал получает ежедневно около пятидесяти паспортов и приблизительно столько же каждый день возвращает. Кроме того, вечером паспорта раскладывает по ячейкам один человек, а утром их выдает другой.

— Они видели этого Редера?

— Да. Он еще живет в гостинице, и посольство хлопочет, чтобы он мог уехать домой.

— А вы что на это скажете? Думаете, все сходится?

— У него есть усы и борода. В остальном они, правда, не похожи, по крайней мере на фотографии. Но люди, к сожалению, вообще на себя не похожи на старых фотографиях. Этот паспорт ночью кто-то преспокойно мог украсть. Нет ничего проще. Ночной портье дежурит один, иногда ему приходится поворачиваться спиной или вообще уходить. А у паспортного контроля нет времени на изучение лиц, когда границу в обоих направлениях пересекают толпы народу. Если этот ваш соотечественник прикарманил паспорт Редера, он мог по этому паспорту спокойно уехать из Венгрии.

Минуту было тихо. Потом Слука сказал:

— Кто-то ведь это сделал.

Мартин Бек выпрямился.

— Вы в этом уверены?

— Да. Мне сообщили это двадцать минут назад. Вкладыш Редера находится у нас. Паспортный контроль в Хедешхаломе получил его днем двадцать третьего июля. Его отдал пассажир скорого поезда Будапешт — Вена. А этим человеком не мог быть Редер, потому что он еще здесь.

Слука снова замолчал. Потом нерешительно произнес:

— Думаю, необходимо полагать, что Матссон все же из Венгрии уехал.

— Нет, — сказал Мартин Бек. — Его вообще там не было.

XXIV

Мартин Бек плохо спал и рано проснулся. Квартира в Багармуссене выглядела печально, словно после чьей-то смерти, все так знакомые ему вещи казались несущественными и безразличными. Он принял душ, потом побрился, достал из шкафа выглаженный темный костюм и тщательно оделся. Вышел на балкон. Дождь уже закончился. Термометр показывал шестнадцать градусов. Он вернулся в квартиру, приготовил себе спартанский завтрак — чай и сухарик — потом сел и принялся ждать.

Колльберг пришел в девять часов. У него в машине сидел Стенстрём. Они поехали в управление.

— Ну, как твои успехи?

— Так себе, — ответил Стенстрём.

Он полистал блокнот.

— Молин в субботу работал, это проверено. Он был в редакции с восьми часов утра. В пятницу, очевидно, отсыпался дома после пьянки. Насчет этого мы немного поспорили. Он сказал, что якобы не спал, а просто лежал. «Парень, ты не знаешь, что значит лежать, когда рядом с тобой на подушке сидит твоя собственная нечистая совесть. Это хорошо, ты просто создан быть полицейским, так как вообще не понимаешь, о чем идет речь». Это я записал дословно.

— Почему у него совесть нечиста? — спросил Колльберг.

— Непонятно. Мне показалось, что он сам не знает, а что делал в ночь с четверга на пятницу, якобы не помнит. Причем, якобы рад, что не помнит. Он был дерзок и надменен. Упаси меня Господь с такими встречаться.

— Продолжай, — сказал Мартин Бек.

— Так вот, вчера я, к сожалению, ошибся, когда сказал, что Лунд и Кронквист в полном порядке. Оказалось, что к тем девицам на остров Лидингё поехал не Кронквист, а Форс. Да, Кронквист поехал с Лундом в Карлстад, только не в пятницу, а в субботу. Это дело запутанное, но думаю, что Лунд не лгал, когда излагал мне первую версию. Скорее всего, он ничего не помнил. Он и Кронквист из всей компании, очевидно, были самыми пьяными. У Лунда в голове все перепуталось. У Форса память оказалась получше, и когда я наконец нашел его, все сразу выяснилось. Как только они приехали к тем девушкам, Лунд мгновенно вырубился, и в пятницу им уже не удалось поставить его на ноги. Только в субботу утром он позвонил Форсу, тот заехал за ним и они вместе пошли в ресторан, но не в ресторан «У кружки», как думал Лунд, а в «Опера-келларен». Когда Лунд поел и выпил пару кружек пива, он пришел в себя и поехал домой за Кронквистом и своим фотоснаряжением. Тогда Кронквист уже был дома.

— А что он делал до этого?

— Утверждает, что лежал дома, чувствовал себя мерзко и был ужасно одинок. Несомненно лишь то, что он был дома в половине пятого дня.

— Это проверено?

— Да. Вечером они приехали в гостиницу в Карлстаде. У Кронквиста якобы было страшное похмелье. Лунд сказал, что он был слишком пьян и поэтому не чувствовал никакого похмелья. Да, в конце концов у Лунда нет усов и бороды. Это я отметил.

— Ага.

Ну вот, теперь Гюннарссон. Этот запомнил лучше. Он сидел в пятницу дома и писал. В субботу был в редакции, сначала утром, потом вечером и сдавал какие-то статьи.

— Это известно наверняка?

— Нет, утверждать не могу. Это большая редакция, и я не нашел там никого, кто бы уверенно помнил нечто подобное. Но несомненно, какую-то статью он сдал, хотя это могло быть с таким же успехом как вечером, так и утром.

— А что с паспортами?

— Сейчас скажу. Пиа Больт тоже была в полном сознании. Но где она была в ночь на пятницу, сообщить мне отказалась. У меня создалось впечатление, что она с кем-то спала, но не хочет сказать, кто это был.

— Это весьма вероятно, — заметил Колльберг. — Был четверг, и вообще.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Стенстрём.

— Да так, ничего. На этом вряд ли заслужишь признание.

— Продолжай, — сказал Мартин Бек.

— Так вот, в субботу она совершенно точно была с одиннадцати часов утра у матери. Я это деликатно проверил. А теперь, что касается паспортов. Молин отказался показать мне свои паспорт. Сказал, что в собственной квартире не обязан никому предъявлять документы. У Лунда паспорт почти новый. Он фотограф и много ездит. Последний штамп поставлен в стокгольмском аэропорту шестнадцатого июля. Он тогда вернулся из Израиля. Думаю, это сходится.

— Молин отказался показать тебе паспорт? — ужаснулся Колльберг. — И ты стерпел?