То же самое, но в еще более острой форме чувствуют сами воины. Только в общении с себе подобными, такими же бесформенными и безупречными существами, они испытывают естественный резонанс энергий. Контакт с обычными людьми оставляет их бесчувственными, поскольку они видят, что нормальный тональ построен на миражах и условностях. ("Вот он — настоящий, — сказал Хенаро, кивнув в сторону Хуана Матуса. — Только он один. Только когда я с ним, мир становится реальным". Эта фраза из "Путешествия в Икстлан" не поэтическая метафора и не преувеличение. Это факт нового отношения, вырастающего из безупречности.)
Однако характерная отстраненность от человеческого мира вовсе не приводит к эмоциональному оскудению. Эта фраза — вовсе не попытка с помощью красивых и туманных пояснений защитить воинов от обвинений в холодности. Сама форма энергетического тела, претерпевшего изменения в процессе практики безупречности, делает человека чувствительным к широкому диапазону сенсорных сигналов. Фронтальная пластика кокона, потеряв существенную часть напряжений, в большей степени реагирует на давление эманаций. Чувствительность теряет жесткую структуру, но приобретает объем. Поскольку обычный человек почти целиком настроен на контакты социального характера, он блокирует лишнюю активность. В результате он сфокусирован на узкой полосе переживаний, характерных для социального мира. Именно это делает его определенным, однозначным элементом "социальной сети". Для соплеменников он принадлежит к сфере известного. Если же чувствительность расширяется (как это происходит в процессе безупречности), то человек начинает воспринимать все больший и больший объем сигналов из экзистенциального поля, не имеющий отношения к миру человеческих взаимодействий. Он иначе слышит шум ветра, иначе видит окружающие ландшафты и даже трещины на асфальте, испытывает новые чувства при совершении любых действий — гуляя в лесу, сидя за рулем автомобиля, гладя кошку и т. д. Собственно "человеческое" в этом большом мире ощущений оказывается совсем крохотной областью, и потому теряет былое значение. Кроме того, следует учитывать качественное различие между социальными эмоциями и чувствами, порожденными Реальностью. Будучи результатом замкнутого описания, социальные эмоции весьма ограничены. Они бесконечно повторяют сами себя. На фоне непрерывно меняющегося мира-вне-человека эти чувства воспринимаются как бесконечно вторичные, давным-давно исчерпавшие себя, а потому навевают скуку и тоску.
Воин на собственном опыте открывает печальный факт, который раньше казался просто нигилистической максимой: социальный человек неинтересен. Если сущность человека неисчерпаема и таинственна, то его социальная оболочка банальна и примитивна. Ибо социум построен людьми, как механизм, а всякий механизм можно разобрать на части и найти лежащую внутри него пустоту.
За этой перестройкой переживаний в отношении человеческого мира лежит целая психология. В определенном смысле это ситуация кризиса, который должен быть разрешен, — ситуация переходного периода. Как всякий кризис, он не дается легко, так что имеет смысл поговорить об этом чуть подробнее.
Все, кто изменяется в процессе какой-то практики (и нагуализма это касается в первую очередь), сталкиваются с двумя модусами собственного осознания — условно говоря, тональным и нагуаль-ным — социально-обученным и прямым (непосредственным) восприятием. Если смотреть на это дело с точки зрения социального человека (а другого устроенный нами мир не знает), получается, что это два типа работы психики — "человеческий" и "не-человеческий".
В этом смысле, как я уже писал в других книгах, нагуализм — это процесс ухода. Расширенное и усиленное восприятие открывает нам новые сферы опыта и чувств, но при этом отнимает легкость (т. е. автоматичность) всех обусловленных социальных реакций и соответствующего поведения. Отсюда возникает чувство усилия или затрудненности всех привычных способов обработки информации, в конечном счете — ощущение их ненужности.
Любая трансформация — это переход из состояния привычного осознания в более мощное, отрицающее в ряде аспектов прежнее ("собственно человеческое"). Как удачно выразился один из практиков, возникает "апатия отношений". Здесь становится очевидным, насколько наше участие в человеческом мире обусловлено эмоциями. По сути, само обладание информацией — это только прагматический вопрос. Не ради информации человек общается с себе подобными, читает книги, совершает поступки — словом, предпринимает усилия. Социальный человек все это делает ради сопутствующих этим процессам эмоций. И именно эмоции как раз трансформируются таким образом, что обычные пути действия кажутся теперь излишними.
Для работы в новом состоянии не нужны и противопоказаны мысли в их классическом понимании — те самые мысли, что сопровождают человека в его тональной жизни почти ежесекундно. Ведь что такое "мысли в их классическом понимании"? Это разновидность внутреннего диалога — ментальное комментирование. Вербально-логическое оформление, цель которого — объяснить последовательно и непротиворечиво все, что вы делаете, и все, что делается в поле восприятия. Традиционные школы йогического типа полагают, что оно вовсе не нужно. Но я с. этим не согласен.
Если бы речь шла только о социальной адекватности, то можно было бы махнуть рукой — сотворить себе некое убежище от социума и в нем культивировать "океаническое безмолвие". Потому традиционные духовные искатели в конце концов нередко уходят в отшельничество. Но ведь мы знаем, что это еще и способ фиксации, т. е. "щит". При интенсивных смещениях точки сборки этот щит оказывается необходим, без него наше восприятие не может быть правильно собранным и пускается в хаотичное блуждание.
Поэтому мы оказываемся перед лицом сложной задачи — приобрести навык непосредственного, безмолвного восприятия и сохранить навык ментального комментирования. Это и есть способ сохранения двойственной природы нашего существа — тоналя и нагуаля в нас. Это поистине трудно, так как и то и другое затягивает. Ведь каждое из этих состояний самодостаточно в Природе, и только человек, решивший заняться Трансформацией (что само по себе уже не-природный процесс), нуждается в обоих состояниях. Таким образом, ему необходимо научиться искусству переключения.
Это совсем не механическое дело — скажем, три часа вы в одном состоянии, три часа — в другом. От кардинальных изменений не уйти — безмолвное знание накладывает свой отпечаток даже тогда, когда вы его усиленно игнорируете и держитесь обычного режима интерпретации. Дистанцирование от общества происходит неизбежно — вы уходите от людей.
Это и есть "путешествие в Икстлан". Любая человеческая коммуникация, любой привычный человеку способ обработки информации становится только упражнением. Это не вынужденное затруднение, от которого нужно всячески избавляться, это — необходимая часть практики.
И именно в идее безупречности мы находим воплощение данной установки. Поскольку в идеале каждый должен воспринимать одинаковым образом и свое безмолвие, и свое человеческое поведение. В безупречности как раз содержится такое ровное отношение. Безупречность — как некая "третья точка", из которой можно смотреть на то и на другое. Поэтому она помогает быстро и легко переключаться. Психологическая проблема заключается как раз в том, что нам, как воспринимающим существам, приятно иметь дело с чистым, необусловленным восприятием. Умственные нагромождения, которые до того были незаметными и как бы естественными, кажутся бессмысленной шелухой. Безупречность же помогает почувствовать, что все одинаково. Приятное и неприятное — все это от биологии и от социального научения. Стремясь к привычной работе ума или к безмолвию, в котором знание существует само по себе, без мысли и логики, мы идем по пути "природных хотений". А Трансформация, как я уже сказал, — занятие не-природное, если хотите, "сверхприродное".
"Печаль воина" неизбежна — привычное общение не приносит привычных эмоций, вербально-логическая информация теряет свою прелесть, так как на фоне доступного непосредственного восприятия кажется поверхностной и пресной.
